Все внимательно следят и движутся за Милисавом, не спуская глаз с кончика трости.

Я с Йосой буду левым флангом и ударю на колодец князя Ефты, мимо сапожника Милы и выйду из-за общинных весов, вот с этой стороны «Европы». Вы же, господин начальник, будете центром…

Еротие (испуганно). Кто центр?

Милисав. Вы!

Еротие. Ну, да! Чтобы он как раз в меня и стрелял?

Милисав. Да нет, вы будете обеспечивать середину. С вами пойдет Таса.

Еротие. Таса? Нечего сказать! Подобрали мне войско.

Вича. Лучше будет, господин начальник, если он пойдет с вами. И не для того, чтобы оказать вам помощь, а чтобы он не оставался в канцелярии, иначе убежит, отправится на базар и все разгласит.

Таса. Ей-богу, не разглашу!

Еротие. Разгласишь! Я тебя знаю! Давай уж лучше со мной – в центр!

Милисав. Вы пойдете прямо через базарную площадь.

Еротие. И буду делать вид, что пошел на базар. А ты (Тасе) от меня ни на шаг.

Милисав. И после того как мы таким образом окружим «Европу» со всех сторон…

Еротие. Ох-хо-хо, всю Европу окружим! Ну, а дальше?

Милисав. Дальше пойдем в атаку.

Еротие (испуганно). В какую атаку?

Милисав. Как прибудем все на свои места, вы, господин начальник, дадите нам сигнал свистом.

Еротие. Нет, этого я не могу!

Милисав. Почему?

Еротие. Не умею!

Милисав. Что не умеете?

Еротие. Не умею свистеть, не дал мне бог таланта на это. Могу собаку свистнуть, индюка подозвать, а как дело дойдет до какой-нибудь опасности, сопрет у меня что-то вот здесь, и, как ни вытягиваю губы, как ни дую, никакого звука не получается.

Милисав (Тасе). A ты умеешь свистеть?

Таса. Умею, господин Милисав!

Милисав. Так вот, Таса будет свистеть.

Еротие. Ладно, пускай он будет свистком, чтоб и от него какая-нибудь польза была.

Вича. Хороший план составил Милисав, господин начальник!

Еротие. Эх, господин Милисав, кем бы ты стал, если б остался в армии и таким манером завоевывал Европы. Твой план денег стоит. Ты только не сказал, что нам делать с господином Жикой? (Ищет его глазами и видит, что тот сидит на стуле и спит.) Знаешь, пускай остается здесь в качестве резерва.

Алекса. А я пойду вперед и буду там.

Еротие. И послушаешь малость, что будут говорить граждане. Если кто станет ворчать, запиши его имя, ибо граждане должны знать, что государство не потерпит воркотни в столь ответственные минуты. (Остальным.) А теперь, господа, пошли, но храбро и разумно. Таса, подождешь меня у калитки.

Все уходят в канцелярию, кроме Еротие и Жики, который остается спать.

Еротие, Анджа, Марица.

Еротие (подходя к дверям слева). Анджа! Марица!

Анджа (появляясь одновременно с Марицей в дверях). Что такое?

Еротие. Дайте мне фуражку и пистолет!

Анджа. На что тебе пистолет?

Еротие. Дай, раз говорю!

Марица. Но почему вы нам не скажете?…

Еротие (кричит на них). Подайте фуражку и пистолет, приказываю! Вы знаете, что такое приказ?

Анджа и Марица скрываются в комнате.

Еротие возбужденно ходит, разговаривая сам с собой.

Появляется Анджа, за ней Марица; одна несет фуражку, другая – пистолет.

Анджа. Да скажи ты нам, на что тебе пистолет?

Еротие (надевает на голову фуражку, пистолет засовывает в задний карман). Пет! Я сегодня центр!

Анджа. Кто?

Еротие, Центр!

Анджа (крестится). С нами крестная сила и матерь божия! Ну ладно, а зачем тебе пистолет?

Еротие. На охоту иду!

Марица. На охоту!

Еротие. Да!

Анджа. Да что с тобой, что ты городишь, господи?!

Еротие. Запомни. Иду на охоту – за очередным чином! (Уходит.)

