– Да, возможно, это было помешательство. Но услышанные мною звуки были поистине прекрасны. Сколько лет я играю на скрипке, но мне ни разу не удалось их воспроизвести. Как их выразить? Нет, выразить их словами невозможно.

– Словно голубые колокольчики в ночи, – провозгласил Докусэн-кун. К сожалению, никто не подхватил эту реплику.

– Дважды слышал я эти небесные звуки, пока бродил вокруг магазина. И когда я услыхал их в третий раз, я решил, что во что бы то ни стало куплю скрипку, хотя бы это и навлекло на меня презрение всех жителей моего края. Пусть даже насмехаются надо мной люди из других провинций, пусть даже мне суждено погибнуть во цвете лет под железными кулаками неумолимых преследователей. Пусть даже меня исключат из колледжа. Я понял, что не могу не купить скрипку.

– Вот это и есть гений, – с завистью и восторгом объявил Тофу. – Негений не способен на такие мечты. Я завидую. Я всегда мечтал, чтобы у меня возникали такие бурные стремления, но ничего не получалось. Вот хожу по концертам, внимательно слушаю, но восторга не испытываю.

– Ты счастлив, что не испытываешь восторга. Теперь я способен говорить об этом спокойно, а тогда мучился так, что трудно себе представить. И в конце концов, сэнсэй, я купил.

– Угу… И как это было?

– Был как раз вечер накануне дня рождения императора. Все мои земляки отправились на горячие источники с ночевкой. А я, сказавшись больным, не пошел в тот день на занятия и весь день пролежал в постели у себя на квартире. Я все думал о том, как вечером пойду покупать скрипку и моя мечта наконец исполнится.

– Так ты что – притворился больным и не пошел на уроки?

– Совершенно верно.

– Вот это уже немного гениально, – сказал Мэйтэй.

– Весь день я с нетерпением ждал захода солнца, то и дело высовывая голову из-под одеяла. Вечер все не наступал. Я закрывался одеялом и смежал веки, но и это не помогало. Я вновь высовывал голову, и меня бесили лучи солнца, падавшие на широкие сёдзи. Мой взгляд то и дело останавливался на узкой длинной тени, двигавшейся по сёдзи.

– Что за длинная тень? – осведомился Кусями-сэнсэй.

– А это у меня висела на карнизе связка очищенной хурмы.

– Угу. А дальше?

– Делать было нечего, я поднялся, вышел на галерею и съел одну сушеную хурму.

– Вкусно было? – спросил хозяин с завистью.

– Хурма в наших краях необыкновенно вкусна. Здесь, в Токио, невозможно даже представить ее вкус.

– Ну, будет о хурме, – нетерпеливо сказал Тофу. – А потом что ты сделал?

– Потом, вернувшись в постель и закрыв глаза, я стал творить тихую молитву о быстрейшем наступлении вечера. Мне показалось, что прошло по меньшей мере три-четыре часа, но когда я высунул голову из-под одеяла – что бы вы думали? – ослепительное осеннее солнце сияло по-прежнему, озаряя сёдзи, по которым скользила узкая длинная тень.

– Я это уже слышал, – сказал Тофу.

– Это повторяется несколько раз. Я встал с постели, раздвинул сёдзи, съел еще одну сушеную хурму и опять забрался в постель. И тут я снова стал творить молитву, прося богов поторопить солнце.

– Все на том же самом месте, – заметил хозяин.

– Прошу вас, сэнсэй, не спешите и слушайте. Я пролежал, как мне показалось, еще три-четыре часа, решил, что уже настало время подниматься, и высунул голову. Но нет! Ослепительное осеннее солнце по-прежнему озаряло сёдзи, а по ним скользила длинная узкая тень.

– Ну, так будет без конца одно и то же… – сказал хозяин.

– Я встал с постели, раздвинул сёдзи, вышел на веранду и, съев еще одну хурму…

– Что? Опять хурма? Ты без конца лопаешь ее.

– Это от нетерпения.

– Вот тебе не терпелось, а нам и подавно не хватает терпения слушать.

– Сэнсэй, вы вот всегда так спешите. Вам очень трудно рассказывать.

– Но ведь и слушать не так легко, – недовольно сказал Тофу.

– Ну ладно, делать нечего. Постараюсь закончить поскорее. Короче говоря, я ел хурму, а наевшись, забирался в постель. Так продолжалось до тех пор, пока я не прикончил всю хурму.

– К тому времени и солнце, наверное, зашло.

