Прочно зафиксировав в сознании эту картину блестящего будущего, она надела к обеду мягкое зеленое платье из облегающего шелкового муслина с широким вырезом, открывавшим плечи, повязала лиловый атласный пояс и приколола у талии букетик фиалок. Волосы собрала наверху, заколола их небольшими жемчужными булавками и, когда в дверь постучал муж, высоко подняла подбородок, глубоко вздохнула и объявила, что готова.

Они были одни в обитой белыми панелями столовой; Лилли ничего не ела. Она молча смотрела в окно на темневшие за ним деревья и газоны, прислушиваясь к журчанию быстрой реки и к вечерним трелям птиц, а ее муж разливал шампанское, к которому она не притронулась.

Джон не был глупцом. Он видел, что она нервничает, и считал, что понимает ее. Но он был совершенно неопытен, не разбирался в таинственных сложностях женского характера и не знал, что ему делать.

– Почему бы вам не попробовать мороженого, дорогая? – желая ей помочь, предложил он. – Мне сказали, что оно домашнее.

Лилли взглянула на него своими сапфировыми глазами, в которых мелькнула злобная ярость.

– Ради Бога, не обращайтесь со мной, как с ребенком! – почти огрызнулась она.

Адамс смотрел на нее, ошеломленный.

– Простите меня. Я просто подумал, что, может быть, вам понравится мороженое.

– Да нет же.

Лилли отвернулась и снова угрюмо уставилась на шелестевшую в саду листву деревьев.

– Вы, должно быть, очень устали, Лилли, – мягко проговорил он.

Она повернула голову и снова посмотрела на мужа.

Тот улыбнулся и протестующе поднял ладонь.

– Нет, я не обращаюсь с вами, как с ребенком. Я просто веду себя так, как, по-моему, человек, только что ставший мужем, должен себя вести в подобных обстоятельствах.

Он взял над столом ее руку и мягко сказал:

– Лилли, мне кажется, я понимаю, через что вы сейчас проходите – все ваши опасения, сомнения в том, правильно ли вы поступили, выйдя замуж за человека, который намного старше вас. Понимаю все ваши страхи в отношении нашего медового месяца. Я хочу, чтобы вы знали, я не буду навязывать вам себя. У вас своя комната, и она будет оставаться только вашей до тех пор, пока вы не захотите пригласить меня разделить ее с вами.

Лилли увидела выражение искренности на его лице и, пристыженная, проговорила:

– Вы самый внимательный и тактичный мужчина из всех, которых мне доводилось встречать. У меня едва хватило времени начать называть вас Джоном, а не господином Адамсом. Все произошло так быстро.

Почувствовав облегчение, он улыбнулся.

– Но чтобы перейти от «сэра» к «господину Адамсу», вам понадобилось не слишком много времени. Примерно неделя, как мне помнится. И поэтому я буду жить надеждой, в………

Лилли понимала, что он говорил правду, что он действительно самый внимательный мужчина и что она счастлива быть его женой. Стыдясь своей вспышки, она подняла его руку к своему лицу и прижала к щеке.

– Вы не обидитесь, если я теперь уйду к себе? – тихо спросила она. – Вы правы, я очень устала.

Он проводил ее до лестницы и, едва прикоснувшись, поцеловал в щеку.

– Спите хорошо, дорогая, – проговорил он, глядя на то, как устало поднималась она по широким ступенькам, и думая при этом, что его жена выглядит в своем ниспадавшем складками платье прекрасной и хрупкой, как наяда. Потом Адамс вышел на террасу, чтобы выкурить сигару, прислушиваясь к крику филина в дальнем лесу и думая о том, каким он был действительно счастливым человеком.

Лилли расстегнула дюжину маленьких пуговиц, и ее мягкое платье соскользнуло на пол. Она подошла к окну и, облокотившись на подоконник, стала с тоской смотреть в дышавшую теплом тьму.

