Мало-помалу он передвинул за угол и вторую ногу.

В десяти метрах виднелась терраса его собственной гостиной.

Реншоу добрался до нее, задыхаясь от страха. Дважды ему пришлось останавливаться, когда резкие порывы ветра угрожали сбросить его с карниза.

Еще усилие – и он, ухватившись за декоративные железные перила, бесшумно перемахнул через них. Уходя, он оставил занавески лишь наполовину задернутыми и теперь осторожно заглянул в помещение. Ему удалось подобраться к врагу сзади – как он и хотел.

Четыре солдата и один вертолет охраняли сундучок. Другие, должно быть, находились возле двери в ванную вместе с ракетной установкой.

Ладно. Необходимо неожиданно ворваться в гостиную, как делают бойцы спецназа, уничтожить тех, что возле сундучка, затем выскочить за дверь. Потом быстренько на такси – и в аэропорт. Оттуда в Майами, чтобы найти там «девушку с первоклассными идеями». Наверное, он сожжет ей физиономию огнеметом. Это будет вполне справедливо.

Сняв рубашку, Реншоу оторвал от рукава длинную полосу. Остальное он бросил себе под ноги, откусив пластмассовый носик от баллончика с горючей жидкостью. Реншоу просунул в баллончик один конец тряпки, затем вытащил его и засунул другой конец, оставив снаружи лишь пятнадцатисантиметровую полоску влажной ткани.

Вытащив зажигалку, он сделал глубокий вдох и чиркнул колесиком. Затем поднес зажигалку к ткани и, когда она загорелась, рывком отодвинул стеклянную перегородку и бросился внутрь.

Роняя на ковер капли горючей жидкости, Реншоу помчался вперед. Вертолет среагировал мгновенно, бросившись в самоубийственную атаку. Реншоу сбил его рукой, едва заметив жуткую боль, когда вращающиеся лопасти врезались в его незащищенную плоть.

Крошечные пехотинцы ринулись в сундучок.

Дальше все произошло очень быстро.

Реншоу швырнул баллончик с горючей жидкостью. Он ярко вспыхнул, быстро превращаясь в огненный шар.

В следующее мгновение Реншоу уже бежал к двери.

Он так и не узнал, что его убило.

Раздался сильный грохот, словно стальной сейф сбросили с приличной высоты. Только на сей раз удар сотряс все многоэтажное здание, заставив его стальной каркас вибрировать, словно камертон.

Дверь пентхауса сорвало с петель и вдребезги разбило о дальнюю стену.

Прогуливавшаяся внизу парочка вовремя посмотрела вверх, чтобы увидеть огромную белую вспышку – словно сотни фотографов одновременно нажали на спуск.

– Что-то взорвалось, – сказал мужчина. – Мне кажется…

– Что это? – спросила его спутница.

Что-то падало прямо на них, лениво кружась в воздухе; протянув руку, мужчина поймал странный предмет.

– Господи, да это же мужская рубашка! Вся в маленьких дырках. И в крови.

– Мне это не нравится, – встревоженно сказала женщина. – Вызовем такси, а, Ральф? Если наверху что-то случилось, нам придется беседовать с копами, а я не должна была сейчас с тобой встречаться.

– Ну да, конечно.

Оглядевшись по сторонам, он увидел такси и свистнул. Стоп-сигналы такси мигнули, и парочка помчалась к машине.

За ними, никем не замеченный, падал вниз маленький клочок бумаги. Слетев, он приземлился возле обрывков рубашки Джона Реншоу. Угловатым почерком с наклоном влево на нем было написано:

Эй, парни! Только в этом «Вьетнамском сундучке»!

Ограниченное предложение!

1 ракетная установка,

20 ракет «Ураган» класса «земля – воздух».

1 мини-модель термоядерной боеголовки.

[51]

Жена ждала Джима Нормана с двух часов дня. Увидев, как он заезжает во двор, она поспешила ему навстречу. Утром она сходила в магазин и накупила продуктов для праздничного обеда: пару бифштексов, бутылку «Лансерс», пучок салата, пикантный соус. И теперь, глядя на мужа, выбиравшегося из машины, миссис Норман очень надеялась, что им будет что праздновать.

