Ждать пришлось недолго. Еще какое-то время он продолжал смотреть на тело, изредка то там, то здесь брезгливо дотрагиваясь до него носком ботинка, но Марта чувствовала, что старик его больше не интересует. И как только она это подумала, Тревор поднял глаза и посмотрел на нее. Она взяла себя в руки.
— Ну-с, дорогая моя?
Звук его голоса успокаивал. Молчание страшнее. Пока он говорит, она может противостоять ему.
— Ну, теперь ты вполне в курсе моей биографии… — Он улыбнулся. — Я не мог предполагать, конечно, что Ставро явится так удачно и заполнит все пробелы. — Он злобно глянул на то, что лежало у ног. — Все, если хочешь знать, с него и началось. Самая первая моя работа была в Египте, на раскопках, которые вел Британский музей, — лучше работы для археолога нельзя и вообразить… Он болтался вокруг и охмурял меня разговорами, проектами большой совместной работы, мировыми контрактами, златыми горами… Я был по горло сыт существованием на стипендию, а бедность, знаешь ли, заставляет делать странные вещи. Он был очень знаменит, живая легенда, кулуарная такая, профессиональная легенда… Играл роль старого профессора, заинтересованного в молодом ученом, который, надо отдать ему должное, был настолько глуп, что поверил всем этим бредням. Да, я был молод, неопытен, вот почему этот дьявол вертелся рядом…
Ну уж нет, подумала Марта. Потому что он разгадал тебя. Теперь она уже верила, не могла не верить, что Ставро безошибочно разбирался в людях.
— Если его послушать, так не было ничего проще, — продолжал Тревор свою обвинительную тираду. — Что угодно небольшое, но ценное — утаить, а потом передать ему, и концы в воду. Тут мы как раз нашли храм Хафора, где был тайник с драгоценностями жриц, и все время попадались прелестные вещицы. Так что я скрыл золотой пекторал и пару других штучек, но какой-то араб выследил меня и донес. Вот и все.
Он сунул руки в карманы и, пытаясь скрыть неуверенное как бы беспечно покачался на каблуках.
— И где, ты думаешь, был Ставро, когда начались неприятности? Далеко-далеко. У него было алиби. Он оставил меня одного, по уши в дерьме, расплачиваться за содеянное. Он отрицал все абсолютно — по телефону. Вот так-то. — Тревор бросил на покойника еще один ненавидящий взгляд. — Тогда я поехал к нему, ожидая, что он что-нибудь для меня сделает, когда увидит, в каком положении я оказался. И знаешь что? Он рассмеялся мне прямо в лицо. Сказал, что если я настолько неловок, что попался с первого раза, я вряд ли могу быть ему полезен. Представь! И это после того, как он искалечил мне жизнь! Заявил даже, что слышал, будто в Египте я вел переговоры с другими людьми, искал более выгодных предложений. — В глаз; его промелькнуло некое подобие смущения, отчего лицо сделалось еще ужасней. — Ну, если бы и так, я не считал себя обязанным хранить ему верность. Тоже мне хозяин! Отребье!
Марте стало за него так нестерпимо стыдно, что она с трудом заставляла смотреть ему в лицо.
— О, он иногда подбрасывал мне кость-другую, вот как теперь или когда надо соблюсти декорум и создать джентльменскую атмосферу. А вообще, — Тревор передернул плечами, — кое-как перебивался благодаря таким, как Соунс. Мне не давали приличной работы в музеях, не брали на преподавание, что же касается участия в раскопках — тут мои бесценные соотечественники, детка, щепетильны до крайности, — он кисло n морщился. — Я думаю, у вас в Америке порядки не такие драконовские.
Он замолчал и смотрел на нее с неловкой смесью бравады и трусливого ожидания — чью же сторону она примет. И пока длилось молчание, она видела, как на глазах меняется его лицо! Он дал ей шанс пожалеть его и ошибся, его помертвевший взгляд сказал ей, что отныне она — частица враждебного ем; мира.
— Ну, ладно, черт с этим со всем. — Он натянуто улыбнулся. — Давай вернемся к делу. Вот что…
— Вот что, — сказала она вдруг, сама удивляясь, что в такой; ситуации ее может беспокоить не столь уж важная деталь. — В самом начале этой истории возникла одна неувязка, в которой я никак не могу разобраться. — Она проигнорировала его нетерпеливую гримасу. — Я говорила с мистером Мак-Ивором вечером в пятницу. На следующий день, когда я поздно вернулась домой, меня ждал Ставро. Он сказал, что ждет меня с самого утра. Как могло быть, что я получаю совершенно конфиденциальную работу в пятницу вечером, а в субботу утром Ставро о ней уже знает?
