– А ну их. Дарю их тебе.
– Мало ли что ты даришь. Я не могу их так просто взять.
– Ты такой аккуратный, что совсем не похож на йога. Ну ладно, будь по-твоему, давай заканчивать… Что это ты такое интересное рассказываешь, Кангэцу-кун? Это про колледж, где ученики ходили на занятия босиком?
– Да нет, ничего подобного.
– Да, да, я слышал еще, что у учеников там страшно огрубели пятки. Это оттого, что они босиком занимались военной подготовкой.
– Ну вот еще. Кто это вам говорил такие вещи?
– Какая разница — кто? Говорили, и всё. И еще говорили, что там ученики подвешивают к поясу комок риса, который съедают в школе на завтрак. Вернее, не съедают, а пожирают. В середине комка спрятана маринованная слива. Так вот, чтобы добраться до этой сливы, они с быстротой молнии пожирают несоленый рис. Очень энергичные молодцы, правда? Такие должны прийтись тебе по вкусу, Докусэн-кун.
– Отличные нравы. Скромные и здоровые.
– Есть нечто еще более отличное. Один мой друг служит в тех краях. Однажды он решил купить пепельницу знаменитого резчика с его, резчика, факсимиле. И что же? Сколько он ни искал, оказалось, что там нет не только пепельниц знаменитых резчиков, но и вообще никаких пепельниц. Он спросил, почему не продаются пепельницы, и ему ответили, что незачем продавать, когда каждый может сам вырезать ее из куска бамбука. Это тоже говорит о скромных и здоровых нравах, верно, Докусэн-кун?
– Все это так, однако…
– Однако, однако, однако… Хватит с меня. Я был изумлен, когда услыхал об этом. Поэтому достойно всяческой похвалы, что Кангэцу-кун научился играть на скрипке самоучкой в таком глухом месте. В книге «Кидзи» о таких сказано: «Одинок и гениален». Ты одинок и гениален, Кангэцу-кун.
– Ничего я не одинок и не гениален.
– Ну, тогда ты великий скромник… Что? Считать пешки? Не желаю, не приставай. Я и так знаю, что проиграл.
– Но ведь нужно знать точно.
– Вот и считай сам. Я не счетовод. Извиняюсь. Предки не простят мне, если я не выслушаю рассказ гения нашего времени о том, как он учился играть на скрипке.
И Мэйтэй, покинув Докусэн-куна, подсел к Кангэцу. Докусэн-кун старательно заполнил часть свободных мест белыми камешками, часть черными и принялся считать про себя, шевеля губами. А Кангэцу продолжал рассказывать:
– Нравы в наших краях очень жестокие, и чтобы не уронить свой престиж в глазах учеников из других провинций, наши ученики расправлялись с мягкотелыми очень жестоко. Дело доходило до самосудов, и мне приходилось очень тяжело.
– Действительно, настоящие грубияны, – сказал Мэйтэй. – Во-первых, зачем они носят синие без рисунка шаровары? Это уже снобизм. И все они такие смуглые, даже черные. Это, наверное, от морского ветра. Мужчина еще ничего, а уж женщине такой цвет кожи совсем не идет.
Тема скрипки отодвинулась на задний план.
– Да, женщины в нашей провинции смуглые, – согласился Кангэцу.
– И все-таки выходят замуж, да?
– Ну что же делать, если все в провинции смуглые?
– Вот бедняги. Правда, Кусями-кун?
– Это хорошо, что смуглые, – сказал хозяин. – Белокожие всегда крутятся перед зеркалом и без конца восхищаются собой. С женщинами ничего не поделаешь. – И хозяин вздохнул.
– Но ведь там, где все смуглые, – сообразил Тофу-кун, – женщины будут восхищаться своей смуглостью?
– Все равно, – сказал хозяин. – Женщины — это существа, которые ни к чему не пригодны.
– Ты не очень-то, – предупредил Мэйтэй, – а то от жены попадет.
– Ничего, не беспокойся.
– Что, ее дома нет?
– Куда-то отправилась с детьми.
– Я так и думал. Что-то у вас очень тихо. Куда она пошла?
– Не знаю. Куда захотела, туда и отправилась.
– И вернется, когда захочет?
– Да. Тебе вот хорошо, ты холостой.
Тофу-кун состроил недовольную гримасу, а Кангэцу-кун заулыбался. Мэйтэй-кун сказал:
– Все женатые так думают. Докусэн-кун, ты тоже, кажется, страдалец в семейной жизни?
