И ещё грязный довесок: «Нацисты изобрели свои лагеря после Френкеля. Возможно, опираясь на их разработки» (Там же). Это доставило бы Радзинскому, доведись ему прочитать, восторг особого полёта. Ведь здесь уже всего один шаг до водружения на одну доску социализма и фашизма, Сталина и Гитлера… Нет, непросто избавиться от того, что в юности заложили тебе в душу твои учителя. Такой же антисоветчик Бондаренко глубоко ошибается в рассуждении об этих учителях: «Куняев очень быстро устал от изощренной атмосферы». Устал и ушёл…

Повторю: Куняев печатал это всего два года тому назад. А года через полтора в «Правде» изумленные народы читали его выступление на Пленуме ЦК КПРФ, озаглавленное «Надо помнить заветы Сталина». Там есть такие слова: «На телевидении правят Познер, Сванидзе, Шустер… А мы (С Солженицыным? — В.Б.) отстояли великие достижения социализма» («Правда», 6 апреля 2007). Беломоро-Балтийский канал одно из первых таких достижений.

А теперь мы читаем страстные вопли патриота-юбиляра: «Нельзя русофобам и лжеисторикам отдавать на поругание Советскую эпоху. Она была величественной. Это была эпоха, освободившая душу человеческую… Я для того и написал воспоминания, чтобы в меру своих слабых сил опровергнуть ложь и клевету на Советскую эпоху» («Правда», 27 ноября 2007).

Видели мы эти опровержения. А в злобном поношении социализма, Сталина, Беломорканала, множества советских писателей и даже некоторых классиков прошлого силёнки Куняев проявил отнюдь не слабые…

С какой стаей плывешь во мгле ты, Куняев?..

В.С. БУШИН

Вся наша либеральная шушера в диком восторге от Булгакова. Особенно «Эхо Москвы» тащится. Как услышит название «Мастер и Маргарита», так и захлёбывается от счастья, называя данного автора величайшим из всех великих. Они Пушкина и Гоголя никогда не упомянут, ибо для сей публики подколодной нет гения выше булгакыча. Хвалёный режиссёр В. Бортко снял фильму по роману о Мастере и его Маргарите, которая летала в голом виде аки ведьма, а бал Сатаны у мастера-Бортко занял аж целую серию, где упивались кровью и парадом маргинальных личностей. Что повергло в шок даже прокисшую в декадансе-мерзопакости Москву. Сатану-Воланда с радостью сыграл г-н Басилашвили Олег, уполномоченный по копытам.

Итак, кто же он, герой нашего романа, г-н Булгаков? Покопавшись в его биографии, которая всегда была довольно скрытной, узнаёшь некие характерные вещи. А мягко говоря, странные. Вот я, скажем, никак не могла осилить его знаменитый роман-с «Мастер и Маргарита». Два раза пыталась читать и бросала, ибо ничего непонятно. Ну, тупая, как говорит Задорнов. Какие-то демонические фигуры, говорящий кот Бегемот, Воланд, Азазелло, Иешуа — всё смешано в сумбуре, вдобавок сразу же описана башка, отрезанная трамваем… Ну не катит, как говорят пацаны.

И вот обнаружилось, что наш юноша Б. Миша любил всякую чертовщину — спиритические сеансы, разные чудасии, страсти-мордасти. Отец его, Афанасий Иваныч, был магистром богословия и редким специалистом по…демонологии. Вот откуда у сынка появилась сначала тайная, а потом и явная страсть к мистике, всяческим уродствам типа отрубленных голов, дьяволов и дьяволиц, ведьм, чертей и, наконец, магистру чёрной магии Воланду (Сатане). Позднее Булгаков выпустил сборник «Дьяволиада», а «Мастера и Маргариту» первоначально он назовёт «Копыто инженера» (подзаголовок Роман о дьяволе).

