Ольга остановилась перед ней:

– Бабушка, если бы у тебя было много денег, что бы ты купила?

– Булочку, – подумав, сказала старушка и пожевала губами. – Еще молочка бы купила. Сахарку.

– А если бы еще больше было денег?

– Лимон бы купила, – нерешительно сказала старушка. – Или даже сырку. Я раньше очень сыр любила.

– А если бы еще больше было денег?

Старушка закрыла глаза, глубоко задумалась, потом открыла глаза и покачала головой:

– Не знаю. Вот разве боты какие. Для осени. Может, доживу до осени-то.

Ольга опять пошевелила пальцами бумажки в кармане и уцепила одну. Вынула – сто рублей, наши, родимые. Значит, судьба. Она наклонилась, вложила в ладонь старушки деньги и слегка сжала ее прохладные узловатые пальцы:

– На сегодня тебе хватит? Нечего тут сидеть, в духоте такой.

Ольга повернулась и пошла к входу, но тут старушка всполошилась и поднялась со своего ящика, тревожно окликая ее:

– Девонька! Постой-ка… Постой… Ты мне чего дала-то? Видела?

Ольга оглянулась: старушка семенила за ней, размахивая сотенной бумажкой и испуганно тараща тоскливые глаза. Ольга остановилась, испытывая мучительное чувство вины, и неловкость, и жалось, и раздражение… Господи, как она устала…

– У меня еще осталось. В десять раз больше, – твердо сказала Ольга, стараясь не заплакать. – Ты бы, мать, деньги спрятала. Мало ли кто мимо ходит.

– Мимо люди ходят, – рассеянно сказала старушка, все так же протягивая руку с зажатыми в кулаке деньгами. – Девонька, а ты ведь меня обманула, да?

– Что?!

Нет, этот день закончится в дурдоме.

– Нету у тебя больше денег-то, ты мне последние отдала, – тихо, но уверенно сказала старушка.

Ольга сгребла оставшиеся в кармане бумажки в кулак, вытащила и показала старушке. Кроме ста долларов, там оказались еще четыре рублевых сотни, две десятки и талончик на троллейбус.

– Вон у меня сколько, полный карман! – Ольга вынула из кучи рублевые десятки и протянула старушке. – Вот, эти еще лишние остались.

– Бог с тобой, девонька… – Старушка отступила от нее, крестясь и суетливо пряча за пазуху сотенную. – Не надо мне больше, бог с тобой. Помоги тебе Христос.

Да, это бы не помешало, думала Ольга, входя в магазин и направляясь к обувному отделу. Хотя с какой стати Христос должен помогать именно ей? Та же старушка нуждается в помощи, похоже, куда больше. Уж не говоря об Анне Игоревне. Правда, у Чижика есть отец, и хотя он подозрительный тип, но девочку любит, к тому же имеет возможность дарить ей на день рождения пианино и кидать сотню баксов чужой тетке, которая накормила его ребенка всего-то ватрушкой… Все-таки очень подозрительный тип. Пусть Христос ему тоже как-нибудь поможет. Уберечься от конкурентов, рэкетиров, киллеров, уголовного розыска, налоговой полиции и всякого такого… Что там еще связано с такими богатенькими типами? Пусть Христос поможет этому поганому новоросу, чтобы Анне Игоревне было полегче жить.

Продавщица встретила ее, как родную:

– Ой, как вы долго! А я туфли нашла, даже две пары. Такие подходящие, такие мягкие! Правда, совершенно разные, но обе пары светленькие, а одна – прямо на бал, шелковые, и каблучок небольшой, и такие дешевые, вот эти шестьсот, а эти вообще две сотни, прямо удивительно! Но они тряпочные, видите? Шелковые. Ненадолго, конечно, зато такие мягкие! Я себе такие обязательно возьму.

– У вас обменный пункт есть? – спросила Ольга устало. – У меня рублей почти совсем не осталось.

Продавщица глянула на поганую новоросовскую сотню и с готовностью предложила:

– А зачем менять? Я баксы и так возьму. И сдачу дам. Вам чек нужен?

– Нет, – сказала Ольга серьезно. – Чек мне не нужен. Мне туфли нужны.

Галка смотрела, как Ольга выгружает покупки из двух больших пластиковых пакетов, и хмурилась все больше и больше.

Сырокопченая ветчина, полкило, не меньше. Так, сколько стоит? Пакет миндаля в шоколаде. Та-а-ак… Кулек апельсинов. Так-так. Копченая скумбрия. Банка шампиньонов. Банка зеленого горошка. Банка майонеза. Банка неизвестно чего.

– Ты что, банк ограбила? – Галка с опаской заглянула в один наполовину разгруженный пакет и пощупала тугой бок другого, пока полностью забитого.

– Нет, – строго сказала Ольга. – Не банк.

