Сразу изменился цвет неба сквозь дубовый полог. Листья, вскипая массой, загремели, как жестяные, — утром, в минуты События, царило ненастье. Из-за стволов быстрым шагом вышел коротко стриженный, коренастый брюнет в облегающей безрукавке и узких брюках.

Восстановленный миг услужливо застыл, давая возможность покопаться… Какое-то нарочитое, утрированное лицо. Все в нем слишком «мужское», вульгарный примат пола: подбородок утюгом, кованые скулы, мясистый горбатый нос. Точно ступени пирамиды, символизирующей силу и незыблемость. Карикатурны и мускулы — на ходу они ядрами перекатываются под кожей, так и ждешь тупого стука соударений…

Тот, кто способен увидеть свои нервы, ткани, кости роем частиц, — может пересоздать усилием воли собственную плоть, убить болезнь, заживить любые травмы, вылепить себе новое тело и лицо. Тот, кто не способен, пользуется для всего этого услугами Великого Помощника. Как бы то ни было, этот сверхмужчина сам придумал свою внешность. Или пользовался эталоном, обложкой одного из ярких и дешевых комиксов, которые издавались когда-то в XX веке.

Пошел! Застучала листва, взвились мотыльки, висевшие над колокольчиками и медуницей. Вслед человеку бежала, выплясывая на камышинках ног, привязавшаяся косуля. Должно быть, просила сладкого…

Герой комикса — таких называли еще «суперменами» — вдруг словно на стену налетел. Взгляд его затуманился, ноги дрогнули в коленях. Руки метнулись к вискам и крепко-крепко сжали голову. Он стоял, опустив веки и шатаясь, как будто боролся с внезапной обморочной слабостью.

Потом, отогнав что-то, помотал головой. Выпрямил скрюченные пальцы. В открывшихся глазах сверкнула ярость.

— Слюнтяй, кролик паршивый! — изрек он, почти не шевеля ртом. — Можешь орать на меня сколько угодно, я это сделаю, понял? Специально для твоего удовольствия…

Недолго поискав, супермен схватил камень, пару раз подбросил на ладони, взвешивая. Косуля потянулась мордочкой к камню — сплошной нервный трепет…

Кто-то из комиссии подавленно вскрикнул, когда камень обрушился на шелковистый лоб.

Убийца, жадно глядевший на агонию, словно услышал крик. Разом поднял голову, осмотрелся и исчез, как стоял.

Нет, сеанс продолжался, гремело жестью ветреное, давно прошедшее утро. Просто человек «переместился», совершил прыжок сквозь пространство-время, чтобы вынырнуть в иной точке мерного мира. Это право и возможность любого жителя Земли. В пределах Кругов Обитания людям не требуется транспорт. Восстановитель же по внепространственному следу идти не может…

Николай Николаевич вернул на место солнечный послеполудень. Все так же держа за спиной руки, повернулся к собравшимся и медленно, пытливо обвел глазами их лица.

На поляне долго не мог установиться разговор. Ерзали, переглядывались; кто-то прибывший вместе с конем стал затягивать подпругу, равнять стремена. Рыжий викинг стоял с мрачной думой на челе, картинно прислонившись к стволу. Случилось неслыханное, и дело было не только в убийстве. Вместе с обликом супермена, вместе с его нарочито невнятным голосом и запахом пота Восстановление принесло картину мыслей и чувств, запись на языке психополя. На языке, которым теперь владел почти каждый.

— Я подозревал нечто подобное, и именно со стороны психомоделистов, — медленно, хмуро сказал Николай Николаевич, — но до такой степени… До такой степени…

Будучи не менее других поражен оборотом дела, прокурор, к собственному стыду, испытывал также радостное нетерпение. Пришел охотничий азарт. Конечно, случались трагедии, но давным-давно никто на Земле не ловил настоящего преступника…

Оставив на площади перед банком двоих убитых, банда Белого Койота в беспорядке отступила. Перепуганный хозяин табачной лавки поднимал на крыльце деревянную статую индейца. Род Самнер опустил дымящийся кольт, хлопнул по плечу молоденького кассира: «Годишься, парень!» Тот только ртом воздух ловил, приходя в себя после неожиданного боя.

Через несколько секунд открылись ставни в гостинице и в доме напротив. Фотограф из своего окна послал галантнейший поцелуй крошке Фэй за геранями. Но взгляд крошки, разумеется, был намертво прикован к Самнеру.