Всю свою литературную жизнь наш герой страдал от того, что его якобы не печатают, не ставят, не любят, запрещают и критикуют. Поначалу он работал врачом и однажды заразился дизентерией от ребёнка-пациента. Было ему 26 лет, и страдания от болей Б. решил заглушить… морфием. Через несколько дней наступило привыкание — Михаил стал наркоманом и уже не мог справиться с собой, пребывая в глубокой депрессии. Морфий так скрутил лекаря, что он постоянно гонял жену (первую) в аптеку за новой порцией. «Приехал в Киев в очень тяжёлом состоянии — после неудачных попыток излечиться. Боялся психбольницы, стал пить опий прямо из пузырька, валерьянку пил. Боялся огласки. Однажды бросил в жену Татьяну Николаевну горящий примус, в другой раз целился из браунинга. Однако постепенно произошло полное отвыкание, что было почти чудом». Вот в это, господа присяжные, лично мне верится с трудом…

Леонид Карум, из немцев, некоторое время жил в доме с Булгаковым. Во всём любил порядок, его шокировал приём Булгаковым морфия. Не укладывалось в прусской голове, что работали сёстры и жена булгакыча, а сам он жил за их счёт. Куковал в прострации, короче. Процесс страданий описан Булгаковым в рассказе «Морфий». Удивительно только, почему основная масса может терпеть боль, а наш герой решил избавиться от неё радиально. Но у них, тайных магистров рогов и копыт, всё так загогулено.

В это же время Б. воспылал страстной любовью к Западу. Родилась статья «Грядущие перспективы» (1919). «И вот пока там, на Западе, будут стучать машины созидания, у нас от края и до края страны будут стучать пулемёты… Там, на Западе будут сверкать бесчисленные электрические огни… там будут строить, исследовать, печатать, учиться… А мы… Мы будем драться… И только тогда, когда уже будет очень поздно, мы вновь начнём кой-что созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас впустили опять в версальские залы».

«Вообще тех, кто побывал за границей, он готов был слушать, раскрыв рот», — говорила первая жена (из трёх), Татьяна Николаевна. Позднее он напишет: «Я прошу правительство СССР приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР», — и отправит просьбу в ЦК. Вскоре писание писем в Кремль станет хобби нашего парнокопытного автора, настоящей паранойей, смыслом жизни.

Позднее, переехав в Москву, Булгаков заполнит анкету, где всё, что связано с семьёй отца, любителя дьяволов и козлиц, дипломом лекаря с отличием и участием в качестве военврача в обеих войнах, — скрыл. Думал, видимо, что не понравится сие Советской власти, к которой вскоре обращался за помощью постоянно — как зубы чистил.

Однако вернёмся к его великой и неистребимой любви к Западу (вместе с женой Еленой Сергеевной, третьей по счёту). Здесь, как говорится, — «села муха на варенье — вот и всё стихотворенье». Супруга пишет в Дневнике: (1934): «Вечером американский журналист Лайонс, хочет, чтобы Б. передал права на «Турбиных» ему. Ужин у Лайонса — почти роскошный. Жена его играла на гитаре и пела, между прочим, песенки из «Турбиных» — по-английски». «Вельс, американский режиссёр, ставит «Дни Турбиных» в Йельском университете. Молод, мил, жизнерадостен, одет очень скромно». «Станиславский говорит, что за границей всё плохо, а у нас хорошо. Что там все мертвы и угнетены, а у нас чувствуется живая жизнь».

«Были у Вельса. Волхонка,8. Старинные свечи. Почти никакой обстановки. На столе — закуска, водка, шампанское. Американцы пили очень много, но не пьянели. Актёры пели по-английски песенки из «Турбиных». «Ужин. Американские Турбины (трое) и мы. Круглый стол, свечи, плохой салат, рыба, водка. Предлагали М.А. делать для кино «Обломова», М.А. разговаривал вяло. Ужин. Московские и американские Турбины, ужин при свечах у нас, пироги, икра, севрюга, телятина, сласти, вино, водка, цветы. Сидели до 4-х». «Вельс с художницей Милли — пришли прощаться. Очень милы. Угощала их налимьей печёнкой, икрой, яичницей и чудесным рижским шоколадом».

1935. «Бал у американского посла… Все во фраках, ужин в посольской столовой. У нас вечером — жена советника, Биолен, Тейер, Дюброу и др. М.А. читал первый акт «Зойкиной квартиры». «В посольстве США — шампанское, всякие вкусности. Человек 30, виски, коньяк, ужин а ля фуршет, сосиски с бобами, макароны-спагетти, компот, фрукты».