– В каждом порядочном немецком доме есть кухня, верно?

– Есть…

– А в каждой кухне должен быть буфет.

– Есть и буфет, господин Ничке…

– А в буфете тарелки, тарелочки, рюмки и так далее, словом, все, что полагается…

– Вы очень любезны, господин Ничке, – прошептал Копф, осклабившись, однако выражение лица у него было несколько озабоченное.

– Положитесь на меня и лежите спокойно, хорошо?

Ничке направился на кухню и в старом дубовом буфете со множеством всевозможных украшений, ящиков и отделений легко нашел все, что надо. Кухня была оборудована богато, хотя и старомодно – кто же теперь пользуется ручными кофейными мельницами, ступками, метелочками! Все содержалось в чистоте, блестело и сверкало, из чего можно было заключить, что у госпожи Циммер такая же страсть к чистоте и порядку, как у госпожи Рауш. Одно лишь здесь было неприятно – запах. Казалось, будто где-то гниет картошка и кислая капуста. Вернувшись в комнату, Ничке откупорил бутылку и наполнил рюмки.

– Ну, за ваше здоровье, дорогой сосед! За ваше скорейшее выздоровление. Ведь время идет, а раоота в саду стоит!

– За ваше здоровье, дорогой господин Ничке.

Копф едва пригубил рюмку, Ничке выпил до дна.

– А где вы обедаете? Я не заметил, чтобы вы ходили в ресторан.

– Я не питаюсь в ресторанах. С моей диетой это было бы сложно. К тому же, люблю точно знать, что я ем.

– Вы сами себе готовите?

– Да.

– Восхищаюсь вами.

– В этом нет ничего особенного. Только немного практики.

– А что вы готовите?

– Главным образом овощи. Иногда сделаю яичницу-глазунью, к ней немного моркови, брюссельской капусты, кусочек цветной капусты. Ем то, что у меня под рукой, вернее, что принесет мне госпожа Циммер – она убирает и стирает у меня, очень симпатичная женщина. А вчера, например, у меня был шпинат из собственного огорода.

– У вас уже есть шпинат? – Ничке вовремя удержался, чтобы не выразить удивления, и добавил: – Да, действительно, уже пора.

– О, шпинат у меня уже целый месяц. Я посадил его ранней весной в таком месте, где земля была теплой и удобренной. А поливал отстоявшейся водой.

– Что у вас еще есть хорошего в огороде?

– Салат.

– Так я к вам приду на салат…

– Пожалуйста.

– Я шучу. У меня тоже есть салат, только в нынешнем году он что-то не удался. – Ничке нарочно сказал «в нынешнем году». Ему было неприятно признаться, что только теперь, в шестьдесят лет, он впервые начал выращивать салат.

– Салат, должен вам сказать, очень любит влагу. Веда, вода и еще раз вода. Ну, и легкая почва. Легкая, но не бедная. У вас, кажется, салат уже зацвел?

– Один зацвел, другой не очень вкусный, горчит.

– Наверное, в почве слишком много азота и фосфора?

– Да, я, пожалуй, перестарался. Ну, а что у вас еще есть? – спросил Ничке и подумал про себя: «Этот дьявол понимает толк и в оружии, и в огородничестве, и в лекарственных травах. Интересно, в чем он плохо разбирается?…»

– Да так, ничего особенного. Редиска, лучок. Через несколько дней должна поспеть кольраби. А может, уже есть, я давно не заглядывал в огород.

– Вот редиска у меня хорошо уродилась.

– А у меня не очень. Компосту было маловато.

– Со временем все будет. Главное, чтобы было здоровье. У вас здесь очень приятно. Можно заглянуть в другую комнату?

– Пожалуйста, только там ужасный беспорядок.

– Я хочу выглянуть на улицу, не прибыла ли почтовая машина. Жду посылку от овощеводческой фирмы.

