– Пойдемте. Я отвезу вас домой.

Она тоже поднялась и стояла против меня, тоненькая, гибкая, полная ожидания и бог знает каких соблазнов. Я открыл ей дверь. Когда садились в машину, я сказал:

– Останься вы сегодня здесь, утром об этом знала бы вся стройка. Вот уж не стоило бы…

– Поехали, – холодно оборвала она меня и повернула непроницаемое лицо в сторону Влтавы, обнаруживавшей себя лишь запахом рыбы, поднимающимся от болота, которое окаймляло полувысохшее русло.

Утром небо было тяжелым от непролитой влаги, а солнышко словно не могло решить: приступать ли ему к своей дневной смене. Я для себя эту проблему уже решил.

– На сегодня беру отгул! – крикнул я в окошко Йозефу, необычно рано восседающему за своим письменным столом.

Он, тюкнув пару раз пальцем по кнопкам карманного калькулятора, нахмурился над результатом и поднял голову. Лицо его тут же расплылось в приветливой улыбке.

– Да? – сказал он ласково. – Поди-ка сюда. Не могу найти приложение номер два к экономическому договору по…

Я чертыхнулся про себя, обошел вагончик, взял регистратор, лежащий на моем столе, там, где я оставил его вчера утром, и отнес своему шефу. Нашел соответствующий документ и молча сунул ему под нос. Йозеф даже не взглянул на него. Подвинул мне стопу бумаг, исписанных его неразборчивым почерком.

– Ты не мог бы продиктовать их Районе? Я вчера не успел доделать, а до десяти все должно быть на заводе.

В другое время я счел бы это очередными кознями. Милушка Сладка, иначе говоря, Рамона, смуглая, чернобровая и «притягательная», как кусок лежалого сыра, была еще одним излюбленным объектом своднических наклонностей Йозефа. Но мой друг держался официально и делал вид, что страшно занят.

– Ну ладно, – подавив ярость, сказал я. – Но потом…

– Сегодня проверочная комиссия, – прервал меня Йозеф. – Будут два замминистра, инвестзаказчик и все поставщики. Подготовь экономические договора и, главное, все приложения. Предстоит жестокое ристалище. Надо к нему подготовиться.

– А вчера ты мне об это не мог сказать?

Как это уже частенько случалось раньше, меня возмутило легкомыслие, с которым Йозеф подходил – по-моему, без достаточной подготовки – к таким критическим ситуациям.

– Я думал, ты знаешь, – сказал тот. – Не было времени тебе напомнить.

– Ясно. Тебя занимали более важными проблемами, – съязвил я.

Йозеф поднял на меня осунувшееся, худое лицо.

– Старик, не в первый и не в последний раз такое. Не робей, мы их разобьем в пух и прах. Они в этом, – он жестом охватил всю стройку, – ни черта не смыслят. А ты будешь у меня главный снайпер. Они пока еще тебя не очень знают, и это нам на руку. Садись, прикинем вместе!

Было ясно, что у каждого из нас в голове свое. Я сделал последнюю попытку:

– Погоди, хочу тебя кое о чем спросить.

– Что еще? – Его отсутствующий взгляд оторвался от лабиринта экономических договоров и договорных приложений.

– Твоя Ганка…

– Это пока подождет, – строго остановил он меня.

– Нет, – не сдавался я. – Кому принадлежит вилла, которую она собирается продать?

– Ну, ей и ее мужу. Она им досталась от стариков Дроздовых, мужниных родителей.

– В таком случае может она принадлежать только ему?

– Я-то откуда знаю? – нахмурился Йозеф. – Сейчас ты меня с этим оставь в покое, ладно?

Ничего другого мне не оставалось.

Это был бурный день, в течение которого я разгадал тайну, на которой держится успех инженера Йозефа Каминека, самого уважаемого и самого ненавидимого главного прораба гигантского строительного предприятия. Тайна заключалась не в его профессиональных способностях. С таким же успехом строительством сумело бы руководить множество квалифицированных работников. Правда, только где-нибудь на Луне в стерильно чистой обстановке, свободной от вирусов перестраховки, бездарности, карьеризма, направленных на достижение местного и личного преуспеяния.

