Вика сообразила, что Марина снова сама себе противоречит, однако возражать не стала. Ей было очень интересно, она увлеклась.

— А взять, к примеру, не тебя, а меня. Мне Преображенский тоже угрожал, и, как выяснилось, это слышал посторонний человек.

— Какой человек?

— Да ваш директор, Сосновцев. В таком случае я должна волноваться, не сообщит ли он об этом следователю на допросе, так? Если сообщит, я тут же окажусь под подозрением.

— Погоди! — остановила собеседницу Вика. — Так он действительно слышал или это твоя очередная фантазия?

— Нет, это, к сожалению, не фантазия. Он весь вечер шептал мне в ухо, какие вы с Преображенским коварные, но обещал не дать меня в обиду. Конечно, при условии, что я буду с ним… скажем, в хороших отношениях.

— Вечно забываю, что он разведен, — оживилась Виктория Павловна. — Честное слово, Маринка, тут дело вовсе не безнадежное! Возьмет и женится. А денег у него — о-го-го!

— Слушай, Вика, если честно… он тебе-то самой не противен? Особенно после вчерашнего.

— А что вчера? — не поняла Вика.

— Он не показался тебе вчера еще противнее, чем обычно? Если честно?

Как ни странно, вопрос бил не в бровь, а в глаз. Вообще-то, Сосновцев вовсе не был уродом. Правда, маловат и щупловат, зато строен и держится с живостью молодого. Подвижное морщинистое лицо злопыхателям напоминает о мартышке — но черты достаточно правильные и не без своеобразного обаяния. Короче, видала Вика и пострашнее, а уж сам он мнил себя записным красавцем и действительно имел у дам успех. Тем не менее, в вечер премьеры от одного вида этого типа Виктории Павловне становилось тошно. Интересно, почему?

— Да потому, что его играл Евгений Борисович! — восторженно выкрикнула Марина. — То есть не только его, но и его тоже! Ты не заметила? Это было так гениально сделано, что…

— Боже мой! — дошло вдруг до Вики. — А я-то не могла понять! Я чувствовала что-то знакомое, но у них настолько разный типаж, что я не осознала.

— А Преображенскому не требовалось менять внешность, чтобы кого-то изобразить, — гордо заметила Марина. — Он до этого не опускался. Просто взял и в последний момент включил в своего убийцу еще и…

— Да, вот такой жест, например! — не выдержав, прервала Вика. — И эта улыбочка, одновременно самоуничижительная и самодовольная! Потрясающий завершающий штрих, и я только теперь увидела, что это действительно вылитый Сосновцев! И это постоянное изображение непосредственности, которое у меня давно в печенках сидит! Но я Преображенского этому не учила, он сам.

— Не сомневаюсь. Я думаю, мало кто действительно все четко понял, но убеждена, что ни один из видевших премьеру не сможет теперь смотреть на Сосновцева без отвращения. Это уже нечто на уровне физиологии или, например, мистики.

— Интересно, а сам он заметил? То есть Сосновцев.

Марина покраснела.

— А я ему сказала, представляешь? Видала дуру?

— Зачем?

— Не знаю. Разозлил очень. Да еще нервы были на пределе, да и выпила. Самой теперь стыдно, но сделанного не воротишь. Возможно, он мне не поверил — он ведь такой самодовольный!

Они помолчали в раздумье, затем Вика попыталась вернуть разговор в прежнее русло.

— Ты вроде опять отвлеклась от мысли. Итак, ты якобы волнуешься, что Сосновцев расскажет следователю о том, как Евгений Борисович тебе угрожал. И что?

— Я захочу отвести от себя подозрение. И вот тут пригодится открытый люк! Предположим, он был открыт случайно, но я-то постараюсь сделать вид, будто это не так! Я возьму и доложу следователю о люке, причем так, чтобы он обратил на него внимание. И получится, что убийца не я, а кто-то, кто имел повод не только вчера, но и позавчера. Например, Галина Николаевна или Денис. Логично?

— Вроде бы.

— Так вот! Я про люк говорить не собираюсь, ты тоже не говорила. А вот если убила Наташа… ну, или Тамара Петровна… короче, кто из них убил, тот про люк и расскажет.

— А если никто не расскажет?

