Еротие. Нет! Здесь мы его читать не будем. Мы прочитаем его после – я и ты, – когда останемся одни.

Вича (хватает фуражку). Тогда, господин начальник, я ухожу! (Идет.)

Еротие. Куда ты?

Вича. Я оставляю свой пост и иду на телеграф, чтобы подать господину министру телеграмму с отставкой и сообщить, почему я это делаю.

Еротие. Не обязательно, братец, сообщать министру, можешь и мне.

Вича. У меня это вот уже где сидит. Я мучаюсь и арестовываю этого разбойника, а вы телеграфируете: «Я арестовал его с опасностью для жизни» Я это проглатываю и терплю, так как имею другие обещания, и вдруг – нате вам! Барышня пишет любовные письма. А теперь еще вы не разрешаете читать письмо, хотя мы обязаны это сделать.

Еротие. Стой, брат! Подожди немного! (Гражданам.) Эй, говорил я вам, чтобы вы не слушали! Смотрите, не то вам за все расплачиваться придется! (Жике.) Как, господин Жика, обязаны мы читать письмо?

Жика. Да вроде обязаны!

Джока. Лучше дальше не читайте.

Еротие. А ты помолчи, слышишь! (Милисаву.) И ты, господин Милисав, считаешь, что мы обязаны читать?

Милисав. Так точно!

Еротие. Хорошо! Садись, господин Вича, и продолжай. А письмо читай ты, господин Жика! Дает ему письмо.) Чтобы господин Вича им не наслаждался. (Гражданам.) А вы не смейте слушать, дьявол вас побери!

Жика. Как, с начала?

Еротие. Какой там с начала! То, что мы слышали – слышали! Читай с того места, где мы остановились…

Жика. «А потом перешел в полицию».

Еротие. Ну да, отсюда!

Жика (читает). «Так вот, он и мать пристали ко мне, чтобы я вышла замуж за одного уездного писаря, тощего верзилу, похожего на петуха, а кроме того, пройдоху и первоклассного жулика, от которого стонет весь уезд…»

Вича (вспыхнув, вскакивает). Прошу вас… я не разрешаю читать это письмо.

Еротие. Эге?

Вича. Я не потерплю, я не разрешаю!

Еротие. Ага, теперь видишь, сынок, как дело обернулось? Налетел тут: документ, закон, следствие, а видишь, что получилось! Нет, как только тебе на ум приходит закон, господин Вича, я сразу уж знаю, что все получится шиворот-навыворот.

Вича. Позор, что барышня, дочка нашего начальника…

Еротие (продолжает). Осрамила этого самого начальника.

Вича. Это другое дело.

Еротие. Почему другое?

Вича. То больше ваше дело, семейное. А тут оскорбление при исполнении служебных обязанностей. Я подам иск за нанесение оскорбления.

Еротие. Ну что ж. Подай его мне!

Вича. Я знаю, кому его подать!

Из квартиры Еротие слышен звон разбитой посуды. Дверь резко открывается, и оттуда в канцелярию летят тарелки, горшки и вазы с цветами. Все в страхе вскакивают со своих мест. Открывается дверь, ведущая в комнату практикантов, и из нее выглядывают все практиканты.

Анджа, затем Марица, те же.

Анджа (испуганная появляется в дверях). Друг мой! Ты муж, ты отец и ты власть, помоги!

Еротие. Господи, что еще за трам-тарарам?

Анджа. Дочка все в доме переколотила!

Еротие. Видали разбойницу! Мало ей того, что она всех нас здесь так отделала, она еще и дом рушит! Где она?

Марица (появляется и подходит пряло к отцу). Вот я! (Замечает Джоку, бросается к нему.) Джока, милый Джока!

Еротие (удивленно). Что-о-о? Джока?!

Анджа (тоже удивленно). Это… Джока?

Марица. Да, да, это Джока.

Еротие (обнюхивает Джоку). Клянусь богом и душой, это он! Пахнет мятными лепешками.

Анджа (все еще никак не может прийти в себя). Неужели это тот самый Джока?

Еротие. Ну да, тот, чего ты еще?

Марица. Да, тот самый Джока. Я говорила тебе, мама, что он приедет! Вот он и приехал. Я ходила к нему в трактир и искала его там.

