Джевул, сидевший между двумя жандармами, горько плакал. Никогда еще преступник не возбуждал так мало участия в присутствующих, как в этот раз; он был одинок и беззащитен посреди равнодушной толпы. Совещание присяжных продолжалось не долго, показания были положительны, преступление тяжко, оправданий никаких, защиты ниоткуда, и потому, когда президент, приняв бумагу из рук секретаря, встал с своего места и громко провозгласил, что Джевул приговорен к казни, никто из присутствующих не оказал ни удивления, ни ужаса. Но вдруг позади толпы произошло страшное волнение: «Остановитесь!»– закричал кто-то у входа в залу. Толпа расступилась и пропустила человека, лет пятидесяти, худого и бледного, как труп. Человек этот не прошел, а пробежал пространство, отделявшее его от президента, и прежде чем последний успел оказать какое-либо сопротивление, вырвал у него из рук смертный приговор Джевула и разорвал в клочки.

– Остановите этого человека! – воскликнул испуганный президент.

– Не нужно, – отвечал старик. Он был так ужасен, что жандармы остались, как прикованные к своим местам.

– Я, – продолжал незнакомец, – отставной солдат и гражданин Франции, объявляю здесь в присутствии всех членов суда и королевского прокурора, что бедуин Джевул Али Махмет, приговоренный к смертной и постыдной казни за убийство Филиппа Росса, невинен!

Вся толпа дрогнула от изумления.

– Но кто же вы? – спросил президент.

– Я Филипп Росс! – отвечал незнакомец.

– Вы защищаете преступника?

– Джевул невинен. Президент, клянусь честию!

Волнение между присутствующими усилилось.

Президент: Он убийца!

Филипп: Убийца – я!

При этих словах взоры присутствующих обратились на Филиппа Росса, стоявшего гордо и спокойно против места, занимаемого президентом.

Президент: Вы больны, Филипп Росс! Мозг ваш не в порядке. Приговор прочтен, присутствие кончилось (президент взялся за колокольчик).

Филипп: Господин Президент! я требую допроса.

«Допрос! Допрос!» – раздалось в толпе, и вся зала огласилась страшными криками. Президент подал знак к молчанию.

Президент (обращаясь к Филиппу): Ваше имя?

Филипп: Филипп Антоний Росс!

Президент: Ваши лета?

Филипп: Пятьдесят два года и два месяца.

Президент: Место рождения?

Филипп: Руан.

Президент: Что имеете вы сказать в оправдание бедуина Джевула?

Филипп: В мое обвинение очень много.

Президент: Объяснитесь.

Филипп: Господин Президент! я находился в числе тех людей, которых вице-адмирал Дюперре высадил на африканскую землю, в числе тех, которые имели честь водрузить своими руками первое французское знамя на бруствере крепостцы Императора, и с торжеством войти в стены побежденного Алжира 5 июля 1830 года. Крестом этим прикрыл мне рану генерал Бурмон, господин президент!

Президент: Вы купили его ценою вашей крови.

Филипп горько улыбнулся, глубоко вздохнул и, не отвечая на лестное замечание президента, продолжал.

«Наступила осень, и французско-африканские войска перешли под начальство генерала Клозеля. В одну из экспедиций нам удалось загнать на обнаженный холм несколько сотен беззащитных бедуинов. Голодная, изнуренная и безоружная горсть людей в рубищах дралась против 10000 наших; упоенные недавнею победою, мы резали все, что было перед нами; но солнце скрылось, дела не сочли нужным продолжать, и ударили отбой. Солдаты улеглись вокруг костров, часовых расставили по холмам, и все утихло; лишь изредка тишину темной ночи нарушали писк шакалов и стоны умирающих. Около полуночи один из часовых окликнул кого-то; но выстрел не раздавался, и мимо меня проскользнула тень; я приподнял голову и схватил ружье. „Не тронь, это женщина!“ – закричал мне часовой, продолжая ходить мерным шагом вдоль своей дистанции. Несчастная, заметив движение мое и блеск оружия, остановилась и, упав на колена, простерла ко мне руки; я немедленно приподнял ружье и стал целиться. „Не тронь!“– повторил часовой. Было поздно; курок щелкнул, и несчастная вскрикнула. В тот же миг раздался плач младенца; я вскочил, подбежал к моей жертве; удар был меток, и пуля, зацепив грудного ребенка, прошла через грудь матери. Борясь со смертию, бедуинка прятала сына на окровавленной груди, и не имея сил говорить, потому что кровь лилась изо рта у нее ручьями, она целовала ноги мои, она рыдала, она...

