Во второй половине дня Корниловцы и Партизаны, прорезав железную дорогу, вышли в тыл большевикам и после краткого горячего боя ворвались в станицу и на станцию. С востока вошел и Марков. Началось истребление метавшихся по всей станице остатков большевиков, не успевших прорваться к Екатеринодару. На станции, в числе прочей Добычи, нашли и драгоценные для нас снаряды – до 700 штук.

Полки как всегда соперничали в доблести, не омраченной ревнивым чувством. Когда Корнилов благодарил командира Партизанского полка, генерала Казановича, за взятие станицы, он ответил: – Никак нет, Ваше Высокопревосходительство. Всем успехом мы обязаны Митрофану Осиповичу[[172] ] и его полку…

25 марта подтянулся обоз и пополудни армия двинулась дальше на северо-запад, подорвав железнодорожный мост и выслав отряд для демонстрации против Екатеринодара. Шли вначале вдоль полотна; скоро однако приостановились: подъехал бронированный поезд и эшелон большевиков, с которым наш авангард вел бой до темноты. Колонна свернула в сторону и продолжала путь уже темной ночью. Опять без дорог, сбиваясь и путаясь среди сплошного моря воды, залившей луга и дороги, скрывшей канавы, ямы, обрывы, в которые проваливались люди и повозки. Ночь казалась такой беcконечно долгой, и таким желанным – раccвет…

Пройдя 32 версты, колонна остановилась в ауле Панахес, откуда после небольшого отдыха, 2-я бригада генерала Богаевского двинулась дальше к Елисаветинской переправе, находившейся в десяти верстах и уже захваченной Эрдели.

Переправа через Кубань представляет большой интерес не только технической стороной ее выполнения, но и необыкновенной смелостью замысла.

У Елисаветинской был паром, подымавший нормально около 15 всадников или 4 повозки с лошадьми, или 50 человек. Позднее откуда то снизу, притянули другой паром, меньшей подъемной силы и с неисправным тросом, действовавший с перерывами. Был еще десяток рыбачьих гребных лодок.

Этими средствами нужно было перебросить армию с ее обозом и беженцами, в составе не менее 9000 человек, до 4000 лошадей и до 600 повозок, орудий, зарядных ящиков.

Операция выполнялась под угрозой с левого берега – со стороны большевиков, владевших железно-дорожным мостом, и под некоторым давлением с правого – со стороны авангарда екатеринодарской группы большевиков.

Переправа протекала в полном порядке и длилась трое суток в условиях почти мирных – за исключением нескольких часов 27-го – без обстрела. Обратный отход с боем потребовал бы значительно большого времени, вернее был невыполним вовсе, и, в случае неудачи боя, грозил армии гибелью.

Переброшенный на правый берег громадный обоз – подвижной тыл армии, прижатый к реке, становился в полную зависимость от какой либо случайности в изменчивой обстановке сражения.

Для того, чтобы решиться на такую операцию, нужна была крепкая вера вождя в свое боевое счастье и в свою армию.

Корнилов не сомневался.

27 марта мы беседовали в штабе о вопросах, связанных с занятием Екатеринодара, как о чем то неизбежном и не допускающим сомнения. Чтобы не повторить ростовской ошибки, решено било временно, до упрочения военного положения, не восстановлять кубанскую власть, а назначить в Екатеринодар генерал-губернатора; эта должность возложена была на меня. Помню, что кубанское правительство отнеслось к этой мере с молчаливым осуждением. И, когда я просил дать мне в помощь опытных общественных деятелей, они предложили мне… уволенного некогда полициймейстера и свое контр-разведочное отдъление[[173] ]… В этот же день Корнилов в первый раз отдал приказ о том, чтобы окрестные кубанские станицы выставили и немедленно прислали в состав Добровольческой армии определенное число вооруженных казаков.

Не сомневалась и армия.

Весело толпились у берега, спеша переправиться. Корниловцы и Партизаны, шедшие в этот раз в голове, за конницей. Нервничали Марковские офицеры, и ворчал их генерал, оставленный с бригадой в арьергарде на левом берегу по окончания переправы обоза.

