Обиженный канцелярист Перфилий, видя, что попа приходом не изнять, взялся за него на другой манер: он на народ, т. е. на приходских людей, не стал располагаться, а списал всё, что мы теперь передали, и отрепортовал московской духовной дикастерии под видом опасливости, "чтобы ему, Перфилию, за необъявление оного мятежа и бесчиния чего не причлось".
Перфилий будто и не хотел бы доносить, но боязнь его к тому понудила. А чтобы зачинаемое против отца Кирилла дело было на суде лепко и крепко, канцелярист Перфилий прописал и не малый облак свидетелей. "Видели, говорит, и слышали весь оный мятеж священник Гавриил Григорьев, дьякон Пётр Степанов, жилец его Шелковник, пономарь Фёдоров, сторож Михаил Иванов, да купецких людей по именам 11 человек, да подьячий 1, да других довольное число".
То есть, значит, выставил во свидетели полну церковь людей, с попом, дьяконом и дьяками.
В дикастерии поставленное таким образом дело уже не могло остаться без последствий и получило законный ход по судебным обычаям тогдашнего времени, от которых, впрочем, по духовной юрисдикции, существенно не разнятся ещё и нынешние.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Призвали попа Кириллу Фёдорова в дикастерию, — только не скоро. Девятого июля он делал «мятеж», 12-го, того же июля, Перфилий уже очистил себя, "дабы чего не прилучилось", и подал донос, а попа позвали к допросу только 21-го декабря 1727 года, т. е. перед самыми Рождественскими праздниками.
Поп Кирилл стал на допрос во всей неодоленной силе и типической красоте русского ответчика XVIII века. Что касается до дела и до обвинения, на него принесённого, — того-де не было и он, поп, про то знать не знает и ведать не ведает; а что касается до свидетелей, то со всеми теми из них, кои ему "не гожи", он, Кирилл, озаботился завести "приказную ссору", — значит, сделал показания их пристрастными и лишёнными достоверности.
Время к тому, чтобы позавесть ссоры (с 1-го июля по конец декабря), как видим, было дано достаточное. Поп этим и воспользовался.
Выписывать всех ответов отца Кирилла нет надобности, потому что они представляют одно наглое и сплошное отрицание всего, в чем опасливый Перфилий обвинял попа со ссылкою на свидетелей. Одно только поп косвенно признал — это то, что обойдя церковь с каждением, он на обратном следовании в алтарь зашел на правый клирос (где уже прежде кадил другим сладкопевцам) и тут покадил в особливую стать Перфилию, но "только однажды". И это каждение он, Кирилл, сделал потому, что когда он прежде окаждал общим каждением всех поющих на клиросе, то Перфилия тут не было, а после он подошёл и стал. Отец Кирилл сейчас и исполнил своё дело — покадил ему. «Намахиваться» же на него кадилом он не намахивался, и питьём котельного пива его не урекал, и "мирствуя народы" из того общего благословения Перфилия не исключал, и подлецом его не называл, да и «подаяния» за каждение себе вовсе не желал и не просил. "Обычно есть" это прочим попам в Москве, но он, отец Кирилл, не такой, — он совсем не то, что те, иже "на каждение собирают".
Словом, выходило, что Перфилий кругом оболгал и оклеветал попа Кирилла и, вдобавок, сделал это ни за что ни про что, или ещё хуже — в благодарность за то, что он, Кирилл, ему покадил. Что же касается до выставленных Перфилием свидетелей, то они в очень большой доле не могут против отца Кириллы свидетельствовать, потому что он "имеет с ними приказную ссору".
Таким приёмом он отстранил в числе прочих и попа Гавриила, который, как ниже увидим, очень долго его терпел и не выживал от себя, когда все права Кирилла на священнодействия у Спаса в Наливках давно уже кончились. Устранил он пономаря Ивана Фёдорова и ещё несколько человек из прихожан, но зато сослался на некоторых иных людей, и в том числе на дьякона Петра, на котором он, по словам Перфилия, будто бы ездил чехардою. Этого он отвести не мог.
Надо думать, что дьякон был человек смирный, на котором буквально "ездить можно", а "приказной ссоры" завести нельзя.