Марта выжидательно замолчала. Единственным ответом ей были скромно опущенные с едва заметной улыбкой глаза.
— Он и не знал, — продолжила она. — Ты сказал ему об этом субботу в полдень, сразу после того, как мы вместе пообедали. Он просто прикрыл тебя, сказал, что ждет с утра. Он солгал, верно?
— Ну конечно, — со скукой проговорил Тревор: не стоило тратить усилий, чтобы отрицать такую мелочь.
— Ты оставил меня в кафе и пошел прямо к нему.
И он снова, с явным безразличием, согласился:
— Ну конечно.
Конечно! Отозвалось в ее ушах. Как все просто. Она тогда ненароком проговорилась, назвав место, куда собиралась ехать, и притворившись, что не расслышал, с прыткостью изголодавшегося пса кинулся к Ставро. Оставалось надеяться, что он дал за донос хорошую цену.
— Хватит, Марта, — ударом кнута ворвался в ее воспоминания окрик. — К делу. Как мы поступим с этим, — он указал на красную каплю на груди Якова. Что ты решила? Мы партнеры? Ты согласна?
— Но почему я должна была изменить свое мнение? — Она пожала плечами. Что, собственно, такого случилось, чтобы я его изменила?
— Нет? — Он словно не верил. — Нет? В самом деле нет?
— Я ведь сказала: все уже решено. Все остается как прежде. Это мое дело. Не твое.
— Марта… — помолчав, проговорил он значительно. После паузы голос звучал низко. — Я даю тебе возможность подумать.
— Ой, да не будь же смешным! — Происходящее так напоминало плохую мелодраму, что она почти рассмеялась. Это ее бесстрашие шло не от природной смелости, а от своеобразной глухоты: ухо не воспринимало угрозы. — Ты ставишь меня перед выбором? Тебе не кажется, что ты грешишь против логики? Ты только что признал, что это мой камень.
— Значит, нет? — Теперь, казалось, он не слышит того, что она говорит, и все твердит свое, тихо, печально, почти просительно. — Нет?
— Нет, — твердо ответила Марта, чувствуя, что контролирует ситуацию. Нет.
Последовало молчание. Он не совершил никаких заметных движений, однако через секунду-две, уже с опозданием — словно прервалась связь между зрением и пониманием, — Марта увидела наконец, что произошло, но даже тогда не почувствовала ничего, кроме недоверия. Стоя перед ней с направленным на нее револьвером, он был всего лишь плохим подобием чего-то и впрямь опасного.
— О, Тревор, — сказала она, не в силах сдержать улыбку. — Не дури.
— Марта, — прошептал он. — Повернись.
— Зачем?
— Повернись, — настаивал он. — Повернись к стене. И только тут, словно от пронзительного визга, она очнулась. До смерти уставшая, она недооценила ситуацию. Какой контроль! Она же не в мире цивилизованных людей, а в темных душных джунглях! Моментально прозрев, Марта разгадала причину его поразительно болезненного вида: так проявлял себя недуг жадности, ненасытной и страшной. Рубин был единственным шансом на благополучие в обществе, которое хлопнуло перед ним все двери, и терять этот шанс он не собирался. То, что она по наивности приняла за спор о моральных ценностях, в котором ей легко было бы победить, на самом деле выказало себя дракой — зубами, когтями, за горло, до смерти. Эта ошибка могла бы показаться пустячной, если бы теперь; угрожала ей гибелью. Мало того, присутствие Ставро, как ни парадоксально, было гарантией ее безопасности. Теперь, когда его нет в живых, хищник, с которым она отказалась сотрудничать, вот-вот готов ее уничтожить. Ее, Марту Хевенс, собственное неповторимое «я»! Этому невозможно поверить, она и не могла: можно верить лишь в себя живую. А ему сойдет; рук, потому что все в его пользу: отсутствие свидетелей, тай время. Он бросит ее тело, вместе с телами Ставро и Якова, в услужливо открытый гроб, опустит крышку, и еще два незнакомца пополнят компанию принцессы. Шарлотта, погребенная двести с лишним лет назад, через несколько минут будет мертвее ее, Марты Хевенс.
