Сегодня же их имена удалены из названий заводов, а сами заводы влачат жалкое существование или пристраиваются к иностранному производству.

С.Г. КРЮКОВ

Вопрос о том, возможен ли лучший мир «по эту сторону», тревожил умы философов уже давно. Первых творцов утопий даже нельзя назвать «писателями», поскольку писательство вовсе не являлось их основным занятием. Платон, автор знаменитой «Атлантиды», скорее всего, имевший в виду вовсе не бытописание реально существовавшей страны, а модель идеального государства, сохранился в памяти человечества именно как создатель оригинальной философской концепции, охватывающей принципы строения и познания окружающей действительности. Да и Томас Мор (1478–1535), творец самого понятия утопия (у-топос в переводе с греческого означает «место, которого нет»), был не только и не столько писателем, сколько философом, религиозным и политическим деятелем, историком…

Выдумав свое несуществующее государство, Томас Мор, как было тогда принято, писал не столько литературное произведение, сколько беллетризированный философский трактат, направленный одновременно и на критику тогдашней английской политической системы и на моделирование идеального государственного устройства. Его Утопия — это «коммуна равных», управляемая властью закона, где нет денег, частной собственности и социального неравенства. Все жители Утопии имеют возможность в свободное от трудовой повинности время заниматься искусством, наукой и философией, все почитают старость и сообща воспитывают детей.

Полтора века спустя Томмазо Кампанелла (1568–1639), ученый, монах-доминиканец и политический деятель, арестованный за подготовку восстания в родной Калабрии и пропаганду научного метода как способа познания мира, в тюрьме пишет еще одну знаменитую «утопию» (далее это слово будем писать без кавычек, поскольку оно становится уже нарицательным), в общем и целом повторяя модель Томаса Мора — государство, управляемое князем-философом, где все равны, отсутствует частная собственность, процветают науки, интересы индивидуума подчинены интересам общества и т. п. Позже, уже в Х1Х веке, оказалось, что и Утопия Мора и Город Солнца Кампанеллы вполне сообразуются с модными тогда социалистическими и коммунистическими идеями. Социалисты-утописты, люди далеко не глупые, тем не менее до конца воплотить в жизнь идеалы Утопии не сумели. А позже, уже в ХХ веке, когда литература была официально назначена орудием пропаганды, сложилась парадоксальная ситуация. Описания светлого коммунистического будущего безусловно требовались — и заслуживали всяческого поощрения, и все же по-настоящему заметных утопий было не так уж и много.

Большинство произведений, посвященных ближайшему будущему и созданных в 30-40-е годы ХХ века, откровенно скучны. Даже одаренные люди, например, Александр Беляев, уже не рисковали демонстрировать полет фантазии, отвлекающий граждан первой в мире социалистической державы от строительства коммунизма, уводящий их в мир мечты. Требовалась так называемая «фантастика ближнего прицела», демонстрирующая преимущество социалистического и коммунистического образа жизни и неизбежное крушение капиталистического. Но даже на этом поле достижений было на удивление мало.

Причины этого великолепно изложены в работе известного и, увы, безвременно почившего, фантаста Кира Булычева «Падчерица эпохи», посвященной советской фантастике (журнал «Если», 8, 2003). Действительно — как угадать прихотливые изгибы «прямой линии Партии»? Как, пускай невольно, не стать еретиком? Описывая ближайшее будущее, рискуешь упомянуть какого-нибудь члена Политбюро, а назавтра он попадет в немилость и любое упоминание о нем будет вымарано вместе с ним самим… Или, например, напишешь об успехах советской генетики — а назавтра она уже продажная девка империализма. Опишешь дальнее будущее — еще хуже. Совершенно очевидно, что рано или поздно дорогой товарищ Сталин все-таки оставит этот мир, но как представить на суд партийной цензуры мир, где все хорошо, но нет товарища Сталина? Это не просто абсурд, это кощунство! А упустить эту скользкую тему вообще, не упоминать его совсем, тоже невозможно — что это за произведение, где ни разу не упомянут отец народов? Писатель попадал в ситуацию, подобную известной когда-то детской игре: «Вам барыня прислала сто рублей. Черного и белого не покупайте, да и нет не говорите. Вы поедете на бал?»

