– Благодарю вас, – неловко проговорила она.

Забирая цветок, она мимоходом коснулась его пальцев – и только тут заметила на них кровь.

– Вы поранились, – сказала она.

– Да, – ответил он. И безрассудно, не размышляя, просто потому, что на долю секунды ее рука задержалась в его руке, поднес ее пальцы к губам.

А потом он увидел ее глаза – зеленые, околдовывающие, мерцающие – и сгинул в них, увлекаемый безоглядной страстью, которая сжигала его изнутри. Он целовал ее мокрое лицо, лепестки губ, белую шею; он запутался в ее волосах, которые пахли дождем, в ее руках, в мокрой одежде, которая льнула к телу. Весь мир, кроме нее, перестал существовать; и каждый удар сердца был как удар молнии, и в груди у него словно распускалась пылающая роза.

Ева смотрела в окно кареты, по которому ползли струи дождя. По ее подсчетам, прошло больше часа с тех пор, как госпожа и конюх отправились искать помощь. Но вот до нее донеслось шлепанье чьих-то шагов по лужам, и она насторожилась.

Дверца распахнулась, и Амелия забралась в карету. На лице ее было привычное отрешенное выражение, разве что чуть более замкнутое, чем обычно, – но служанка приписала это тому, что шел проливной дождь и вообще все сегодня было против них.

– Вы нашли людей, сударыня? – спросила Ева. – Они помогут нам?

Амелия ответила не сразу.

– Там монастырь, который кто-то купил. А во дворе огромная цепная собака. Новые хозяева не стали выходить. – Она поморщилась. – Луи садится на коня, он поедет в деревню за помощью.

Дождь прекратился, а потом прибыли деревенские молодцы, которым Луи посулил хорошие деньги, если они помогут вытащить карету. Это оказалось не так легко, на вызволение экипажа ушел почти час. Наконец Луи сел на козлы, Амелия расплатилась со своими спасителями, а один из деревенских сел на лошадь и поехал показывать дорогу, которая ведет в Лан, чтобы дама, которая заплатила им настоящим золотом, а не презренными ассигнатами[11], не заблудилась еще раз. В четвертом часу дня карета уже въезжала в город.

Здесь с гостиницами дело обстояло гораздо лучше. Амелия помылась, переоделась, села у окна, за которым виднелся кусок нарядной белой церкви, и задумалась. Вошедшая Ева справилась, не нужно ли чего-нибудь ее госпоже.

– Нет, – ответила Амелия. – Наверное, я лягу отдохнуть. Попроси, чтобы меня не беспокоили.

Ева вышла, а молодая женщина легла в постель и закрыла глаза, но было слишком рано, и сон не шел к ней. «Главное – добраться до Амьена… Догадалась ли Ева? Нет, конечно, она слишком ко мне привязана… Но я не должна была делать этого. Это безумие… дождь сводил меня с ума, и я потеряла голову… потеряла… потеря…»

Спальня куда-то уплыла, а вместо нее возникла большая, светлая комната с камином. Амелия стояла возле двери, пытаясь выйти, – но ей не позволяли.

– Я хочу видеть его!

– Поверьте, вам не стоит этого делать, сударыня…

– Пустите меня! Пустите! Я должна его видеть!

Внезапно комната изменилась, и Амелия увидела, что вокруг нее стоят шкафы, как в библиотеке того старика, графа д’Эпири… Шкафы беззвучно повалились, а в следующее мгновение из пасти камина на Амелию хлынул кровавый поток. Она закричала…

– Сударыня! – Ева трясла ее за плечо, лицо у служанки было испуганное. Амелия прикрыла рукой глаза, собираясь с мыслями.

– Мне приснился сон. Всего лишь сон.

– Луи хотел вас видеть, – проговорила Ева. – Я сказала, что вы велели вас не беспокоить.

Амелия мрачно посмотрела на нее.

– Что ему надо?

– Он хотел знать, в котором часу мы отправимся завтра утром, – удивленно ответила служанка.

– А, – неопределенно протянула Амелия. Она немного подумала. – Я хочу поговорить с хозяином. Его зовут Бертен, верно?

– Да, сударыня. Позвать его?