Еротие. Кто ходил?

Марица. Я!

Еротие. А зачем тебе надо было ходить, раз не тебе было приказано его арестовать?

Марица. Вот так! Ходила и услышала, что он арестован.

Еротие. Ну и хорошо, что услышала, а сейчас ты его и увидела, а теперь – марш в комнату, а мы продолжим свое дело.

Марица. Нет, я от него не уйду. Вот здесь, перед всем светом я его обниму, и вы не сможете меня с ним разлучить. (Крепко обнимает Джоку.)

Вича (орет). Прошу вас… я протестую! Это канцелярия, это официальное следствие, это государственное учреждение! И я протестую против того, что в государственном учреждении частные лица обнимаются и целуются.

Еротие. Эй, да подожди ты! Чего ты завыл?

Вича. Я прошу записать в протокол следствия, что здесь, в канцелярии, частные лица целуются и обнимаются на глазах у властей.

Еротие. Постой ты, дай мне сперва разобраться!

Вича (в бешенстве). Я протестую во имя государственной нравственности! И я от имени государства заявляю, что мои глаза не могут на это смотреть. Я не обязан, находясь при исполнении служебных обязанностей, смотреть на поцелуи и объятия в государственном учреждении и заявляю, что расцениваю это как оскорбление, нанесенное при исполнении служебных обязанностей. Извольте сами продолжать следствие! (Хватает фуражку и быстро уходит.)

Те же, без Вичи.

Еротие. Оно, конечно, человек прав. Это оскорбление при исполнении служебных обязанностей. (Замечает практикантов.) А вы что здесь собрались, будто тут какое-то представление? (Хватает письменные принадлежности, линейки, все, что попадает под руку, и швыряет в них, те отступают и закрывают дверь.) И вы, разбойники! Тоже мне герои, навалились на помощника аптекаря, а будь на его месте грабитель, сразу бы задали стрекача! Вон отсюда! (Бьет стражников ногой и выбрасывает их таким образом из комнаты. При этом один из граждан, Спаса, попадается ему на дороге и вылетает вон от пинка. Другой гражданин, Миладин, как только начальник разбушевался, прячется на переднем плане сцены за полкой с делами и тут, притаившись, не дыша, остается на сцене до конца.)

Анджа (пытаясь что-то сказать). Еротие!

Еротие. Цыц!

Марица. Отец!

Еротие. Цыц!

Джока. Господин начальник!..

Еротие. Молчи, Джока, не то я тебя своими руками удушу. Это ты мне по-аптекарски заварил кашу!

Джока. Я только хотел…

Еротие. Цыц! (Андже.) Убери с глаз моих долой и одного и другую, убери их от меня, прошу, у меня все в глазах помутилось.

Анджа хватает Джоку и Марицу и уводит их.

Еротие, Жика, Милисав.

Еротие (Жике и Милисаву). Ну что, люди добрые, видели, что здесь творится? Господин министр читает сейчас мою депешу: «Набросился на меня, угрожая моей жизни», – а он вот здесь, посреди канцелярии, набросился на мою дочку.

Жика. Это…

Еротие. Знаю, что ты хочешь сказать: она на него набросилась. Все едино. Поднимется же шум на базаре; этот Бича во все стороны разнесет.

Жика. Да он сильно разозлился!

Еротие. А как ты думаешь, куда он пошел?

Жика. Да… небось на телеграф.

Еротие. На телеграф? А что ему там делать?

Жика. Наверное, министру телеграфировать.

Еротие. Министру? Какому министру, господи боже! О чем он может телеграфировать министру? Господин Милисав, сбегай ты, бога ради, за ним и скажи, чтобы он не шутил и не мутил воду. Достаточно мне этот Джока намутил, а сейчас еще он!

Милисав встает и берет фуражку.

И слышишь, господин Милисав, если он тебя почему-либо не послушается, скажи телеграфисту, чтобы он ни единой депеши не смел посылать, кто бы ее ни принес, пока я не просмотрю.

Жика. Но ведь это цензура.

Еротие. Пускай! Когда речь идет о спасении государства и династии, я введу и цензуру, и секвестуру, и позитиру, буду пытать и всыплю каждому по двадцать пять. А то как же иначе! Иди, бога ради, господин Милисав!

Милисав уходит.