– Что? Подожди. Четырежды шесть – двадцать четыре… двадцать пять, двадцать шесть… двадцать семь… Думал, что мало, а здесь сорок шесть пешек. Оказывается, разница всего в восемнадцать пешек. Что ты сказал?
– Я говорю, что ты тоже страдалец в семейной жизни.
– Ха-ха-ха! Нет, только не страдалец. Ведь моя жена в меня влюблена!
– Ну, тогда прошу прощения. Докусэн-кун есть Докусэн-кун.
– Это не только Докусэн-кун, – вступился за всех жен на свете Кангэцу-кун. – Таких примеров сколько хотите.
– Правильно! – серьезно сказал Тофу-кун. – Я думаю, человек может увековечить свое имя только двумя путями: путем искусства и путем любви. Например, путем супружеской любви. Поэтому люди непременно должны бракосочетаться и строить свое счастье. Иначе они будут противоречить законам неба. Разве не так, сэнсэй? – обратился он к Мэйтэю.
– Великолепное рассуждение. Но таким, как я, не суждено увековечить свое имя.
– Если женишься, то наверняка не увековечишь, – сказал хозяин, поморщившись.
– Во всяком случае, мы, неженатые молодые люди, не постигнем смысла существования без соприкосновения с миром искусства. Именно поэтому я хочу научиться играть на скрипке и все расспрашиваю Кангэцу-куна, как это делают.
– Да, да, ведь мы собирались прослушать скрипичную повесть господина гения, – спохватился Мэйтэй и убрал наконец свои Щупальца. – Рассказывай, больше я не буду мешать.
Однако в это время Докусэн-кун принялся с важным видом поучать Тофу-куна:
– Путь к познанию не может раскрыться через скрипку. Было бы ужасно, если бы тайны вселенной познавались таким легким путем. Чтобы уловить дыхание мира, необходимо последовательно впадать в прострацию и оживать. Не имея способности впадать в прострацию, нечего и думать о познании.
Но Тофу-кун не знал из учения йогов даже начального «й», поэтому слова Докусэн-куна не произвели на него ни малейшего впечатления.
– Возможно, – ответил он. – Но я полагаю, что предел высших устремлений человечества выражается все-таки в искусстве. И я не могу отказаться от него.
– Если ты не можешь отказаться, – сказал Кангэцу-кун, – тогда я расскажу вам историю моей скрипки. Как я уже упоминал, осуществление этой затеи встретило на своем пути массу затруднений. Во-первых, как купить скрипку?
– Еще бы, разве можно купить скрипку там, где и шлепанцы достать невозможно!
– Нет, скрипки там продавались. И деньги я скопил. Но купить никак не мог.
– Почему?
– Все в округе знали друг друга, пойдешь купить – сразу заметят. А заметив, объявят, что заважничал, и потянут на самосуд.
– Гениев преследовали с древних времен, – сочувственно сказал Тофу-кун.
– Опять гений. Прошу тебя не называть меня гением. Так вот, я каждый день бродил возле магазина, где продавались скрипки, и все думал, как я куплю скрипку, как возьму ее в руки и что будет тогда с моей душой. Мне так хотелось, так хотелось… Каждый день я только об этом и думал.
– Понимаю, – сказал Мэйтэй.
– Странная склонность, – буркнул хозяин.
– Все же ты гений, – восхитился Тофу. И только Докусэн-кун промолчал, величественно пощипывая бородку.
– Может быть, вас удивит, что в таком захолустье продавались скрипки. Но ничего удивительного в этом нет. Там была и женская гимназия, а в этой гимназии преподавали скрипку. Конечно, хороших скрипок не было, но все же это были скрипки. Магазин, торговавший ими, относился к своему товару пренебрежительно. Их связывали в пучки и вывешивали на улице. Прохаживаясь возле магазина, я слышал, как они звучат от ветра или случайного прикосновения. И когда я слышал эти звуки, мне казалось, что сердце у меня вот-вот разорвется на части. Я не находил себе места.
– Плохо твое дело, – хихикнул Мэйтэй. – Существует водобоязнь, мизантропия и другие виды помешательства, а у тебя, значит, было скрипичное помешательство.
– Нет, знаете ли, – вступился Тофу-кун, – только тот, у кого вот так обострены чувства, способен стать настоящим художником. Что ни говорите, а он гений.
