Входя в студию Джона Кирована, я был слишком взволнован, чтобы обратить внимание на изнуренное лицо его гостя, красивого молодого человека.

– Здравствуйте, Кирован. Привет, Гордон. Давненько вас не видел. Как поживает Эвелин?

Не успели они и слово сказать, как я, не в силах сдерживать восторг, похвастал:

– Приготовьтесь, друзья: вы сейчас позеленеете от зависти! Я купил эту вещь у грабителя Ахмета Мехтуба, но она стоит тех денег, которые он с меня содрал. Взгляните!

Я извлек из-под пальто инкрустированный алмазами афганский кинжал – настоящее сокровище для собирателя древнего оружия.

Знавший о моем хобби Кирован проявил лишь вежливый интерес, но поведение Гордона меня просто шокировало. Он отпрыгнул со сдавленным возгласом, опрокинул стул, а потом стиснул кулаки и выкрикнул:

– Не приближайся, не то...

– В чем дело? – испуганно заговорил я, но тут Гордон, продемонстрировав совершенно неожиданную смену настроения, рухнул в кресло и спрятал лицо в ладонях. Его широкие плечи тряслись.

– Он не пьян? – спросил я.

Кирован отрицательно покачал головой и, плеснув бренди в бокал, протянул его Гордону. Тот поднял несчастные глаза, схватил бокал и осушил одним глотком, как будто умирал от жажды. Затем встал и смущенно посмотрел на нас.

– Прошу прощения, О'Доннел, – сказал он. – Я очень испугался вашего кинжала.

– Ну... – произнес я в замешательстве. – Видимо, вы решили, что я хочу вас заколоть.

– Да, решил! – Видя недоумение на моем лице, он добавил: – На самом деле я так не думал – это был лишь слепой первобытный инстинкт человека, на которого идет охота.

У меня мороз пошел по коже от этих слов и отчаяния, с каким они были произнесены.

– Что вы хотите этим сказать? – удивился я. – Охота? С какой стати? Разве вы совершили преступление?

– В этой жизни не совершал, – пробормотал он.

– Что вы имеете в виду?

– Возможно, гнусное преступление в предыдущей жизни.

– Чепуха! – фыркнул я.

– Вы так считаете?! – воскликнул уязвленный Гордон. – А вы когда-нибудь слышали о моем прадеде, сэре Ричарде Гордоне Аргайле?

– Разумеется. Но при чем тут...

– Вы видели его портрет? Разве я не похож на него?

– Отчего же, вполне, – признал я. – За исключением того, что вы кажетесь честным человеком, а он – хитрым и жестоким, уж извините...

– Он убил свою жену, – сказал Гордон. – Предположим, гипотеза о переселении душ верна. В таком случае почему бы не допустить, что за преступление, совершенное в одной жизни, можно понести наказание в другой?

– Вы считаете себя воплощением прадеда? В таком случае, раз он убил свою жену, следует ожидать, что Эвелин убьет вас. Фантастика! – заключил я с сарказмом в голосе. Представить жену Гордона – эту милую, нежную девочку – в роли убийцы невозможно.

Ответ меня ошеломил:

– На этой неделе жена трижды пыталась меня убить.

Ответить мне было нечего, и я беспомощно посмотрел на Джона Кирована. Он сидел в своей обычной позе, подперев сильными, красивыми руками подбородок. Лицо ничего не выражало, но темные глаза блестели от любопытства. В тишине гулко, как над ложем мертвеца, тикали часы.

– Гордон, расскажите все с самого начала, – попросил Кирован. Словно острый нож полоснул по стягивающей нас удавке напряжения – так подействовал его спокойный, ровный голос.

– Как вы знаете, со дня нашей свадьбы не прошло и года, – начал Гордон. – Говорят, не бывает идеальных семейных пар, но мы никогда не ссорились, Эвелин самая спокойная женщина на свете.

Но неделю назад случилось нечто из ряда вон выходящее. Проезжая по горной дороге, мы решили сделать остановку, вылезли из машины и стали собирать цветы. На краю тридцатифутового обрыва Эвелин вытянула руку, показывая мне цветы, которых особенно много растет у подножия холма. Я глянул вниз и едва успел подумать, смогу ли спуститься, как сорвался от сильного толчка в спину. Катясь по склону, я весь покрылся синяками и ссадинами, а костюм превратился в лохмотья. Будь обрыв отвесным, я бы сломал шею. Подняв голову, я увидел наверху насмерть перепуганную Эвелин.

