— Вы прекрасно знаете, что это гнусная ложь! Впрочем, ложь — ваша сущность, вы не мыслите себе в жизни ничего иного, кроме лжи, — гордо сказала Надежанна, цепенея от ужаса и своих собственных слов.

Папиец сокрушенно покачал головой.

По мере того, как рыцарь О Кихотий говорил, глаза Лилии де Триель расширялись. Иногда она вскрикивала от неожиданности или от восхищения, влажным взором глядя в лицо этого чем-то отличающегося от всех человека.

— Я сделаю все, что вы хотите, — сказала она, когда Никита закончил. Но я не вижу пути к освобождению Надежанны. Потайная дверь, которой воспользовался в первый день ее заключения этот молодой человек, обнаружена и строго охраняется.

— Надежанна отказалась от побега, теперь следует избавить ее от поползновений слуг увещевания на ее доспехи и достоинство, дабы не посмели изуверы унизить ее.

— Разве это спасет ее? — удивилась де Триель.

— Это поможет нам, — загадочно ответил Никита.

— Ах, лучше бы я остался тогда на месте божественной Надежанны! воскликнул Сандрий.

— Еще лучше, дорогой мой Санчо, если бы она не осталась на коронацию, — ответил О Кихотий и обратился к молчаливому бородачу: — Гневий, тебе придется вспомнить свое раменское прошлое…

— Я все понял, еще когда восхищался мудростью возвращенного вашей доблести браслета.

— Это были мудрые советы моих друзей с такими же браслетами, друзей, рассеянных по всему свету.

Дождь усилился, лодка причалила к своему прежнему месту, а две тени снова растворились на фоне стен замка.

Девица де Триель появилась в холодном полутемном зале пиршеств и потребовала у стражей немедленно вызвать из королевских покоев герцога Ноэльского.

Один из двух стражей повиновался и вскоре вернулся, со стуком приставив алебарду к ноге.

Наконец появился наскоро одетый, недовольный и сонный герцог Ноэльский.

При виде дамы в мокром плаще он не удержался от привычного ему насмешливого тона.

— Вы всегда гуляете, миледи, по ночам в такую погоду? Вам надлежало бы жить на наших островах, там непогода чаще.

— Тем не менее я напомню вам, что непогожая ночь стоит сейчас во Френдляндии, в осажденном вашими врагами Ремле, очень благоприятствуя началу штурма и возможного конца…

— Ах, вы не досмотрели кошмар и решили поделиться им со мной.

— Да, ваше всесилие, поделиться некоторыми кошмарными тайнами.

— Если это не милая шутка, то беседу нашу следует продолжить в более благоприятном месте, миледи. В замке есть помещения, откуда не вырваться ни одному звуку.

И герцог, продолжая зевать, прикрывая рот рукой, повел девицу де Триель к двери в тюремную башню, но не наверх, по ступеням в круглый зал и спальню-клетку Надежанны, а вниз…

— «Камера откровенности», — объявил герцог. — Стоит ознакомиться с ее достопримечательностями. Вот полюбуйтесь. Эти клещи не для вытаскивания углей из камина, а для вырывания каленым железом живого мяса при увещевании, а другие, поменьше, — только для вырывания ногтей. Менее эффектно, но, уверяю вас, очень болезненно, судя по отчаянным воплям.

Лилия поморщилась.

— Но это пустяки по сравнению с такими орудиями, как, скажем, железный сапог, сдавливаемый винтами. Что может быть ужаснее тесной обуви? А здесь дробятся кости, с хрустом, моя миледи. Еще страшнее «Железная Дева». Их несколько разных размеров, есть и для дам. Они напоминают футляр для драгоценностей, куда в живом виде помещаются допрашиваемые. Вот так, смотрите, я открыл, и вы убедитесь, что вся внутренняя часть футляра усеяна, как иглами, кинжалами, вонзающимися в тело увещеваемого или увещеваемой ради их откровенности и достижения небесной дали блаженства, ждущих их. А дыба, я думаю, известна каждому. Ну как?

— Могу сказать вам, ваше герцогское всесилие, что не хотела бы видеть вас после штурма Ремля здесь в виде принуждаемого к откровенности.

— Ну знаете ли… если ваши тайны так же успокаивающе действуют, как ваши обещания, то я предпочитаю быть в покоях своего царственного брата.