Неудивительно, что в эти годы процветали либо халтурщики, либо просто крепкие «профи», подобны Александру Казанцеву с его глобальными эпопеями, где силами многих народов под руководством СССР строился то Арктический мост, то огромный город во льдах Антарктиды (аналог столь пропагандировавшихся тогда великих строек пятилетки), а иностранные шпионы этому вредили. Шпион и диверсант были почти единственными источниками конфликта в этой совершенно бесконфликтной литературе и единственными двигателями сюжета — потому они в этих произведениях кишмя кишели. Ведь авторы все ж не философские трактаты писали, нужна была хотя бы какая-то, но занимательность…

Эта вмененная благонамеренность имела и еще одно, косвенное последствие — в позднейшей советской литературе за очень редким исключением все посетившие нас инопланетяне давно уже построили коммунизм. Если на чужую планету прилетали земляне, то, напротив, коммунизм построили мы, а там, на звездах, царил капитализм, дикость и упадок. Действительно, овладеть космическими перелетами, по мнению господствующей идеологии, можно было лишь стоя на позициях передовой марксистско-ленинской науки, а это значит, что коммунизм и космонавтика в произведениях фантастов были неразрывно связаны между собой.

Небывалый расцвет литературы в «оттепель» (середина 50-х — начало 60-х) был связан с либерализацией советского строя и исчезновением тотального контроля над всеми проявлениями человеческой жизни. Фантастика не исключение — и у нас, и в странах «социалистического лагеря» появляется сразу несколько крупных писателей, которые впервые решились показать «настоящую», «неподконтрольную» утопию: общество, возникшее после торжества коммунизма не просто в СССР — на всей земле.

Надо сразу сказать, что люди, поставившие перед собой эту задачу, руководствовались самыми искренними побуждениями. В стране, уставшей от страха, они хотели хотя бы на бумаге создать общество, где человек будет чувствовать себя счастливым и свободным, работать не за страх, а в удовольствие, не видеть в каждом ближнем стукача, летать к звездам и ходить босиком по траве, не боясь напороться на ржавую консервную банку или битую бутылку.

Роман Станислава Лема «Магелланово облако» вышел в Польше в 1953–1954, роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» впервые опубликован в СССР в 1957, роман Аркадия и Бориса Стругацких «Возвращение (Полдень, 22-й век)» — в 1962. В этих произведениях утопия вовсе не выглядела «вмененной» — в обществе, нарисованном писателями, действительно хотелось бы жить.

Надо сказать, из трех произведений роман Ефремова несет в себе больше всего черт первоначальных утопий. Его герои делят свое время между физическим и умственным развитием, постоянно совершенствуя и то, и другое, обязаны они также чередовать умственный труд с физическим (т. е. «недостаточно духовным»), причем «совершенно добровольно». Цена подобной «добровольности» была отлично известна каждому советскому человеку, вынужденному отчислять часть зарплаты в «Фонд Мира» и бесплатно трудиться на субботниках, но предполагалось, что во времена Ефремова такое стремление к самопожертвованию во благо общества станет почти инстинктивным. Герои Ефремова говорят напыщенным, высокопарным языком, подобно персонажам древних трактатов, они читают друг другу лекции, что неудивительно — Ефремов, в общем-то, и писал не столько художественный роман, сколько философский трактат. Человек энциклопедически образованный, палеонтолог (родоначальник нового направления в палеонтологии, первооткрыватель захоронений динозавров в гобийской пустыне), историк по призванию, Ефремов вполне заслуженно именовался впоследствии «философом и писателем» — это объясняет некоторую схематичность его персонажей. Тем не менее, панорама будущего, написанная им, настолько масштабна и внушительна, что аналога ей в отечественной литературе подобрать трудно.