Галка чертыхнулась сквозь зубы, подхватилась и пошлепала босыми ногами в «дальнюю комнату» – конуру, отгороженную от остального пространства сложной баррикадой из древних шкафов и буфетов. В «дальней комнате» у Галки стоял такой же древний комодик с секретным ящиком, где хранились особо ценные Галкины – а последние полгода и Ольгины – вещи: документы, фотографии тех, кого никак не забудешь, и тех, кого надо бы скорее забыть; деньги – когда они были – и три облигации областного жилищного займа. Эти три облигации, три метра будущей квартиры, – все, что осталось у Ольги от всего, что у нее было. Если, конечно, допустить, что у нее вообще что-нибудь было.

Галка пришлепала назад в кухню, держа перед собой эти самые облигации веером. Была она уже не такая хмурая, но зато сильно удивленная.

– Я думала, ты как минимум полметра продала, – растерянно сказала она. – Даже обозлилась. Думаю: уж сколько натерпелись, и ничего, выкрутились. А тут, думаю, апельсинчиков ей захотелось… Ветчинки с конфеткой… Ну, извини. – Галка замолчала, с открытым ртом следя за тем, как Ольга вынимает из пакета две коробки с туфлями, помотала головой и нервно прокашлялась. – Значит, ты не банк ограбила? А кого?

– Частное лицо. – Ольга вынула последний сверток и понесла несъедобные покупки в комнату. – Чайник поставила бы. Я индийского чаю принесла. Настоящего.

– Чайник-то я поставлю… – Галка шлепала за нею, все так же растерянно держа перед собой веер из облигаций. – А ты мне хоть что-нибудь расскажешь?

Ольга ей кое-что рассказала. В общих чертах. Трудно было рассказывать Галке все подряд. Галка всегда пропускала мимо ушей то, что Ольга считала важным, и приматывалась с идиотскими расспросами о каких-то ерундовых мелочах, говорить о которых Ольге было неинтересно.

– Представляешь, – говорила Ольга. – От этого амбала алкоголем разит, а родной отец доверяет ему почти слепого ребенка! И они уходят, а он остается, и неизвестно, как он там с ней на лестнице, а он тут мне душу мотает, а что она там без него – ему начхать.

– А он брюнет или блондин? – перебила Галка, старательно слизывая майонезную кляксу с нового, только что подаренного ей Ольгой халата.

– Кто? – Ольга чуть не подавилась миндалем и попыталась сориентироваться в Галкиной логике. – Ребенок? Это же девочка, я же тебе только что…

– Да ну тебя! – Галка снисходительно усмехнулась. – Ты, Оль, не обижайся, но ты все-таки придурочная. Про ребенка я все поняла. И все. И забудь. Ну в чем ты-то виновата? Зачем ты себя грызешь? Слушай, давай тебя полечим маленько, а?

– Отстань, – буркнула Ольга. – Налечилась я уже. На всю оставшуюся жизнь… Отец – брюнет, амбал – блондин. То есть почти рыжий, только без веснушек. Очень красивый.

– То-то, – удовлетворенно вздохнула Галка. – Тебе голову надо вымыть. В шляпе-то завтра не пойдешь. Ща я воду греть поставлю.

– Спасибо, Галь, – сказала Ольга и проглотила комок в горле. – Что бы я без тебя делала…

– И тебе, Люлек, спасибо, – бодро ответила Галка, помахивая над столом рукой в нерешительности. – Как ты думаешь, что еще сожрать – апельсин или скумбрию?

– Слабительного. – Ольга встала из-за стола и направилась в комнату. – Ты посуду помоешь? Мне еще костюм погладить надо.

– Костюм я погладила, – отрапортовала Галка. – Посуду помою. Иди-ка ты в малину, пока солнышко еще хорошее. Может, хоть чуть покраснеешь. Все-таки странно: все люди как люди, если загорают – так это загар, а ты сколько времени каждый день на солнце жаришься, а все какая-то желтенькая. Как горчицей намазанная.

Ольга в одних трусиках валялась на раскладушке в углу Галкиного сада-огорода и лениво размышляла, что хорошо бы закончить портрет той парикмахерши прямо сегодня. Натура ей уже не нужна, работы там осталось всего часа на два, а деньги в любом случае хорошо бы побыстрее получить. Если завтра она устроится на работу – Галке на первое время хватит, а потом Ольга будет ей помогать со своей зарплаты. Ха-а-арошую зарплату обещают. Ой, стоп-стоп-стоп. Не будем планировать раньше времени. Будем прикидывать прямо противоположный вариант. Если – что вполне вероятно – завтра она при полном параде и в новых туфлях вернется сюда с фигой в кармане, то деньги будут нужны тем более. К тому же если портрет этой Надежде понравится, она покажет его подружкам. А если портрет понравится подружкам, они прибегут позировать тоже. И приведут своих детей. Как было после первого же портрета Галкиной соседки, когда вся улица выстроилась к Ольге в очередь. Правда, все это приносило копейки, но они с Галкой спокойно продержались полгода, а уж теперь, когда заказчик пошел денежный, и подавно продержатся. И не придется продавать три метра ее будущего жилья. А может, и еще удастся прикупить. Не сразу, конечно. Ну, ничего. У меня все хорошо. Обойдусь в случае чего и без высокооплачиваемой работы. Надо только вот прямо сейчас встать и закончить Надькин портрет.