В остальных случаях мы сталкивались с облагороженной мафией, это были «новые русские» - новые богачи, которые стали определять картину в ресторанах и магазинах. Грузинский ресторан высшего разряда «Арагви», в который еще мой отец после возвращения из французского лагеря для интернированных водил нас с братом, я, конечно, должен был показать американцам. В довоенные годы это был ресторан солидного уровня, и я помню, как отец показал нам английского посла сэра Стаффорда Криппса, который обедал за соседним от нас столом. Это было незадолго до 22 июня 1941 года, когда Советский Союз был втянут в войну.

На сей раз, придя с Инге и Джимом, нам пришлось внести приличную лепту в твердой валюте, чтобы попасть в ресторан и оказаться под благородными подвальными сводами в пестром обществе господ, окруженных ярко накрашенными дамами, которых без труда можно было отнести к числу жриц древнейшей профессии. Еда была дорогой, но, кроме икры, не поднималась до изысканного качества довоенного времени.

Такую еду мы получили в другом месте, в маленьком ресторане-комнате, в который, однако, можно попасть лишь по предварительной договоренности и внутрь которого можно войти, только нажав на неприметно расположенную кнопку звонка. Об этом побеспокоился сын моих друзей Лены и Яши, который удачно нашел себя в мире нового бизнеса.

В квартире друзей, расположенной также вблизи Арбата, американцы познакомились с этими двумя симпатичными русско-еврейскими интеллигентами и узнали еще кое-что о душе старой Москвы.

В долгие месяцы разлуки с семьей и домом гостеприимство этих друзей помогло, особенно Андреа, пережить это неопределенное время не только как тяготу.

Часы, проведенные вместе в Москве, давали новые поводы и материал для более детальных рассказов о жизни как одной, так и другой пары.

Мы не хотели примириться с ситуацией «бегства», причины которого мы считали ненормальными и противоправными. После решения об отказе от предложения американской службы мы твердо решили возвращаться домой, несмотря на угрозу судебного преследования. Джим указал мне некоторых американцев, которые могли повлиять на общественное мнение в нашу пользу и которые могли быть полезны для публикации моей книги.

Сначала я доверял Джиму интуитивно, но со временем убедился, что имею дело с надежным партнером.

Известная американская телепрограмма «Sixty Minutes» уже давно пыталась привлечь меня к участию в ней. Джим посоветовал мне пойти навстречу и сделал все, чтобы устранить мою скованность из-за недостаточного знания языка. Так, мы сидели с ним часами перед маленьким магнитофоном в его гостиничном номере и репетировали интервью. Он ставил ожидаемые вопросы и, подобно американским телеведущим, упорно и резко повторял их, пока я не давал наконец более или менее удовлетворительные ответы.

При рассказе о важнейших деталях моей биографии он ставил много дополнительных вопросов, особенно когда я говорил о пережитых событиях войны. Его интересовали подробности. Я рассказал ему, что мой брат в семнадцатилетнем возрасте пошел добровольцем в Красную Армию и вскоре после прибытия на кавказский фронт стал свидетелем первой на его глазах гибели человека на войне. Солдат, который только что кричал ему, чтобы он спрятался под вагоном, внезапно оказался лежащим рядом и изорванным в куски. С этого момента смерть более двух лет постоянно была спутником Кони.

Мой рассказ захватил Джима. Он остановил запись и рассказал, что во время корейской войны, будучи молодым американским офицером, встретился со смертью подобным же образом. Однажды он только вышел из джипа, как снаряд взорвался рядом с машиной и окровавленный водитель умер на месте. Это стало ключевым событием его жизни.

О другом происшествии он рассказал как-то позднее: его подразделение предприняло атаку на высоту, занятую противником, и попало под такой огонь, что справа и слева от него все были убиты или упали ранеными. Сам Джим был легко ранен, но никому не мог помочь: снайперы брали на прицел все, что движется. Он выжил только потому, что прикидывался весь день убитым и не реагировал на стоны тяжело раненного товарища. Только ночью его смогли эвакуировать.

