Ясно, что эти индивидуальные названия зависят от той же системы, что и коллективные названия, прежде нами изученные, и что посредством них можно перейти с помощью преобразований от горизонта индивидуации к горизонту наиболее общих категорий. Действительно, каждый клан или субклан обладает определенным количеством имен, носить которые предоставлено его членам, и раз индивид — часть группы, то индивидуальное имя — это «часть» коллективного названия. Либо такое название берет животное в целом, и индивидуальные имена соответствуют его частям, или членам; либо коллективное название происходит от идеи животного, мыслимого на более высоком уровне обобщенности, и индивидуальные названия соответствуют одной из его предикаций во времени или в пространстве: лающая-собака, разъяренный-бизон; либо, наконец, сочетание обеих процедур: сверкающие-глаза- медведя. Внутри отношения, изложенного таким образом… животное может быть субъектом либо предикатом: рыба-шевелит-хвостом, отлив- увлекает-за-собой-крабов и т. д. Какая бы ни использовалась процедура (чаще всего они обнаруживаются прилаженными одна к другой), имя собственное напоминает о парциальном аспекте животной или растительной сущности, раз оно соответствует парциальному аспекту индивидуального существа — так вообще, и в особенности в тех обществах, где индивид получает новое имя в каждый важный момент своей жизни. Впрочем, в соседних обществах используются одни и те же конструкции для образования и личных имен (которые носят отдельные члены клановой группы), и имен коллективных (которые носят группировки, линии или группы линий, то есть подгруппы того же самого клана).
Следовательно, мы присутствуем при двух параллельных детота- лизациях: вида — на части тела, поведенческие состояния, действия и социальных сегментов — на индивиды и роли. Выше (с. 234) нам удалось проиллюстрировать, с помощью изобразительной модели, как детотализация (понятия вида — на частные виды. каждого вида — на его отдельных членов и каждого из этих индивидов на части тела и органы) смогла выйти на ретотализацию: от конкретных частей к абстрактным частям и от абстрактных частей к концептуализиро- ванному индивидууму. Так же и здесь детотализация продолжается в форме ретотализации.
Кребером сделаны наблюдения касательно имен собственных у ми- вок Калифорнии, дополняющие наши примеры и открывающие новую перспективу: "Нет подразделений внутри фратрий. Однако в связи с каждой из них обнаруживается длинный список животных, растений и предметов. Поистине туземная теория Такова, что все существующее принадлежит той либо другой стороне. Каждый индивид, член одной из фратрий, входит в особое отношение с какой-либо из конкретных вещей своей фратрии — отношение, которое можно рассматривать как тотемическое, — но лишь единственным образом: через свое имя. Это имя, данное с детства, дедом либо каким-то другим родственником и носимое в течение жизни, напоминает об одном из характерных тотемических животных или предметов "его фратрии".
Это не все: в значительном большинстве случаев имя не напоминает тотем, ибо оно образовано с помощью глагола или прилагательного, описывающего действие или состояние, равно применимое и к другим тотемам. Так от глагола hausu-s образованы имена Hausu и Hauchu, относящиеся соответственно к зевоте пробуждающегося медведя и к широко раскрытому рту лосося, вытащенного из воды. В именах нет ничего, что бы могло указать на подразумеваемых животных. В то время, когда давались имена, старейшины определенно объясняли, каких животных они имели в виду, и носители этих имен, их близкие и дальние родственники, их приятели, товарищи — все были в курсе. Но какой-нибудь мивок из другого района мог усомниться, идет ли речь о медведе, о лососе или о дюжине других животных" (Kroeber 2, р. 453–454).