Разговор Амелии с Бертеном получился не слишком продолжительным, и содержание его осталось для посторонних тайной. Известно, впрочем, что после него хозяин написал некую записку, которую попросил отнести своему зятю. Мальчик принес ответ менее чем через час, и хозяин вновь поднялся к Амелии.

– Он согласен, – объявил Бертен.

– Очень хорошо. Передайте ему, чтобы он был готов выехать завтра в восемь.

Луи поднялся рано утром. Он хотел отправиться в конюшню, проверить, как там лошади, но тут к нему заглянула Ева.

– Госпожа хочет с тобой поговорить.

Едва услышав, что его зовет Амелия, Луи просиял и тотчас же направился к ней.

– Ты хотела меня видеть? – спросил он.

Амелия сидела за столом в простом платье, которого он прежде на ней не видел, и он подумал, что оно ей очень идет. Он хотел поцеловать ее руку, но рука выскользнула из его пальцев, и опять он натолкнулся на отрешенный, упрямый взгляд. На краю стола лежал кошелек, который он успел вчера заметить в ее руках.

– Возьмите, – сказала она. – Надеюсь, этого хватит.

Ничего не понимая, он взял кошелек, увидел внутри него золотые монеты – и догадался. Его лицо дрогнуло, но он отказывался верить, что все кончится именно так, как и должно кончиться между госпожой и слугой, который ей не пара.

– Что это значит? – тихо спросил он.

Амелия отвернулась.

– Я наняла другого кучера, зятя хозяина. Он доставит нас с Евой в Амьен. А вы свободны.

– Ты не можешь поступить со мной так, – прошептал Луи. Он был очень бледен. – Что я тебе сделал? В чем был неправ?

– Не смейте говорить мне «ты», – проговорила Амелия, и по тому, как сверкнули ее глаза, он понял, что и впрямь все кончено. – Вы ни в чем не виноваты. Это была моя ошибка, но она не повторится.

– Это не ошибка, – горячо возразил Луи. – Я люблю тебя… вас. Не надо… не надо со мной так.

Все-таки она была сделана не из камня. На мгновение в ее лице что-то дрогнуло, и он уже воспрял духом, надеясь, что ему удастся ее переубедить… Но она только покачала головой.

– Вы ничего обо мне не знаете. Поверьте, так будет лучше. Я всем приношу несчастье. Я… – Она запнулась. – Так этого хватит? – спросила она, кивая на кошелек.

Этого уже он не мог стерпеть.

– Да пошла ты к черту! – в бешенстве выпалил он и, схватив кошелек, швырнул ей под ноги – так, что монеты рассыпались и затанцевали, кружа по всей комнате. И Амелия, несмотря на все свое самообладание, все-таки вздрогнула, когда за ним с грохотом затворилась дверь.

Ничего не видя перед собой, он слетел по лестнице, вбежал в конюшню, сел на свою лошадь и поскакал прочь – подальше от Лана, от своей судьбы, от этой лицемерной дряни, которая разбила ему сердце и втоптала его в грязь, так, словно он был слуга, существо второго сорта, которое и человеком-то является по недоразумению.

За городом он остановился. Он задыхался, сердце в груди было тяжелым, словно камень, перед глазами мельтешили кровавые колесницы. В ярости он ударил себя кулаком в лоб и выругался.

Он был оскорблен тем, как с ним обошлись, но едва ли не больше он был оскорблен самим собой – тем, что, несмотря ни на что, не мог перестать думать об Амелии, о ее тающих глазах и нежном лице. И чем дальше он уезжал, тем мучительнее ему хотелось вернуться.

Он покружил на месте, дергая поводья, так что его лошадь стала недовольно мотать головой, но наконец решился и двинулся обратно.

«Придумаю что-нибудь… попрошу прощения… Мне без нее не жить».

Завидев напротив церкви знакомую вывеску гостиницы, он воспрял духом, спрыгнул с лошади и взбежал по ступеням.

Лестница, удивленное лицо хозяина, который шел по коридору, дверь ее комнаты и вот…

В окно смотрелся хмурый сентябрьский день. Комната была пуста. Он опоздал.

Он закрыл за собой дверь и привалился к ней спиной. Обыкновенная комната, не слишком чистая, и кровать узкая, а стол хромает на одну ножку – он только сейчас это заметил. Ничто здесь не напоминало об Амелии, и даже запах ее духов растворился, исчез бесследно, словно ее никогда здесь и не было.