– Не тут-то было. Когда я доел последний плод и полежал в постели, а затем высунулся поглядеть, что творится вокруг, ослепительное осеннее солнце все еще озаряло…

– Я больше не могу. Сколько можно повторять одно и то же?

– Но вы подумайте и обо мне! Мне ведь тоже рассказывать скучно!

– У тебя такое терпение, что ты можешь смело браться за любое дело, обязательно одолеешь, – не выдержал Мэйтэй-кун. – Если тебя не подгонять, ты до завтрашнего утра будешь разглагольствовать о своем ослепительном солнце. Когда ты собираешься купить скрипку в конце концов?

Лишь Докусэн-кун оставался спокойным. Он не сдвинулся бы с места и до завтрашнего и до послезавтрашнего утра, сколько бы ни озаряло сёдзи осеннее солнце. Впрочем, и Кангэцу-кун был совершенно спокоен.

– Когда собираюсь купить? Как только наступит вечер, немедленно отправлюсь. К сожалению, сколько я ни высовывал голову из-под одеяла, ослепительное солнце сияло по-прежнему… Да разве можно сравнить то, что я переживал тогда, с вашим нетерпением? Я съел последний плод, но солнце все не садилось. Тогда я заплакал от отчаяния. Тофу-кун, я плакал от тоски!

– Что ж, так и должно быть. Художник должен быть чувствительным. Я сочувствую твоим слезам. Но все-таки прошу тебя, рассказывай быстрее.

– Я от всей души стремлюсь рассказывать быстрее. Но что я могу сделать, если солнце все не заходит?

– Если солнце не зайдет, я и слушать не буду, – объявил хозяин. Видимо, ему стало невмоготу.

– Но не могу же я перескакивать с одного на другое! Я подхожу к кульминационному моменту.

– Ладно, продолжай. Но будем считать, что солнце зашло.

– Это чрезмерное требование. Впрочем, из уважения к вам, сэнсэй, будем считать, что солнце зашло.

– Превосходно, – невозмутимо произнес Докусэн. Тут уже никто не мог удержаться, и все дружно фыркнули.

– Итак, вечер наконец пришел, и я облегченно вздохнул. Я вышел из дома, где жил на квартире. Я не люблю оживленных мест и умышленно избегал комфортабельных районов. Вот почему я свил себе келью в крестьянской хижине в безлюдной Деревне.

– Так уж и в безлюдной, – недоверчиво сказал хозяин.

– Свил келью – это слишком высокопарно, – заметил Мэйтэй. – Лучше сказать просто: «Снял комнатушку без токонома».

Только Тофу-кун похвалил:

– Действительность может быть какой угодно, но слова должны быть поэтичны и приятны для слуха.

А Докусэн-кун серьезно осведомился:

– Как же вы ходили в колледж, если жили в таком месте? Сколько ри было от вашего жилища до колледжа?

– До колледжа было метров четыреста. Ведь колледж был в этой же деревне.

– Значит, ученики тоже жили в этой деревне и снимали там квартиры?

– Да, почти в каждом доме жили ученики – по одному, по двое.

– И такое место вы называете безлюдным? – в упор спросил Докусэн-кун.

– Разумеется, если бы не было колледжа, оно было бы абсолютно безлюдным… Итак, как же я был одет в тот вечер? На мне было форменное пальто с золочеными пуговицами поверх жилета из домотканого полотна. Капюшон я надвинул на глаза так, чтобы никто меня не узнал. Было время листопада. Мой путь пролегал по шоссе, сплошь усыпанному опавшими листьями. Листья шуршали на каждом шагу, и это пугало меня, потому что мне все казалось, что кто-то крадется за мной. Я обернулся. Вдали во мраке чернел лес у храма Торэйдзи. Этот храм – усыпальница рода Мацудайра. Он расположен у подножья горы Коосин в ста метрах от дома, где я снимал комнату. Это место внушает благоговение и пробуждает мечты о возвышенном. А над лесом простерлось бесконечное звездное небо. Млечный Путь пересекал реку Хасэгава и уходил… уходил… Э, куда бы это он уходил? Ну, скажем, к Гавайским островам…

– Ничего себе – к Гавайским островам, – сказал Мэйтэй.

– Я прошел по шоссе метров двести и вступил в город с улицы Таканодай-мати, затем прошел улицу Кодзё-мати и свернул на улицу Сэнгоку-мати. Потом пересек улицу Куисиро-тё и прошел по порядку первый, второй и третий кварталы улицы Тори-тё. Затем прошел улицы Оари-тё, Нагоя-тё, Сятихо-тё, Камабоко-тё…