Серо-голубая палочка пастели сломалась, оставив на бумаге слабый мягкий мазок и несколько мелких крошек. Ольга потянулась за скальпелем, чтобы снять ненужную краску, и остановилась, присматриваясь к неожиданному эффекту. У живой Дарьи совсем слабые тени в уголках глаз. И не голубые, а скорее зеленоватые. Или коричневатые? Скажем, зеленовато-коричневатые. Можем сказать как угодно, большинство людей, как с изумлением убедилась Ольга не так давно, вообще никакого оттенка не увидели бы. И эту серо-голубую жилку, едва просвечивающуюся сквозь тонкую кожу виска, тоже не увидели бы. А она увидела и теперь эту трогательную жилку покажет всем. Во как мы умеем, похвалила себя Ольга. Хорошо, что сломался серо-голубой мелок. И хорошо, что сломался он на этом месте. Все у меня хорошо, а будет еще лучше. Ольга растушевала мазок пальцем, вытерла руки о подол драной линялой футболки шестьдесят какого-то размера, сидевшей на ней, как парашют на швабре, полюбовалась портретом, потом Дарьей, потом опять портретом и решила: можно.

– На, посмотри. – Ольга не скрывала гордости и удовольствия. – А говоришь, никто не замечает, что красивая. Обманываешь, наверное, а?

Дарья взяла большую разделочную доску с приколотым к ней листом бумаги, неловко повернула ее, стараясь не задеть портрет, жадно глянула на свое изображение и вдруг наклонилась ниже, ссутулилась и зябко обхватила локти ладонями.

– Что такое? – удивилась Ольга. – Тебе не нравится? Да?

– А это я? – Дарья подняла лицо и взглянула на нее чуть ли не испуганно.

– А по-твоему кто? – строго сказала Ольга. – Дядя Петя с пивзавода, что ли?

Дарья неуверенно засмеялась, покраснела и опустила глаза:

– Что-то уж очень красивая… Я даже не ожидала. Прямо как волшебница из сказки.

– Ну, извини, – сказала Ольга Галкиным голосом и попробовала по-Галкиному поднять левую бровь. Бровь, конечно, не шевельнулась. – Хочешь, я усы пририсую? Или, например, бородавку?

Дарья опять засмеялась и подняла сияющие глаза:

– Нет, я правда не ожидала. Все-таки я в зеркало смотрюсь иногда. Ничего подобного не замечала.

– А ты перед тем, как в зеркало смотреться, косметику снимай, – посоветовала Ольга. – А то рисуете на фасаде что попало, а потом удивляетесь: что это никто не замечает, какая я красивая?

– Вам хорошо, – сказала Дарья с откровенной завистью. – Вам косметика вообще ни к чему. А я если не намажусь – так вообще лица нет.

– А ну тебя. – Ольга вынула доску из ее рук и принялась выдирать кнопки, освобождая портрет. – Ты же только что посмотрела, какая ты красавица в натуральном виде.

– Так это не я, а портрет, – неуверенно сказала Дарья. – В жизни-то я не такая, ведь правда?

– А вот мы сейчас консилиум соберем, – предложила Ольга, уловив за домом невнятную разноголосицу с участием мужского баса. Наверное, кто-нибудь из миллиона Галкиных знакомых приперся побазарить «за жизнь». А может быть, кто-нибудь кого-нибудь попозировать привел. Нет, в таком темпе она не потянет. Если только в черных очках рисовать… Ольга отдала портрет Дарье, бросила доску на раскладушку, взяла с раскладушки черные очки и, выбрав на футболке не слишком зачуханное пастелью место, протерла стекла. Надела, глянула на Дарью, чтобы прикинуть, можно ли разглядеть сквозь такие темные стекла нежные оттенки этого лица, и удивилась: Дарья сидела на своей табуретке с совершенно потрясенным видом, раскрыв рот, распахнув глаза, и смотрела на что-то удивительное за спиной Ольги. И что там такого удивительного? Ольга оглянулась через плечо, готовая увидеть что угодно…

Нет, увидеть это она готова не была. По тропинке между кустами смородины деловито топала элегантная, как принцесса, Анна Игоревна, время от времени принюхиваясь по сторонам. За ней плыла элегантная, как миноносец, Инга Максимовна, обмахиваясь ярким глянцевым журналом. За Ингой Максимовной шествовал элегантный, как кутюрье в пятом поколении, Игорь Дмитриевич, улыбаясь несколько неестественно. За Игорем Дмитриевичем вытанцовывал элегантный, как пантера в прыжке, Саша-маленький, сияя всеми своими ямочками, глазами, зубами и широкой золотой цепью на шее.