Анджа и Марица, потрясенные, долго смотрят ему вслед. В этот момент Жика громко всхрапывает, они взвизгивают и убегают в другую комнату.

Комната писарей в уездной канцелярии. Двери: в глубине сцены – на улицу, впереди слева – в комнату практикантов, справа, в глубине – в квартиру уездного начальника. В углу, за этой дверью – железная печка, труба которой идет сперва по стене прямо на публику, а затем над столом Жики делает поворот влево и проходит сквозь стену над дверью в комнату практикантов. Справа от входной двери у стены старая деревянная скамья, и на ней масса папок, подпертых с обеих сторон кирпичами. Над скамьей портрет князя Милана Обреновича,[2] под ним какая-то прокламация, по бокам которой на стену наклеены какие-то распоряжения, написанные от руки. Вдоль левой стены полки, на них папки с делами. На каждой папке большая буква «Д» и номера. Перед полками стол, на нем огромная книжища – для записи входящих и исходящих – и книга для протоколов. Книга входящих и исходящих открыта, верхняя часть ее приподнята, под нее подложено полено. На столе также груда бумаг. Это стол писаря Милисава, а справа, совсем близко от публики, – стол писаря Жики, на нем еще большая груда бумаг, прижатых кусками кирпича.

Канцелярия грязная. На полу валяются обрывки бумаги, яблочная кожура и томе подобное. На стенах висят какие-то выцветшие бумаги, пальто, веники и другие предметы.

При поднятии занавеса Милисав стоит на своем столе, доставая какую-то папку с самой верхней полки. Жика сидит за своим столом, без воротничка, с расстегнутым жилетом, и держит на голове тряпку, смоченную холодной водой.

Милисав, Жика, Йоса.

Жика (выпивает ковш воды о отдает Йосе, стоящему возле его стола). На! Есть там кто на очереди?

Йоса. Есть.

Жика. Сколько их?

Йоса. Человек пять-шесть.

Жика. Ух, привыкла эта публика сидеть на шее у власти! Что ты с ней поделаешь!

Йоса уходит.

Милисав, Жика.

Милисав (открыв папку, осторожно трясет ее). Винцо-то небось молодое было?

Жика. Почему молодое?

Милисав. Да потому, что ты с утра уже второй ковш выпил.

Жика. Нет, вино было хорошее, только много… много, братец.

Миладин, те же.

Входит Миладин, подобострастно комкая в руках шапку.

Жика (недовольно). Ну, еще что там?

Миладин. Да вот, я пришел, сударь!

Жика. Вижу, что пришел. Давай говори, чего хочешь!

Миладин. Да ведь знаешь ты, господин Жика!

Жика. Ничего я не знаю.

Миладин. Так вот… за справедливостью я пришел, сударь!

Жика. За справедливостью пришел. Будто я пекарь и пеку справедливость. Ты небось думаешь: только ты явился и – дай справедливость, а я открываю ящик – и извольте, пожалуйста!

Миладин. Да я полагаю, закон…

Жика. Оставь ты закон в покое! Закон – это закон, а ты – это ты. Что тебе закон? Родня? Может, кум, свят или дядя?

Миладин. Да нет, сударь!

Жика. Так что же ты к нему лезешь, словно он тебе родной дядя?! Закон не для тебя написан, а для меня, чтобы я знал, сколько тебе надо от него отрезать. Понимаешь?

Миладин. Понимаю. Но вот я…

Жика. Есть у тебя в лавке весы?

Миладин. Есть, господин Жика!

Жика. Вот видишь, и у меня есть. Закон – это мои весы. Положу на весы твою просьбу или жалобу, а с другой стороны – параграф. Мало будет, еще один подброшу, и на этот раз будет мало, суну смягчающее обстоятельство, а если стрелка качнется в другую сторону, подкину отягчающее обстоятельство. Если же опять она не захочет склониться в твою сторону, я, друг ты мой, подтолкну стрелку мизинчиком, и весы – хоп! – и качнутся на твою сторону.

Милисав в это время, раскрыв папку, что-то в ней ищет, злясь, что не может найти. Снова складывает все бумаги в папку, завязывает. Залезает на стол, ставит папку на место, достает другую, развязывает на столе и что-то в ней ищет.