Ничке солгал, ибо фирма уже сообщила, что посылка с клубнями георгин прибудет только на будущей неделе. Просто ему хотелось осмотреть всю квартиру Копфа, а также – что уже вошло у него в привычку – выглянуть на улицу. Впрочем, на этот раз у него был конкретный повод. Соседняя комната, нечто вроде мастерской, была действительно заставлена всякой всячиной и довольно грязновата. Старые шкафы, полки с книгами, на стенах – семейные фотографии, снимки времен первой мировой войны и в позолоченной рамке цветная репродукция какого-то крейсера, кажется, «Эмдена». На картинке была ночь, синее море, черное небо; корабль стрелял из всех орудий, огненные блики освещали пенистые гребни волн и исчезали далеко-далеко в пустынном мраке. Под репродукцией стоял слесарный верстак, заваленный инструментами, среди них лежала разобранная на части двустволка. Ничке закурил и посмотрел в окно: напротив дома, самым бесцеремонным образом уставившись в окна Копфа, стоял все тот же молодой человек, которого он видел утром. Это было уже слишком, и Ничке почувствовал непреодолимое желание, даже потребность поделиться своими мыслями с Копфом. Но он этого не сделал и, вернувшись в спальню, сказал:

– Если бы я знал, что у вас слесарная мастерская!

– А что?

– Заказал бы у вас запасной ключ. Впрочем, может, это, так сказать, не по вашей части?

– Пустяки, приносите. Я вам сделаю.

– Я шучу.

– Нет, серьезно, если вам только что-нибудь понадобится, пожалуйста, не стесняйтесь. Нет смысла с каждой мелочью ездить в город к слесарю.

– В таком случае, непременно воспользуюсь вашей любезностью. Надеюсь, вы не очень дорого с меня возьмете?

– Как-нибудь договоримся. Вы мне заплатите натурой. На другом конце сада у вас очень хороший сорт черешни. Я бы попросил у вас несколько черенков.

– Пожалуйста, сколько угодно.

– Возьму у вас осенью три-четыре черенка, дереву это не повредит.

Они опять заговорили о саде. Господин Копф оживился, выпил, вопреки заверениям, целую рюмку вина, а Ничке подливал себе еще дважды. Потом Копф снова заговорил о лекарственных травах и спросил Ничке, хорошо ли тот спит.

– Не могу жаловаться. Засыпаю довольно быстро. А встаю рано, в пять, половине шестого.

– Я спрашиваю потому, что у меня есть отличные травы от бессонницы. Знаете, когда после первой мировой войны я в тысяча девятьсот восемнадцатом году вернулся домой – я ведь был тогда еще совсем молодым человеком, – то некоторое время страдал ужасной бессонницей. Мы жили тогда в Регенсбурге, и были ночи, когда я слышал, как час за часом били часы на церковной башне, как проезжали один за другим все поезда, как пели петухи. Измучившись, я вспомнил о моем эльзасце, извлек из рюкзака его блокнот, заказал в аптеке смесь из трав по его рецепту – и бессонницы как не бывало.

– Да, война, война, – вздохнул Ничке и посмотрел на часы.

Было около пяти. Уже несколько дней не было дождя, и не похоже было, что его можно вскоре ожидать. Сегодня непременно нужно как следует полить сад. Но Копф, видно, не собирался так скоро расстаться с соседом.

– Война, – поспешно вставил он, – большое свинство.

– И ото говорит обладатель такой внушительной коллекции, предназначенной как раз для войны! – сказал Ничке с улыбкой, указывая на стену, увешанную винтовками.

Копф лег на спину, видимо, у него при этом что-то заболело – лицо его исказилось, и он широко открыл рот. Ничке мог теперь хорошенько рассмотреть его крепко сидящие в деснах белые, здоровые зубы и позавидовал ему. Его собственные зубы всегда оставляли желать лучшего.

– Может, я могу вам помочь, что-нибудь подать? – спросил он.

– Нет, нет, благодарю. Это ужасно. Стоит человеку немного заболеть, как он уже никуда не годится. Я, знаете ли, с юных лет очень любил оружие и так же страстно увлекался им, как другие, например, почтовыми марками или голубями. Потом мне пришлось в жизни много раз иметь с ним дело. Но оружие, господин Ничке, собственно говоря, только для того и создано, чтобы убивать людей и животных, но, главным образом, людей.

Ничке подумал, что разговаривает со старым, больным человеком и надо, как-то поддержав этот разговор, быть может, и помочь ему.

– Оружие было предназначено для этого, так сказать, еще с сотворения мира. Не вы его выдумали и можете спать спокойно.

Ничке встал, застегнул пиджак и добавил:

– Ну, мне пора, господин Копф. В саду еще много работы, а уже вечереет. Очень приятно было с вами побеседовать.