Эта черта, похоже, присуща не только мивок; при проглядывании перечней клановых имен племен сиу мы встречаем много аналогичных примеров. Наблюдение Кребера совпадает и с характером системы деноминаций у индейцев хопи. Так, имя Каквьямтива, буквально означающее "Голубой (или зеленый) — появившийся", может, в соответствии с кланом, давшим имя, относиться к распустившемуся цветку табака, или к цветку Delphinium scaposum, или вообще к появлению ростков. Имя Ломахонгиома — «Вставай», или "Поднимайся грациозно" может указывать и на стебель тростника, и на раскрытые крылышки бабочки (Voth 3, р. 68–69).
Ввиду своей повсеместности этот феномен ставит психологическую проблему, представляющую интерес для теории имен собственных (к этому мы обратимся позднее). Удовольствуемся здесь лишь подчеркиванием, что эта относительная неопределенность системы соответствует, хотя бы потенциально, фазе ретотализации: имя собственное образовано при детотализации вида путем изымания какого-то парциального аспекта. Но при том, что исключительно подчеркивается изъятое и оставляется без определения сам затронутый вид, возникает впечатление, что все изъятия (и, следовательно, все акты поименования) имеют нечто общее. Путем антиципации дает о себе знать единство, угадываемое в ядре многообразия. С этой точки зрения динамика индивидуальных названий зависит также от проанализированных нами классификационных схем. Она состоит из такого же типа и таким же образом ориентированных демаршей.
Вообще-то удивительно, что системы запретов оказываются с одними и теми же характеристиками как в плане индивидуальных названий, так и в плане коллективных деноминаций. Иногда запрещено употребление в пищу растения либо животного, служащего эпонимом социальной группе, а иногда предметом запрещения является как раз лингвистическое употребление растения или животного, служащего эпонимом индивиду. Однако до определенной степени возможен переход от одного плана к другому. Имена собственные того типа, который нами до настоящего времени рассматривался, в принципе образованы путем идеального рассечения[102] тела животного, подобно тому как это делает охотник или кулинар; но это же может производиться путем лингвистического рассечения. В племенах долины реки Драйсдейл, в Северной Австралии, женское имя Поонбен образовано от английского «spoon», ложка — инструмент, ассоциированный, как можно полагать, с тотемом "Белый человек" (Hernandez).
В Австралии, как и в Америке, известны запреты на использование имен умершего, которые как бы заражают все слова, имеющие с этими именами фонетическое сходство. Тиви островов Мелвилл и Батерст табуируют как имя собственное Муланкина, так в то же время и слово «муликина», означающее: «полный», «заполненный», «достаточно» (Hart). Этот обычай сходен с обычаем у юрок в Северной Калифорнии: "Когда Тегис умер, имя нарицательное тсис "шкура дятла", перестало произноситься родственниками умершего и другими в их присутствии"[103] (K.roeber 2, р. 48).
Жители острова Добу запрещают употребление имен собственных среди людей, временно либо в течение долгого периода оказывающихся объединенными "особой"[104] связью: будь то спутники в путешествии, сотрапезники либо, возможно, разделяющие благосклонность одной и той же женщины (Bateson).
Такие факты интересуют нас двояко. Во-первых, они представляют неоспоримую аналогию с пищевыми запретами, необоснованно привязываемыми только к тотемизму. Подобно тому как у племени моту женщина «загрязняется» растением или животным, вследствие чего она рождает ребенка, подверженного соответствующему пищевому запрету, и как у улава умерший, воплощаясь в животный или растительный вид, «загрязняет» последний, вследствие чего его употребление будет запрещено для потомков, так же и имя посредством омофонии «загрязняет» другие слова и поэтому их употребление также становится запретным. С другой стороны, эта омофония определяет класс слов, оказавшихся под запретом, поскольку они принадлежат одному «виду», который обретает отсюда реальность ad hoc, сопоставимую с реальностью животного или растительного вида. Однако эти «виды» слов, маркированных одним и тем же запретом, соединяют имена собственные и нарицательные, и это дает дополнительное основание подозревать, что различие между двумя типами не столь велико, как мы склонны были допустить вначале.