— Вот о всяческом родстве, ваше всесилие, и пойдет речь.

— О родстве? — удивился герцог.

— Да, о родстве, предусмотренном условием введения в действие мирного договора между тритцами и френдляндцами, который избавил бы вас, ваше всесилие, от неприятностей, связанных с вашим пребыванием в этой «камере откровенности».

— Вы правы, несравненная, если имеете в виду женитьбу Кардия VII. К сожалению, прибытие его невесты, юной принцессы, моей сестры, задерживается.

— Должна вас огорчить, юная принцесса не приедет.

— Почему же? Ее не пропустят лютеры?

— Это тоже послужило бы препятствием, но дело хуже. Ваша милая сестра умерла от оспы.

— Умерла от оспы? Вы шутите?

— Оспой не шутят, ваше всесилие. Каждый из нас мог бы последовать за нею следом, если бы она успела приехать и повенчаться с моим королем.

— Так, — яростно затеребил свой ус герцог. — Чем еще вы меня сразите?

— Тем, что ваш всевластный отец жив и здоров, что радует меня не в меньшей степени, чем вас.

— Благодарю за вежливое участие.

— Это не участие, а родственные чувства.

— Родственные, вы сказали?

— Да, вам придется выслушать некоторые тайны королевской крови, вашей в том числе.

— Не заставляйте меня забыть, что вы дама.

— Не только дама, но и родная ваша сестра, ваше всесилие, горюющая вместе с вами о кончине юной принцессы, тоже сестры моей.

— Может быть, вы плохо спали, или у вас привычка будить людей, чтобы рассказывать им свои сны?

— Ничуть, ваше всесилие. Двадцать пять лет назад тогда еще юный король Великотритцании Керней III впервые вторгся во Френдляндию, позволив своим войскам грабить, жечь, насиловать и захватывать любые трофеи. Сам он, как вы, вероятно, знаете, тоже не отставал от них. Но будучи бескорыстным, с одной стороны, и мужчиной из мужчин…

Герцог поклонился.

— Ваш батюшка в качестве трофеев предпочитал пользоваться лучшими красавицами Френдляндии, и первой из них считалась моя мать.

— Вы, безусловно, унаследовали ее внешность, — галантно произнес герцог, стараясь скрыть недоумение и заинтересованность.

— Моя мать тогда еще не была замужем, и ваш батюшка по-королевски одарил ее своим вниманием, она же благодарно, будучи еще незамужней, одарила его, тайно родив королю Великотритцании сразу двух девочек. Конечно, этот неблаговидный случай пришлось скрыть. Возлюбленной короля тритцев нужно было как ни в чем не бывало вернуться ко двору, а девочек отдать на воспитание в село, старосте Гарию Лютому. Когда они подросли, их обучали в монастыре святых Девственниц, о чем позаботился мудрый старец, впоследствии птипапий Пифий.

Вернувшись на свои острова для подготовки нового набега на Френдляндию, ваш всевластный отец Керний III не забыл своей френдляндской привязанности, с королевской щедростью обеспечил мою мать завидным приданым, выдав замуж за неимущего рыцаря де Триель, который за полученное приданое должен был признать девочек своими дочерьми, что, верный рыцарской чести, готов был сделать, но…

— Какое еще «но»? Еще одна оспа, унесшая вашу сестру?

— Не только мою, но и вашу, ваше всесилие. Отец-то у нас общий. Нет, не оспа, а проклятые кочующие рамены. Они украли девочку из монастыря, обучив ее в своем таборе чернокнижным гаданиям, внушениям и даже умению летать по воздуху.

— О, всевышний! Когда же настанет конец мучившим вас сегодня кошмарам?

— Вы можете не поверить мне, но не увидеть в том, что я говорю, выгоду для себя просто неразумно, ваше всесилие.

— Какая выгода? В чем?

— Вы удивляете меня, ваше всесилие, своей недогадливостью. Разве не мирный договор, введенный в действие, снимает осаду с Ремля?

— Допустим, — неохотно согласился герцог.

— Для этого требуется венчание короля Френдляндии с вашей сестрой, ваше всесилие. Не так ли?

— Но оспа унесла ее.

— Ее, увы, да! Но ваша сестра, готовая идти под венец с Кардием VII, стоит перед вами, ваше всесилие.