– Это кто? – потрясенно выдохнула Дарья.

– Это Чижик привел свою семью и близлежащих товарищей, – объяснила Ольга. Надо же, какой хороший день получается. – Она их всегда так водит. Внучка – за бабку, бабка – за дедку, дедка – за репку…

– Нет, вон тот – кто? Самый большой? – Дарья улыбалась так, что Ольга решила: надо нарисовать ее улыбку. Обязательно. Чтобы потомки знали.

– Самый большой – это Саша-маленький. – Ольга с интересом наблюдала за Дарьей. – Он выдающийся специалист в вопросах женской красоты. Вот у него мы и проконсультируемся по поводу сходства копии с оригиналом. А также насчет роли косметики в сокрытии вышеупомянутой красоты от всех заинтересованных в оной лиц.

– Что такое во-но-лиц? – тут же спросила Анна, свернула с тропинки и направилась на Ольгин голос прямо по луковой грядке.

Ольга шагнула ей навстречу, раздвигая малину и отфутболивая валявшуюся на пути Анны кастрюлю с яичной скорлупой, подхватила Чижика на руки, подняла повыше, пронесла через малиновые заросли на полянку, села на раскладушку, посадила ребенка к себе на колени и только тогда сказала:

– Привет, Чижик. Ты молодец, что ко мне в гости пришла. Мы будем чай пить. У нас есть пирог с малиной, тетя Галя испекла. А что ты спросила? Извини, я забыла.

– А я сама забыла, – сказала Анна. – Я люблю пирог с малиной, только я его никогда не пробовала. Это бабушка придумала, чтобы в гости приехать. Мы привезли коробку конфет, но мне много нельзя, я вчера уже две целые шоколадины съела. Буквально одна.

– А мне вообще шоколад нельзя, – поделилась своей бедой Ольга.

– Ну-у-у? Это ужасно. Бедненькая, – посочувствовала Анна. – А почему нельзя?

– У меня от него характер портится, – призналась Ольга, и они одновременно захихикали друг другу в ухо.

Игорь топтался в этом саде-огороде, как бегемот на арене. Все вроде при деле – Анна с Ольгой опять шепчутся и хихикают, мать инспектирует папку с рисунками и что-то говорит хорошенькой шатеночке, шатеночка сидит на табуретке и не сводит глаз с Саши-маленького, Саша-маленький жрет чужую малину, улыбается шатеночке и косит рыжим глазом на Ольгу…

Один Игорь не знает, что делать, что говорить и куда смотреть. На Ольгу он смотреть не решался. Когда она шагнула из кустов навстречу Анне, он опять ее не сразу узнал. Сначала вообще подумал, что это мальчик. На голове – треуголка из газеты, а ниже – бесформенная драная футболка в разноцветных пятнах. Эта футболка налезла бы на рояль, но открывала тонкие желтовато-смуглые руки и ноги. Он никак не мог понять, почему это его так поразило. Что, рук-ног он не видал? И посмуглее видал, и покруглее… Но другие. Не Ольгины. Игорь с повышенным интересом рассматривал серый соседский забор, и старую яблоню с мелкой частой завязью, и молчаливую шатеночку, и шастающего вокруг Александра, и даже заколку в прическе матери. И ругал себя, идиота, последними словами. И радовался, как идиот, немотивированной радостью.

Немотивированной? Ты вроде никогда себе не врал, друг ты мой Серебряный. Ой, не к добру все это.

От дома что-то закудахтала Галка, Ольга встала, прижимая Анну к себе, и направилась по тропинке к дому, на ходу транслируя:

– Нас зовут помогать по хозяйству. Дарья, тебя это тоже касается. Велено захватить табуретку, а то мебели на всех не хватит. Мне приказано переодеться и принять человеческий облик… Ой, правда, Чижик, я ж тебя всю изгваздаю…

Она остановилась, отдала Анну Инге Максимовне и помчалась к дому, на бегу стаскивая и сминая в комок свою треуголку из газеты.

Опять все были при деле. Ольга сверкала голыми пятками. Инга Максимовна уговаривала Анну не вертеться. Шатеночка Дарья краснела и улыбалась Саше-маленькому. Саша-маленький ворковал что-то на ухо Дарье и смотрел вслед Ольге.

У Игоря тоже нашлось дело. Даже, кажется, срочное. Он обдумывал, куда бы отправить Сашу-маленького в командировку. Хорошо бы подальше. Например, за границу. И хорошо бы на подольше. Например, на всю оставшуюся жизнь.