– А где мамины подарки?

Когда она спросила об этом папу, он ответил:

– Не будь любопытной.

Флоренс внутренне вздрогнула. Она не выносила его безразличного тона и потому не осмелилась продолжать эту тему, чтобы узнать, когда мама вернется домой, румяная и счастливая после успешно прошедшего дня?

Мама пришла прямо в детскую, зная, где она найдет каждого из них. Они собрались возле камина, и папа тоже, пока мисс Медуэй читала им. Мисс Медуэй недолго ждала, чтобы завязать себе ленту, которую ей подарил папа. Она связала густые светло-каштановые волосы сзади красной лентой и выглядела сдержанной и очень хорошенькой.

Мама никогда ничего не упускала. Она заметила новую куклу у Флоренс, новых оловянных солдатиков у Эдвина и ленту в волосах мисс Медуэй.

– Прекрасно, – сказала мама, – у всех день рождения, исключая меня?

Папа вскочил и поцеловал ее в щеку.

– Я устроил эту забаву, истратив мои собственные деньги, Беа. Это показалось мне лучшим способом отпраздновать такое событие. Но ты тоже не забыта.

Он взял маму за руку и увел ее из детской, так что Флоренс не увидела подарка, который получила мама.

Это было жемчужное ожерелье, великолепно сделанное, как у принцессы Уэльской, которая начала одеваться в таком стиле. Оно, должно быть, стоило кучу денег.

Беатрис испугалась сама себя. Все удовольствие от дорогостоящего подарка пришло в противоречие с ее практичным умом. Во-первых, Уильям был до сумасшествия расточительным. Во-вторых, красная лента в волосах мисс Медуэй казалась ей более интимным подарком, чем это формальное ожерелье из жемчуга, что уже содержалось в самом названии этой вещи: когда ожерелье оказалось на ее шее, она почувствовала некоторое удушье.

Но Беатрис горячо поблагодарила своего мужа и сказала, что, несмотря на то что они обедают дома, она вечером наденет ожерелье.

Прежде чем Уильям ушел – он никогда не оставался в ее комнате слишком долго, – она сказала внезапно:

– Дорогой, иногда я удивляюсь самой себе… мисс Медуэй… подходящий ли выбор я сделала для детей?

Уильям остановился в дверях.

– Мне кажется, это первая удачная гувернантка.

– О, я знаю, она добрая, возможно, но не слишком ли она мягкая? Я имею в виду для Эдвина, он еще очень трудный ребенок. И, кажется, слишком меланхоличная, на что у нее, конечно, есть причины.

– Тогда наш христианский долг подбодрить ее.

– Красной лентой? – усмехнулась Беатрис.

– Это единственный способ, дражайшая. Дражайшая… Сердце Беатрис подпрыгнуло. Долго ли Уильям будет называть ее так?

Но жемчуга и нежность… Возможно, он сознает свою вину?

Она не спросит его, она и не может спросить, потому что он ушел.

Такое беспокойство о гувернантке, живущей у них и обедавшей с ними за одним столом, об этой несчастной молодой женщине? Миссис Овертон, ее критик и противник, – одно дело. А это тихое существо с опущенными глазами – совсем другое.

Тем не менее у нее хватило такта не надеть эту ленту к обеду.

Безусловно, подозрения Беатрис возникали только из-за ее неутоленных чувств. Вкусы Уильяма всегда были другими, ему нравились веселые, беззаботные, искрящиеся. Кто-либо похожий на мисс Медуэй мог вызвать у него депрессию. Подарок мог быть просто знаком доброты, как он сказал, попыткой ободрить девушку.

Пожалуй, нельзя увольнять ее, пока нет оснований и дети, особенно Флоренс, привязаны к ней.

Пока пусть все идет, как идет. И большое счастье, что Уильям объявил о своем намерении провести Рождество дома. Он был в удивительно хорошем состоянии, не было кашля, озноба, с тех пор как он вернулся из Южной Америки; он собирался доказать, что может выдержать опасную английскую зиму.

Итак, Рождество! Хоть один раз оно будет веселым, каким и должно быть.

Исключая тайное, глубокое несчастье, которое испытывала сама Беатрис: Уильям так уютно обосновался в голубой комнате, что редко приходит к ней в постель. После того как доктор предостерег ее, он просто боится, что она снова забеременеет. Вот и все.