Дело заключалось в том, что Йозеф в этих джунглях умел прорубать тропку, а иногда и довольно широкую дорогу. Сегодня у меня была возможность увидеть блестящий образец его методов. Суть их состояла в следующем: схватить за горло, чуток прижав, подбить бабки. Потом отнять руку и похлопать по плечу. Очумевший противник терял всякую бдительность. Инвестор, явившийся с поставленными на боевой взвод ручными гранатами во всех карманах, таял, как снеговик, когда задует южный ветер. Заместители министра слушали о вещах, которые обычно запихивают от них в дальний угол, словно грязное исподнее, и было похоже, что им это нравится. Наверное, в том-то и был секрет. Этому парню было наплевать, какое он производит впечатление. Его совершенно не заботило, наступит ли он кому-то на мозоль, но он готов был снять шляпу перед любым, кто ответит ему в том же духе. В конце концов каждый, улыбаясь, пожал ему руку, хотя у некоторых улыбка была довольно кривая.

Все, кроме одного, невысокого кряжистого малого, заместителя какого-то особенно коварного поставщика. Тот парень сидел в самом конце длинного стола, втянув голову в плечи, холодные голубые глаза его были неотрывно устремлены в блокнот. Среди отчаянно спорящих, то и дело вскакивающих мужчин он смахивал на вышибалу, который, хоть и клюет носом в углу пивной, все же одним глазом следит, не переходит ли кто дозволенных границ. Я подловил его лишь однажды, когда он бросил взгляд на Йозефа, имевшего в ту минуту вид уверенного в себе, непреклонного хозяина, принимающего деньги от строптивого гостя. В этом угрюмом взгляде из-под густых черных бровей сверкала холодная враждебность. Ничего подобного я не видел даже у тех, кто сегодня оказался на щите. Когда последний посетитель встал из-за стола, уставленного полными пепельницами и пустыми чашками из-под кофе, я спросил своего усталого, но торжествующего шефа:

– Что это за парень, который ни разу голоса не подал, тот крепыш с…

Йозеф ударил себя по лбу.

– Вот черт! Я же хотел с ним поговорить. Совсем забыл. Района, ты его там на улице не видишь?

Района, открывавшая окна и демонстративно морщившая нос от клубов табачного дыма, ответила:

– Хватились! Он первым ушел.

– Вот досада! – недовольно буркнул Йозеф.

– А в чем дело? Он вроде не слишком рвался пообщаться с тобой, – сказал я и полюбопытствовал: – Кто это?

– Пан инженер Дрозд, – ответила за Йозефа Рамона, проводив его исчезающую в дверях спину откровенно насмешливым взглядом.

Едва минул полдень, но темнело так быстро, словно надвигалось солнечное затмение. Над Прагой скапливались тяжелые черные тучи. Время от времени, как сигнал готового разверзнуться ада, между ними загорались всполохи серо-желтого света. Я гнал машину, будто спасался бегством от всего этого. На севере передо мной небо было еще чистым, но уже в Кбели, в страхе перед надвигающимся дождем, матери, увешанные продовольственными сумками, подгоняли детей, а продавщицы спешно убирали таблички «Сегодня в продаже».

Я ехал, не оглядываясь. Молния, которая где-то за спиной вспорола небо, на миг превратила зеркальце заднего обзора в маленький рефлектор. Старушка, стоявшая перед домиком и со страхом глядевшая в сторону Праги, перекрестилась. Поднялся ветер, раскачал кроны деревьев, в диком вихре закружил пыль на дороге. Бабка закрыла глаза, словно не желая видеть гибель Содома и Гоморры на Влтаве. Учитывая, что господь бог всеведущ, я бы его за это не осудил. С другой стороны, разбазаривать столько энергии, чтобы покарать одну хитрую и лживую грешницу, – мне это казалось непростительным расточительством.

Памятуя о вчерашнем, я прибавил газу лишь перед табличкой «Конец населенного пункта». Уже через минуту мой спидометр показывал девяносто километров. Лично у меня не было причин опасаться гнева небес. Вчерашней ночью я устоял перед искушением, которое мог выдержать только канонизированный святой. Удовлетворения от этого я не чувствовал. Святые не принадлежат к любимым героям семидесятых годов двадцатого столетия.