– Черт знает что! Попадешь к шапочному разбору!.. Хорошее настроение царило и в обозном походном городке, по капризу судьбы вдруг выросшем на берегу Кубани вокруг маленького черкесского аула[[174] ]. Сотни повозок; пасущиеся возле, стреноженные лошади; пестрые лохмотья, разложенные для сушки на чуть пробивающейся траве под яркими еще холодными лучами весеннего солнца; дым и треск костров; разбросанные по всему полю группы людей, с нетерпением ждущих своей очереди для переправы и жадно ловящие вести с того берега. Словно во времена очень далекие – табор крестоносцев – безумцев или праведников, пришедших из-за гор и морей под стены святого города…

И у нашей армии был свой маленький «Иерусалим». Пока еще не тот – заветный, далекий с золотыми маковками сорока сороков Божьих церквей… Более близкий:

– Екатеринодар.

Он влек необыкновенной притягательной силой. Даже люди с холодным умом, ясно взвешивавшие военно-политическое положение, не обольщавшиеся слишком радужными надеждами, поддавались невольно его гипнозу. А массы видели в нем конец своим мучениям, прочную почву под ногами и начало новой жизни.

Почему – в этом плохо разбирались, но верили, что так именно будет.

К 27 марта на правом берегу Кубани была уже конница Эрдели и 2-я бригада Богаевскаго. Бригада Маркова прикрывала обоз.

Смелый замысел, поразивший воображение большевиков и спутавший все расчеты их командования, не был доведен до своего логического конца. Над тактическими принципами, требовавшими быстрого сосредоточения всех сил для решительного удара, восторжествовало чувство человечности – огромная моральная сила вождя, привлекающая к нему сердца воинов и, вместе с тем, иногда сковывающая размах стратегии и тактики.

Корнилов мог, рассчитывая на трудную проходимость левобережных плавней, оставить для прикрытия обоза части вспомогательного назначения – охранную, инженерные роты, команды кубанского правительства, вооруженных чинов обоза и т. п. Бригада Маркова могла бы к вечеру 27-го сосредоточиться в Елисаветинской. Но раненые оставались бы тогда три ночи без крова, и всему многочисленному населению обоза, в случае серьезного наступления с тыла от аула Панахес, грозила опасность попасть в руки большевиков.

И Корнилов оставил на левом берегу треть своих сил и… Маркова, 1-я бригада постепенно, по частям выходила потом в боевую линию, начиная с полудня 28-го и до вечера 29-го.

Начался бой за Екатеринодар.

Утром, 27-го, отряд большевиков из Екатеринодара повел наступление на Елисаветинскую и открыл артиллерийский огонь по станице, явно нащупывая переправу. Сторожевое охранение Корниловцев было потеснено, и Неженцев постепенно ввел в дело весь свой полк. Пополудни генерал Богаевский двинул в бой и Партизанский полк. Генерал Казанович, развернув свои батальоны Партизан, двинулся в атаку без выстрела вдоль Екатеринодарской дороги, поддерживаемый редким огнем своей батареи. Большевики не выдержали атаки и бросились бежать в направлении на Екатеринодар. Бежали густыми толпами, в полном беспорядке и остановились только на линии «фермы»[[175] ] и примыкающих к ней хуторов – в 3-х верстах от города.

Казанович, преследуя большевиков, овладел кирпичным заводом, стоявшим на берегу Кубани, в полпути от Екатеринодара.

В виду того, что на Богаевского возложено было только прикрытие Елисаветинской, а атака Екатеринодара предположена была лишь после переправы всей армии, он счел свою задачу выполненной и, оставив на высоте кирпичного завода сторожевое охранение, отвел полки на ночлег в станицу.

Между тем, в штабе настроение значительно поднялось. Легкость, с которой был одержан успех этого дня, моральная неустойчивость большевиков, доходившие сведения о панике в Екатеринодаре, о начинающейся будто бы эвакуации и, вместе с тем, о подходящих спешно подкреплениях – все это побудило Корнилова поспешить атакой и нанести решительный удар прежде чем большевики опомнятся и усилятся, не дожидаясь сосредоточения всех наших сил. Поздно ночью отдан был приказ ускорить переброску Кубанского стрелкового полка (из бригады Маркова), а Богаевскому совместно с Эрдели атаковать Екатеринодар 28-го марта.