– Значит, он выбрал ее только из-за того, что ему она показалась зловещей, – резюмировал Райм. – И еще потому, что планировал задушить, то есть «повесить», жертву.

– Думаю, так.

– Спасибо, – сказал Райм.

Сакс тоже ее поблагодарила.

– Пора возвращаться – надо еще репетировать. – Кара пожала Женеве руку. – Надеюсь, у тебя все обойдется.

– Спасибо.

Кара направилась к выходу, но у самой двери обернулась и посмотрела на девушку:

– Ты любишь фокусы и магические представления?

– Мне редко приходится выбираться, – сказала Женева. – Школа отнимает много времени.

– В общем, так. Через три недели у меня представление. Если тебе интересно, вся информация на билете.

– Где-где?

– На билете.

– Но у меня нет билета!

– Конечно есть. В сумочке. Ах да, для чего там цветок? Считай его талисманом на удачу.

Кара вышла. Все услышали, как хлопнула дверь.

– О чем это она? – недоуменно спросила Женева, глядя на закрытую сумочку.

Сакс рассмеялась:

– А ты посмотри.

Расстегнув молнию, Женева заморгала от удивления. Внутри лежал билет на представление Кары, а рядом – сухая фиалка.

– Как она это сделала? – прошептала Женева.

– Нам ни разу не удалось ее подловить, – ответил Райм. – Одно ясно: она чертовски ловкая.

– Вот уж точно. – Девушка приподняла цветок.

Взгляд детектива привлекла карта, которую Купер пришпиливал к доске для улик рядом с распечаткой.

– Итак, выбором карты преступник только создает видимость, будто нападение совершено по оккультным мотивам. На самом деле он понятия не имеет о ее истинном смысле. А значит… – Райм умолк, разглядывая таблицу с уликами. – Господи!

Остальные уставились на него.

– Что? – спросил Купер.

– Мы все неверно истолковали.

Селитто оторвал пальцы от лица.

– То есть как?

– Помните отпечатки на предметах из «набора насильника»? Свои он стер, так?

– Так, – подтвердил Купер.

– Но все-таки отпечатки там есть, – развивал мысль Райм. – И скорее всего, принадлежат кассирше, поскольку совпадают с отпечатками на чеке.

– Верно. Ну и что? – Селитто пожал плечами.

– А значит, свои он стер еще до того, как подошел к кассе. Прямо там, в магазине.

Никто не проронил ни слова. Райма задело, что никто не уловил его мысль. Он продолжал:

– Преступник и хотел, чтобы на всех предметах остались отпечатки кассирши.

Сакс догадалась:

– Он планировал оставить пакет на месте нападения специально для нас.

Пуласки понимающе закивал:

– Иначе он бы стер все отпечатки, когда принес покупку домой.

– Вот именно, – с торжествующими нотками в голосе произнес Райм. – Думаю, улики он подбросил специально, чтобы изобразить изнасилование по каким-то оккультным мотивам. Так-так… давайте-ка отступим на шаг.

Райма позабавило, как при этих словах Пуласки смущенно глянул на его ноги.

– Преступник застает Женеву в музее. Вряд ли подходящее место для преступления на сексуальной почве. Дальше наносит ей по голове, вернее, по манекену удар такой силы, каким можно не только надолго оглушить, но и убить. Если так, то зачем ему перочинный ножик и клейкая лента? А еще он оставляет карту таро, которая, как ему кажется, выражает угрозу. Нет-нет, на попытку изнасилования не похоже.

– Что же он тогда замышлял? – спросил Селитто.

– Вот это-то мы и должны выяснить. – Райм немного подумал, затем спросил: – Ты говоришь, доктор Бэрри ничего не видел?

– Так он сам мне сказал.

– И тем не менее наш объект возвращается и убивает его. – Райм нахмурился. – А еще наш мистер Десять-девять расколошматил аппарат для микрофиш. Он ведь профессионал, подобные припадки гнева вряд ли ему свойственны. От него вот-вот уйдет жертва, а он принимается громить вещи только лишь потому, что у него не задался денек? – Райм посмотрел на Женеву. – Ты сказала, что читала какую-то старую газету?

– Да, журнал, – уточнила школьница.