…Желтый, как сыр, свежеструганный, пахучий, уютно поскрипывающий… Что может быть веселее светлого деревянного дома? Доски так и светятся насквозь, так и вздрагивают от каждого шага, словно ты — любопытный гном, забравшийся в скрипку послушать музыку изнутри. Вот-вот проснутся струны…

Предметы здесь не исчезают, выполнив свое дело, а только еще прочнее устраиваются на местах. Непривычно стучит отставленный дубовый стул. Опускаясь на столешницу с заполированными сучками, обнаруживает грубую материальность глиняная кружка. Из нее пьет молоко вечно жаждущий Гоуска.

Перед сидящим Николаем Николаевичем струится, вися над красно-черным ковром, чуть видимый искристый шар домашнего кибернетического помощника. Редкая и не слишком нужная роскошь. Обычно земляне для любых расчетов и исследований обращаются к Великому Помощнику — искусственному мозгу Кругов, способному разрастаться, множить ячейки-клетки. В сущности, этот струящийся пузырь — единственная современная вещь в комнате.

Николай Николаевич ведет допрос не на интерлинге, а по-староанглийски, переводя затем для Гоуски.

— Так кто же вы все-таки?

«Вэси, Джон-Франклин Вэси, мастер-сержант спецполка «Панама»! — беззвучно надрывается на волне психополя, мерцает шар. «Я Вэси, понимаешь ты! И я тебя не вижу, ни черта собачьего не вижу, будьте вы все прокляты!»

— Год вашего рождения, сержант Вэси?

«А кто ты такой, чтобы я тебе исповедовался? Поп? Или ты вернешь мне тело?»

— Возможно, и верну. Я генеральный прокурор Земли.

Опалово передергивается шар-блик, эфемерная луна над коаром.

«Извините меня, сэр, я совсем одурел от этой напасти! У меня были не такие уж плохие руки, ноги, глаза и все прочее. И сразу все пропало, будто я вдребезги разбился на машине. Только ум остался. Да вот под ухом иногда побаливает, там, где вошла пуля, — но я-то знаю, что и шеи у меня нет. Ему, видите ли, понадобилось сознание человека двадцатого столетия — я ведь 1956 года, сэр, и мне было двадцать пять, когда эти подонки устроили засаду в джунглях под Вальверде. За каким-то чертом именно мой котелок понравился ему на военном кладбище — мумификация, так, что ли?»

— Совершенно правильно. Значит, он… Сент-Этьен реконструировал ваше сознание по информации, оставшейся в мозгу?

«Ну да, а я о чем! Дескать, чем наше сознание отличается от вашего и какие там агрессивные рефлексы. Это его диссертация, что ли, я не понял — агрессивная психика перед объединением Земли, вроде так?»

— Подождите. Следовательно, он переписал ваше сознание в машину…

«А с машины к себе в голову. Ему, мол, мало со мной разговаривать, он должен почувствовать сам. Стало быть, второй раз мою душу возобновил, нашел ей место в своей башке…»

— Что же дальше?

«Дальше? Тот, второй Вэси, взял вожжи в свои руки. Знай наших из спецполка! «Это теперь, говорит, мое тело, и все!» Потом ко мне обращается: «Не дрейфь, говорит, близнец, я теперь про ихнюю Землю все знаю от нашего дурачка. Будет и тебе тело. Какое хочешь, хоть самого первого красавца, можно машине заказать… Поживем еще, тут все смурные, даже коров не убивают — бифштексы в колбе из отдельных клеток выращивают. Одни мы с тобой люди…» Извините, сэр. А потом слышу, он ругается и говорит: «Таки вмешался, олух, все время зудит, как зубная боль, надо мне его затравить в себе…» Так и ушел, ругаясь. Вернулся, опять вышел. Видно, боролся с тем… И того, Сент-Этьена, я слышал. Смутно так бормотал, как через радиопомехи».

Когда в городок, подгоняя коней топорищами томагавков, на полном скаку ввалились расписные, полуголые команчи, фотограф был одним из немногих, кто не поддался панике. Он даже успел вытащить треногу с аппаратом и сделать моментальный снимок конских задов. Индейцы всего-навсего спешили на бракосочетание своего друга Самнера с обольстительной крошкой Фэй…