После этого Джима уже никогда не оставляла мысль о безысходности смерти, настигающей человека в бессмысленной войне. А ведь тогда в Корее, говорил он, он сначала был примерным солдатом, поскольку обязан своим развитием и образованием только армии. В шестнадцать лет он ушел из дома и поступил на службу, причем указал больший возраст и скрыл свой настоящий.

В Москве его интересовало не только оружие, он посещал также кладбища павших. Джим установил контакт с общественными российскими объединениями, которые на общественных началах следили за захоронениями немецких солдат, разбросанными по стране. Он внес пожертвования на эти цели и сам собрал найденные опознавательные жетоны эксгумированных погибших. Если они были целы, то есть распознаваемы, это значило, что родственникам не было известно место захоронения. Джим связался с немецкой организацией по уходу за могилами погибших, чтобы через нее оповестить еще живущих родственников.

Во время наших репетиций интервью Джим многое рассказал мне о своей жизни. Он поведал также о своем бегстве от уголовного преследования в США. Много лет он скитался по Латинской Америке вместе со своей женой Инге и расширил там свои деловые связи. Снова и снова звучало его резюме: самое важное в жизни - свобода и дружба.

О своих делах по торговле оружием с другими собеседниками он говорил иначе, чем со мной. По его словам, он считает свою репутацию крупного торговца оружием морально тяжелой нагрузкой, однако убежден, что не только делает деньги, но и приносит пользу своей стране.

Своими воспоминаниями он позволил мне добавить интересный эпизод в одну из глав книги, связанную со строительством стены в Берлине, которую я тогда писал. Когда после августа 1961 года кризис, казалось, был на исходе, в октябре еще раз дошло до обострения на берлинском КПП «Чек Пойнт Чарли». Американские и русские танки стояли лоб в лоб друг против друга. Джим в эти критические дни находился в американском командном бункере рядом с воинственным рубакой генералом Лю-шиасом Клеем и отвечал за линию связи генерала с президентом. Как информированный современник он дополнил живыми деталями мои знания закулисной стороны этого исторического события.

Из других источников позже я все-таки узнал, что он разделял точку зрения генерала Клея, что нужно проявить твердость в отношениях с советским руководством, чтобы любой ценой сохранить позиции в Западном Берлине. Этого он мне тогда не сказал.

Беседы о нашем жизненном опыте поднимались значительно выше подобных исторических эпизодов. Поскольку мы чурались в наших беседах высоких слов, Джим написал мне письмо за два дня до своего отъезда из Москвы: «Я хочу выразить тебе благодарность за время, энергию и усилия, которые вы оба, ты и Андреа, употребили для того, чтобы сделать наше пребывание в Москве таким приятным. Это было действительно нечто особенное, для нас стало большим счастьем иметь таких сердечных друзей, которые, не считаясь со временем, познакомили нас с частью достойного уважения русского образа жизни. Без твоего личного особого внимания нам никогда не удалось бы увидеть и одной десятой того, что нам удалось увидеть.

Я надеюсь, что смогу принять вас как своих гостей и дорогих друзей в моем доме в Саванне. Мне доставило бы большое удовольствие не только показать вам чудесный город, но и прекрасно провести вместе время в дружеской обстановке.

Будем надеяться, что ваши проблемы вскоре останутся позади и в твоей жизни вскоре настанут лучшие времена. Несомненно, на долю нас обоих выпала Божья благодать, так как рядом с нами есть два сокровища, ведущих нас через бури и трудности, которые мы сами создаем себе. Наши жены - это самое лучшее, что досталось на нашу долю, без них мы бы просто пропали.

Если я чем-то могу помочь и поддержать тебя, не задумываясь звони мне как другу. Я воспринимаю дружбу, наряду со свободой, как важнейший фактор жизни. Я нашел цитату, о которой говорил тебе вчера. Это из Роберта Бернса, и звучит она так: «Я думаю, ведь это чудесно, что мы будем братьями. Братья не должны любить друг друга. Братья должны знать друг друга и заботиться друг о друге. В этом все дело».