Джим подошел ко входу в дом. В одной руке он держал новый портфель, в другой – стопку учебников. Миссис Норман рассмотрела название того, что был сверху: «Введение в грамматику». Она положила руки на плечи мужа и спросила:

– Ну, как все прошло?

Он улыбнулся.

В минувшую ночь ему снова приснился давний кошмар – впервые за долгое время, – и он проснулся в холодном поту, едва сдержав крик.

Собеседование в школе Дэвиса проводили директор и завуч английского отделения. Разговор коснулся и нервного срыва Джима.

Джим это предвидел и был готов.

Директор, лысый, бледный как смерть мужчина по фамилии Фентон, откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. Симмонс, завуч английского отделения, раскурил трубку.

– У меня тогда был очень трудный период, – сказал Джим Норман. Его руки, лежавшие на коленях, едва не принялись выбивать пальцами нервную дробь, но он пресек это дело сразу.

– Понятно, – улыбнулся Фентон. – У нас тут не принято лезть в чужие дела, однако я думаю, вы все со мной согласитесь, что работа у преподавателей – это сплошная нагрузка на психику, и уж тем более у преподавателей в средней школе. Пять часов в день разоряешься перед самой неблагодарной на свете публикой, которая, хоть ты убейся, никогда не оценит твоих стараний. Вот почему, – заключил он не без гордости, – среди школьных учителей так много язвенников. Намного больше, чем среди представителей всех прочих профессий, за исключением авиадиспетчеров.

– У меня действительно были критические обстоятельства, – сказал Джим.

Фентон и Симмонс сочувственно закивали, но явно только из вежливости. Завуч достал зажигалку и заново раскурил потухшую трубку. В кабинете вдруг стало тесно и душно. У Джима возникло странное ощущение, будто ему в затылок направили мощную инфракрасную лампу. Пальцы нервно забарабанили по коленям, но Джиму все-таки удалось овладеть собой.

– Я учился на выпускном курсе и проходил практику в школе. А летом, как раз перед этим последним курсом, у меня умерла мама… от рака… и когда мы с ней говорили в последний раз, она попросила, чтобы я не бросал учебу. Мой брат… у меня был старший брат… он погиб, когда мне было девять. Он мечтал стать учителем, и мама хотела…

По скучающим лицам директора и завуча он понял, что его явно заносит куда-то не туда, и подумал: «Черт, так я вообще все испорчу».

– В общем, я выполнил ее просьбу, – быстро закончил он, не вдаваясь в детали своих запутанных отношений с мамой и братом Уэйном, бедным-несчастным убитым Уэйном. – Когда я работал на практике вторую неделю, мою невесту сбила машина. Какой-то подросток… его так и не нашли.

Симмонс сочувственно прищелкнул языком.

– Но я как-то держался. А что еще мне оставалось? Ей крепко досталось… сложный перелом ноги, четыре сломанных ребра… но ее жизнь была вне опасности. По-моему, я даже не понимал, сколько всего на меня навалилось.

Теперь осторожнее.

– Я проходил практику в профтехучилище на Центральной, – сказал Джим.

– Тот еще райский уголок, – кивнул Фентон. – Выкидные ножи, армейские ботинки на подбитой металлом подошве, самострелы в шкафчиках для личных вещей, рэкет и вымогательство карманных денег, и каждый третий ученик продает травку двум остальным. Я знаю это училище.

– Там был один ученик, Марк Циммерман, – продолжал Джим. – Очень впечатлительный, тонкий мальчик. Играл на гитаре. Занимался в литературном классе. У него был талант. И вот однажды я прихожу на урок и вижу такую картину: два одноклассника держат Марка, а третий колотит его «Ямаху» о батарею. Марк страшно кричал. Я наорал на них, чтобы они прекратили. А когда я хотел отобрать инструмент, меня кто-то ударил. – Джим пожат плечами. – Вот так у меня и случился тот нервный срыв. Я не бился в истерике, не рыдал, не забивался в угол. Я просто больше не мог там работать. Даже близко не мог подойти – сразу внутри все сжималось. Становилось нечем дышать, прошибал холодный пот…