Эта ночь могла бы быть самой прекрасной ночью в ее жизни: она должна была венчаться в семейной церкви, свадьбу сыграли бы в Большом Доме, который, как и все дома в округе, был бы до отказа заполнен гуляющими на свадьбе гостями. Па повел бы ее к алтарю, гордый своею юной красавицей дочерью в ее девственно-белом кружевном платье. У алтаря ее ждал бы красивый юноша, в ее мечтах всегда являвшийся в образе Финна О'Киффи. К своду церкви летели бы звуки органной музыки, и было бы много цветов. Единственной подружкой невесты была бы Сил, а ее мать утирала бы слезы радости. Потом был бы пышный бал, а затем наступила бы ночь, они с юным мужем сплели бы руки, заговорщицки посмотрели бы друг на друга и, смеясь, незаметно удрали бы в свою комнату, чтобы долго, долго быть вместе.

В окно прокрался знакомый аромат сигары Джона, и Лилли подумала о том, что сказала бы мать о ее брачной ночи. «Ты всегда должна помнить о своей обязанности». И Лилли понимала, что она была бы права. Она постелила себе постель и теперь могла бы лечь в нее вместе с мужем.

Лилли надела новую белую атласную ночную рубашку и принялась бесконечно расчесывать свои длинные черные волосы, вспоминая о давно заложенных ею серебряных щетках. «Теперь, – говорила она себе, – если бы захотела, могла бы купить их сколько угодно». Но ей этого не хотелось. Ей не хотелось ничего, лишь бы поскорее кончилась эта ночь. Лилли прошла через очаровательную гостиную в спальню мужа. Там она увернула лампу, легла на большую бронзовую кровать под балдахином на четырех стойках и, натянув до подбородка одеяло, стала ждать.

Джон докурил сигару. Он немного задержался, наслаждаясь холодным ночным воздухом, а затем, удовлетворенно вздохнув, снова сказал себе, что он очень счастлив. Адамс подумал, что если до сих пор жизнь его отнюдь не была пустой, то теперь, когда рядом с ним Лилли, она стала совершенно полной. Он пожелал спокойной ночи хозяевам и зашагал вверх по ступенькам лестницы к себе. В полумраке разделся, думая, какие приятные запахи проникают в комнату из сада через открытые окна. Но потом уловил и какой-то другой аромат: знакомый специфический запах одеколона Лилли.

Он повернулся, увидел её лежащей в его постели и, улыбаясь, покачал головой.

– Не снится ли мне это? – прошептал он, усаживаясь рядом с нею.

Джон повернул кверху ее ладонь и запечатлел на ней несколько нежных поцелуев.

– Вы уверены, Лилли? – вновь прошептал он. – Я хотел, чтобы у вас было достаточно времени…

– Я уверена, – храбро ответила она.

Он улегся в постель рядом с нею, и она сама потянулась к нему и обвила его руками. Задрожав, он с глухим стоном прижал ее к себе, и они некоторое время тихо лежали в объятиях друг друга. Он гладил ее волосы и целовал лицо. Потом провел рукой по нежной, гладкой коже ее рук и по обнаженной спине, и Лилли плотнее прильнула к нему, боясь, что если этого не сделает, то передумает и убежит в свою комнату.

Когда Джон взял ее, мягко и нежно, это было совсем иначе, чем с Робертом Хатауэем, и она удивилась, почему так боялась этого. Он был мягок и внимателен, и она понимала, что это значило для него очень много, хотя для нее – меньше чем ничего. Это ее обязанность, не переставала говорить она себе. Часть сделки, в результате которой она стала госпожой Джон Портер Адамс, потому что, видит Бог, она, грешная изгнанница, мало что могла предложить ему, кроме своего тела.

Медовый месяц прошел приятно. Они совершали длинные прогулки по округе или часами сидели у реки. Читали и вкусно обедали, всегда одни в столовой – единственные постояльцы хозяев. Вечером, накануне отъезда домой, Джон сказал Лилли, что хотел устроить прием, чтобы представить ее бостонскому свету.

– В конце концов, теперь вы связаны известными обязательствами с большинством из них, – добавил он, – и я не могу дождаться того момента, когда покажу вас всем этим старухам, целых тридцать лет пытавшимся женить меня на своих внучках и племянницах.

Были отпечатаны и вручены приглашения, и Лилли энергично взялась за приготовления. Перед свадьбой она уволила кухарку и горничных и наняла новых слуг, так как не хотела видеть в доме никого, кто напоминал бы ей о том времени, когда она была здесь всего лишь экономкой.