— Значит, люк был открыт не случайно, а убийца — Галина Николаевна или Денис. Или мы кого-то пропустили?

— Что значит — пропустили? — уточнила Виктория Павловна.

— Из сидевших за нашим столом. Я думаю, стоит ограничиться ими, ведь Евгений Борисович определенно обращался к кому-то из нас. Согласна?

— Ну… Талызин тоже собирается допрашивать только нас.

— Видишь, мы с милицией мыслим одинаково! Итак, давай считать по пальцам. Кто там сидел? Я, Сосновцев, ты, Обалдевший поклонник, Таша, Кирилл, Дашенька, Денис, Преображенский и его жена. Как здорово все разбились по парам!

— Еще Тамара Петровна.

— Да, точно. Давай с нее и начнем. Она была уверена, что ты ее прогонишь, чтобы не лишиться Преображенского, а вот если он погибнет, ты ее, разумеется, оставишь. К тому же она часто бывала в подсобке и имела больше всех возможностей там помухлевать. Да, и она, если бы назначила встречу, так именно там, это ее любимое место.

— Все это правда, но, Марина! Неужели ты считаешь, что из-за такой ерунды она бы убила человека? Ну, подумай сама!

— Для тебя студия — ерунда? А если бы т е б я оттуда выгнали?

— Ну, не сравнивай! — возмутилась Вика. — Это м о я студия.

— Зато Тамара Петровна страшно обидчива. Евгений Борисович часто ее унижал, и она вечно плакала. Другие либо не обращали внимания, как ты, либо давали сдачи, как я, а она принимала все близко к сердцу. Вот возмущение копилось, копилось и перешло предельную грань.

— Но она так переживала, когда узнала о его смерти! Говорила, что театральный мир осиротел!

— А по-твоему, ей стоило сказать — «ну, наконец-то!»? — съязвила Марина. — Кстати, я тут вспомнила, что она довольно надолго выходила из-за стола.

— А кто не выходил?

— Да, ты права, все мы как-то разбредались. Или был кто-нибудь, кто постоянно сидел на месте? Я не припомню, потому что я тоже не сидела.

— И я.

— Жалко. Короче, Тамара Петровна имеет и мотив, и возможность, причем мотив известен всем. Таким образом, если убийца — она, то она должна постараться обратить внимание следователя на открытый люк, чтобы его запутать. То же самое про Наташу. Правда, ее мотив известен только тебе да теперь мне, но и этого достаточно. Ведь ты в хороших отношениях со следователем, и представляется естественным, что ты ему все расскажешь.

— Не расскажу! — вставила Виктория Павловна.

— Но она-то этого не знает! Поэтому обратить внимание на люк выгодно и ей. Господи, хоть бы это была не она! Такая хорошая девочка…

— Конечно, не она.

— Тогда Галина Николаевна. Ты меня убедила, она действительно должна страшно ревновать. Преображенский так демонстрировал свою любовь к Дашеньке и пренебрежение к семье… А Галина Николаевна дама с достоинством, ценит себя высоко и обид не прощает. Тут не только ревность, но и унижение.

Вика добавила:

— И вообще, она ведет себя так, будто Дашенька ей до фонаря. Так я и поверила! Явно притворяется, а зачем?

Если уж в студии затаился убийца, пусть это лучше будет чужак, чем свой!

— Точно, — кивнула собеседница. — Ни одной женщине молодая соперница не будет до фонаря, так что ее безразличие очевидно нарочитое. Кстати, ты обратила внимание, что она стала краситься по-молодежному? Но это только подчеркивает ее возраст. Потом, она женщина умная, а убийство совершено очень умным человеком.

— Почему умным? По-моему, наоборот. Если это убийство, то какое-то ненадежное. Одно дело — вдарить хорошенько по голове, и результат сразу виден, а совсем другое — всякие там люки да блоки.

— Зато достигается максимальный эффект при минимальном риске. Открытый люк, например. Даже если бы кто-нибудь и заметил, что люк открывают, ничего бы не заподозрил.

— Как раз ее бы заподозрил! Ведь она — не член студии, так зачем ей трогать люк?

— Могла сослаться на обычное любопытство. Я, например, и то однажды в этот люк заглянула, потому что интересно. Вот и она так же, а потом случайно забыла закрыть. Не придерешься!