“О, Джим! – воскликнула она. – Ты не ушибся? Как это случилось?” У меня едва не сорвалось с языка, что ее шутки заходят слишком далеко. Но тут мне пришло в голову, что она могла толкнуть меня случайно и сама того не заметить. Я ответил какой-то глупой остротой, и мы отправились домой. Там Эвелин смазала царапины йодом и пожурила меня за неосторожность. Я не стал спорить.

Через четыре дня я снова едва не погиб! Жена подъезжала к дому на автомобиле, а я шел по дорожке навстречу. Когда Эвелин приблизилась, я сошел на траву. Увидев меня, она улыбнулась и притормозила, словно хотела что-то сказать. И вдруг ее лицо исказилось, а нога надавила на акселератор. Машина рванулась ко мне, как живая, и только стремительный прыжок спас меня от смерти под колесами. Пронесясь по газону, машина врезалась в дерево. Я побежал, распахнул дверцу... Эвелин была невредима, но билась в истерике, лепеча сквозь слезы, что не справилась с управлением. Я отнес ее в дом и послал за доктором Доннелли. Осмотрев мою жену, он счел истерический припадок результатом испуга и потрясения.

Через полчаса Эвелин пришла в себя, но с тех пор наотрез отказывалась садиться за руль. Как ни странно, за меня Эвелин испугалась больше, чем за себя. Кажется, она смутно сознавала, что едва не задавила меня, но стоило завести об этом разговор, как у нее опять начиналась истерика. Я сделал вид, будто ее объяснение меня вполне устраивает, и она приняла это как должное! Но я-то видел, как она выкрутила баранку! Я знаю, она пыталась меня сбить, хотя одному Богу известно почему.

Я старался гнать от себя страшные мысли. Прежде я не замечал за ней нервозности, она всегда держалась спокойно и естественно. Но чем черт не шутит – вдруг моя жена подвержена приступам безумия? Кто из нас не испытал желания ни с того ни с сего прыгнуть с крыши высокого дома? А иногда хочется причинить кому-нибудь боль – просто так, без причины. Ты берешь пистолет и думаешь, как легко одним нажатием на спуск отправить к праотцам друга, который сидит напротив и улыбается. Разумеется, ты спохватываешься, если психически здоров и способен держать себя в руках. А если нет?

– Чепуха! – возразил я. – Эвелин выросла у меня глазах. Если она захворала, это случилось уже после вашей свадьбы.

Наверное, не стоило этого говорить. Гордон сразу ухватился за мои слова.

– Да-да, верно, после свадьбы. Это проклятие! Черное жуткое проклятие выползло из прошлого, как змея! Говорю вам, когда-то я был Ричардом Гордоном, а она – Элизабет, моей... его женой!

Голос его упал до шепота, от которого оставался неприятный осадок в душе. Я вздрогнул: страшно смотреть на человека, совсем недавно блиставшего умом и вдруг превратившегося в безумца. Но как, почему это случилось с моим другом?

– Вы говорили о трех попытках, – тихо напомнил Кирован.

– Взгляните! – Гордон задрал рукав и показал повязку. – Нынче утром иду в ванную и вижу, Эвелин собралась кроить платье моей лучшей бритвой. Как и большинство женщин, она не видит разницы между бритвой, кухонным ножом и ножницами. Слегка осерчав, я говорю: “Эвелин, сколько раз тебе повторять: не трогай мою бритву? Положи на место, я дам складной нож”. – “Извини, Джим, – отвечает она. – Я не знала, что лезвие от этого тупится. Держи...” – и приближается ко мне с раскрытой бритвой в руке. Я хотел было взять, но тут словно внутренний голос шепнул: “Берегись!” Наверное, меня испугали ее глаза, такими они были в тот день, когда она едва меня не задавила. Короче говоря, прежде чем я перехватил ее запястье, Эвелин рассекла мне руку, а пыталась перерезать горло. Несколько мгновений она вырывалась, как дикий зверь, потом сдалась, и на лице появилось изумление, а бритва выпала из пальцев. Я отпустил ее и отошел. Эвелин едва держалась на ногах. Из раны на моей руке хлестала кровь, и я поплелся в уборную, но едва достал из аптечки бинт, как услышал испуганный крик жены и оказался в ее объятиях. “Джим! – причитала она. – Как тебя угораздило так сильно порезаться?”