Все дело дальше показывает, что это один из тех праведников, которые даже и обид своих доброй половины не помнят.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Позвали в дикастерию дьякона Петра в числе других свидетелей «порознь» и стали его допрашивать "по евангельской заповеди Господней — ей-ей". А было это допрашивание, надо полагать, уже после отбывшихся Рождественских праздников, потому что показание отца дьякона начинается словами: "в прошлом 727 году". Стало быть, это происходит по меньшей мере после "крещенской воды" 1728 года. В течение святок весь этот благочестивый причет вместе с Кириллом служил, молился, разгавливался и Христа славил по приходу, "со звездою путешествуя".
Во всех этих промедлениях и молитвенных сношениях, конечно, встречались обстоятельства, которые многое смягчили и сгладили, да и кроме того дали виновному иные средства к умилостивлению сердец, но, однако, несмотря на всё это, добрый и малообидчивый дьякон Пётр, на которого "слался Кирилл", произнеся евангельское «ей-ей», показал, что сказание о чехарде верно. Дело было, по его словам, так, что "когда он, дьякон, во время вечернего пения, по обыкновению перед выходом (на амвон) поклонился святому лрестолу", то "поп Кирилл Фёдоров, напився пьян (т. е. будучи пьян), во всём священном одеянии, на него во святом алтаре садился, яко бы подобно детской игре чехарде". Давая это показание по долгу евангельскому, он как бы желал снять с себя вину и даже отстранить подозрение в том, что не позволил ли он сам попу на него «садиться», когда и он тоже был в "священном одеянии", и для того тщательно пояснил, что "поп Кирилл учинил то внезапу", и с неотстранимою ловкостью, а именно: он вскочил и сел на него, дьякона, во время поклона, который тот сделал истово перед святым престолом. Дьякон осенил себя крестным знамением и поклонился довольно низко, а предстоявшему перед алтарем отцу Кириллу эта позиция показалась очень заманчивою, и он не пропустил случая, — привскочил и сел на дьякона чехардою, — так что личной вины дьякона в этом никакой не было. Напротив, он даже оборонялся и "с себя попа Кирилла столкнул, и он, поп, упал на пол, и в то время его, попа Кирилла, поднял тоя церкови сторож Микайло Иванов", а он, дьякон, "о таком его, попа Кирилла, бесчинстве, объявлял приходским людям. Но около престола он, поп Кирилл, на нём, дьяконе, не ездил".
Значит, против доноса Перфилия только две отмены: 1) поп упал с дьякона, потому что дьякон его сам сбросил, а не сторож его «вызволил», и 2) скачка чехардою в алтаре хотя и была, но езды верхом на дьяконе "вокруг
Донос Перфилия в главной его сущности подтверждался, и только в частности эти церковные события немножко варьировались. По делу видно, что дикастерия, вероятно, точно исполняла своё намерение допрашивать свидетелей «порознь».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Спрошенный после дьякона сторож Михайло Иванов показал, что "поп Кирилл напился пьян, во время вечернего пения во святом алтаре во священном одеянии на дьякона Петра чехардою садился, и то он, Михайло, видел, а как дьякон попа столкнул и поп упал на пол, в то время Михаила попа поднял, и о его, Попове, бесчинстве и дьякон Пётр и сторож Михайло приходским людям извещали. Около же алтаря поп Кирилл на дьяконе не ездил", но зато "в 725 году, мая, против 20-го числа", бес попутал отца Кириллу другим искушением, о котором сторож Михаила открылся дикастерии в таких словах, которых в подлинности переписать из его показания, по условиям печати, невозможно, и приходится только слегка и намеками обозначить — в чём состояла главная суть этого нового события.
Служил отец Кирилл вечерню "пьяный и призвал в алтарь сторожа и велел ему держать кафтанную полу". Сторож, недоумевая, к чему это клонится, исполнил приказание и подобрал полу, как будто для того, дабы в неё что-либо можно насыпать, но отец Кирилл совсем не то сделал, а неожиданно для Михаилы приспособил его кафтан совсем для иного употребления — по естественной надобности… И делал то отец Кирилл, предстоя алтарю и "находясь во всем священном облачении"…