Случалось ли вам, господин президент, видеть у ног ваших подстреленную вами мать и мать, молящую вас же о сыне, младенце? Сын этот, младенец этот – Джевул. Казните же его, господа судьи!» – закричал с неистовством старик Росс, бросаясь на грудь Джевула, который, рыдая, принял его в свои объятия.

Президент не отвечал ни слова и закрыл лицо руками; присяжные вышли вторично из залы заседания; а глаза всех присутствующих отуманились невольными слезами.

Через час Филипп Росс и Джевул возвращались домой. Старик смеялся.

– Ну, растолкуй же мне, Джевул! – сказал весело Филипп своему питомцу, – ведь мне сказали, что товар твой таскали мальчишки; где же были твои глаза? и на что же ты смотрел?

– На Байю, – отвечал Джевул.

Впервые в кн.: Раут. Литературный сборник в пользу Александрийского детского приюта. Издание Н. В. Сушкова. М., 1851, с. 64–75. Фрагменты чернового автографа сохранились в ГАСО (ф. 1313, оп. 2, ед. хр. 17, л. 32–33 об., 34 об.-35 об.).

С. 338. Улица Бабемоэт– может быть, имеется в виду улица Баб-эль-Уэд (центральная улица, идущая от Королевской площади).

Гурия – по мусульманским верованиям, райская дева, красавица, служащая наградой правоверным.

Гусейн-паша (правильнее: Хусейн) – правитель янычарского государства в Алжире (дей), выехавший с семьей летом 1830 года, после захвата страны Францией (умер в Александрии в 1838 году). Действие рассказа происходит в октябре 1846 года, следовательно, четырнадцатилетняя Байя, в жилах которой текла кровь дея, могла быть лишь его внучкой или правнучкой.

С. 339. «L'Akhbar»– оплачиваемая французским правительством газета, издававшаяся в Алжире на французском языке.

С. 340. Президент – председатель суда (от франц. president).

С. 341. Мустафа – предместье города Алжира.

Генеральный адвокат – помощник прокурора (а не адвокат!) судебной палаты (от. фр. general advocate).

...один из очередных адвокатов... – дежурный адвокат.

С. 342. ...Никогда еще... – В рукописи это место выглядело так: «Никогда еще не возбуждал преступник так мало участия в присутствующих и так много во мне, как в этот раз! Не быв французом, я не смотрел на бедуина Джевула, как на врага моей нации; он был так одинок среди этой равнодушной толпы, он был так беззащитен, что, смотря на него, мне невольно становилось грустно».

...отставной солдат и гражданин Франции... – В черновике говорящий именовал себя также кавалером ордена Почетного легиона.

С. 343. ...Руан. – В рукописи диалог далее сбивался в анахронизм, но приобретал публицистический накал.

«Президент: Образ жизни?

Филипп: до 30 лет я был покорным сыном строгого и честного отца и славной старой матери. В 30 лет я лишился отца и, забыв обязанности сына и честного человека, сделался разбойником!

Президент: Объяснитесь!

Филипп: Я бросил мать и последовал за принцем Орлеанским!

Президент: Вы поступили на службу и сделались солдатом!

Филипп: Я взялся за оружие не для защиты родины, не поневоле, а взялся за него как тать или вор, как грабитель. – Нужна была война королю. Понятно, ценою крови нашей купил он детям и славу и народную известность, но я, я бросил мать, мать дряхлую, и для чего же?»

Дюперре Гай Виктор, барон (1775–1846) – французский адмирал, командовавший в 1830 году флотом, отправленным на захват Алжира.