Как раз перед Рождеством разразилась эпидемия инфлюэнцы. Половина служащих «Боннингтона» была больна. Только-только выздоровела мисс Браун, как слег Адам Коуп, затем мисс Перкинс и еще двое продавцов. Те, кто остался здоровым, были безумно заняты. Беатрис распорядилась, чтобы рождественские украшения были как можно разнообразнее и в то же время традиционными, но главное, более интересными, чтобы дать бой туманному декабрю, кашлю и холоду. Большинство уличных торговцев и других оборванных нищих стояли на улице у дверей и просили дать им чашку горячего супа и пустить обогреться на несколько минут. Беатрис устроила для них маленький уединенный альков за занавеской. Она не хотела, чтобы кто-то из ее покупательниц интерпретировал ее доброту как торговлю благотворительной пищей.

Так или иначе, но вокруг Ист-Энда пронесся об этом слух, и ежедневный наплыв дрожащих нищих людей, среди которых были и дети, создал некоторые проблемы.

– Вы не можете превращать магазин в благотворительное учреждение, – мрачно сказал Адам Коуп.

– Я не хочу отворачиваться от них, – ответила Беатрис, обращаясь к женщине средних лет, раздающей еду голодным просителям. – Понятно, ведь это в конце концов милосердие в честь Рождества.

Газеты не замедлили ухватиться за рассказы о милосердии Беатрис. Появилась статья о неугомонной королеве Беатрис и ее милостыне для бедных. Может, она думала, что нищие дети станут богатыми завтра? Во всяком случае, мотивам ее деятельности мы должны аплодировать. Это христианское деяние – думать о нуждающихся в то время года, когда некоторые имеют очень много, а большая часть так мало.

– Что ты делаешь, Беа? – спросила мама, водрузив свое необъятное тело на тонкий позолоченный стул, в то время как преданная мисс Финч почтительно стояла сзади. – Что сказал бы твой отец?

– Он бы одобрил меня, – ответила Беатрис, зная, конечно, что это не так. «Боже! Беа, ты превратила магазин в богадельню!» – воскликнул бы он.

– Может быть. Я думаю, ты пригласишь меня на Рождество?

Мама с возрастом стала слишком бестактной. До сих пор она как-то маскировала свою вульгарность, находя другие пути прикрыть неотесанность.

– Конечно, мама. Я была уверена, что вы знаете. Это не требует доказательств.

– Я полагаю, ты намерена пригласить к столу и мисс Медуэй?

– Безусловно, мама. Поговорим в воскресенье. Сейчас я очень занята.

– Делайте это, – сказала снова мама; и Беатрис не поняла, то ли это относится в первую очередь к нищим, или к Медуэй, сироте, у которой нет семьи, или к маме, которую, естественно, пригласят с ее маленькой компаньонкой. Она не стала спрашивать: никогда не известно, какие мысли копошились у нее под шляпой в данное время. Мама и этот хвост, который сопровождал ее всюду, придумывали развлечения, которые скрашивали их тусклую жизнь.

По правде говоря, ей повезло, что мисс Медуэй была здесь: в день Рождества Беатрис почувствовала головную боль и озноб. Она догадалась, что это могут быть признаки инфлюэнцы, и пришла в бешенство. Только что она была полна замыслов, как проведет последнюю суматошную неделю в магазине и спокойно может положиться на мисс Медуэй, которая умело организует празднование днем. Мисс Медуэй, Уильям и дети нарядят рождественскую елку с большим вкусом и совершат дальнюю прогулку по Хису, собирая охапки остролиста, чтобы украсить холл и ступеньки лестницы. Овертон Хауз уже давно не выглядел таким веселым. На это Рождество он будет счастливее. Даже мама со своими ненужными индейками и плум-пудингом была в лучшем расположении духа. И мисс Медуэй наконец отложила свою траурную одежду и надела очаровательное платье, в котором выглядела более привлекательной и хорошенькой. Даже Флоренс была довольна и счастлива и не обнаруживала бесконечных болезненных приступов.

Но Беа осмысливала все это как сквозь туман из-за головной боли. После обеда, за которым она едва прикоснулась к еде, она извинилась и сказала, что должна уйти и лечь в постель. Никто не встревожился, не спросил, что с ней. Дети громко разговаривали о подаренных им игрушках, шумели в свое удовольствие.