– На том аппарате для микрофиш?

– Ага.

– Вон те кассеты? – Райм кивнул на большой полиэтиленовый пакет с коробкой под микрофиши, которую Сакс прихватила с собой из библиотеки. Места под кассеты один и три пустовали.

Женева проследила за его взглядом и утвердительно кивнула:

– Да, недостает как раз той статьи, которую я читала.

– Ты изъяла ту, что была в аппарате?

Сакс ответила:

– Кассет в аппарате не было. Наверно, забрал с собой.

– И аппарат разбил, чтобы мы не заметили пропажу. О-о, уже интереснее. В чем мотив?

Селитто усмехнулся:

– Я думал, мотив тебя не волнует. Только улики.

– Лон, смотря для чего нам нужен мотив. Одно дело, если мы хотим выстраивать на нем доказательство вины подсудимого, что в лучшем случае будет натяжкой, и другое – если ищем улики. Скажем, человек застрелил партнера по бизнесу из пистолета, который, как мы доказали, хранился в его гараже, был заряжен пулями, купленными им же, судя по чеку, с его же отпечатками пальцев. Тогда какая разница, почему он убил: потому что его заставила собака, говорящая человеческим голосом, или потому что убиенный спал с его женой? Улики – вот что решает дело. Но если у нас нет ни пуль, ни оружия, ни квитанций, ни следов протекторов? Тогда возникает резонный вопрос: за что поплатилась жертва? Ответ выведет нас на улики, которые не оставят сомнений в виновности подозреваемого. Извиняюсь за лекцию, – добавил Райм без капли сожаления в голосе.

– Настроение уже ни к черту? – спросил Том.

– Я никак не могу уловить что-то важное, и мне это не нравится, – проворчал Райм.

Заметив, как Женева сдвинула брови, он спросил:

– В чем дело?

– Ну… я тут вспомнила… Доктор Бэрри говорил, что кто-то еще интересовался тем же номером журнала. Просил его почитать, но доктор Бэрри сказал – надо дождаться, пока я закончу.

– Он упомянул, кто это был?

– Нет.

Райм подумал, потом сказал:

– Так-так, давайте-ка поразмыслим. Библиотекарь сообщает объекту, что ты интересовалась тем же журналом. Тот собирается кассеты украсть, а тебя – ликвидировать, потому что ты статью либо прочитала, либо вскоре прочтешь. – Райм, конечно, вовсе не был убежден в реальности такой ситуации, но своими успехами в криминалистике среди прочего был обязан тому, что никогда не отказывался рассматривать самые смелые версии. – И забрал он как раз ту статью, которую ты читала, верно?

Девушка кивнула.

– О чем в ней шла речь?

– Да ничего серьезного, об одном моем предке. Для нашего историка «предки» – любимая тема, вот нам и задали написать о семейных корнях.

– И кем был твой предок?

– Прапрапра-кто-то-там – вольноотпущенник. Я пришла в музей на прошлой неделе и узнала, что в одном номере «Иллюстрированного еженедельника для цветных» есть про него статья. Журнала в библиотеке не оказалось, и доктор Бэрри пообещал принести микрофишу из хранилища. Ее как раз недавно вернули.

– О чем говорилось в статье? – настойчиво повторил Райм.

Девушка на секунду смутилась, затем раздраженно пересказала:

– Чарльз Синглтон, мой предок, был рабом в штате Виргиния. Затем хозяин по идейным соображениям освободил всех невольников. Поскольку Чарльз с женой давно жили в доме хозяина и даже обучали детей хозяина чтению и письму, тот подарил им ферму в штате Нью-Йорк. Чарльз участвовал в Гражданской войне, потом вернулся домой, а в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году его обвинили в краже из фонда образования для черного населения. К тому моменту, когда заявился мужчина в маске, я успела дочитать, как Чарльз, спасаясь от полиции, прыгнул в реку.

Райм обратил внимание на правильность ее речи, но за слова она цеплялась так, будто ловила норовящих расползтись по углам щенят. С одной стороны, образованные родители, с другой – подружки вроде Лакиши. Стоит ли удивляться, что ее словно растягивает на два лингвистических полюса.

– Так ты не узнала, что с ним случилось дальше? – спросила Сакс.