– Что ты имеешь в виду? Почему это важно? С кем ты встречаешься? – В голосе жены сквозило подозрение.

Ему не хотелось обманывать Сиобхан. Он любил эту женщину; каждый вечер, ложась с ней в постель, он благодарил судьбу за то, что женат именно на ней. Женился он поздно и считал, что ему отчаянно повезло встретить в его уже немолодые годы такую женщину, как она.

– Я не могу тебе всего рассказать. Это закрытая информация.

У Тернера был такой жалкий вид, что на какое-то мгновение Сиобхан была просто сбита с толку.

– Закрытая информация? – проговорила она наконец. – Что это значит? Для кого закрытая?

Поймав в ее глазах искорки разгоравшегося гнева и опасаясь, что этот гнев вот-вот всей мощью выплеснется на него, Тернер был вынужден хоть что-то ответить. Он не нашел ничего лучшего, чем неопределенно пожать плечами. В этом жесте, как, впрочем, и во всем поведении мужа, Сиобхан разглядела нечто такое, что обратило ее гнев в беспокойство.

– Робин? В чем дело?

– Ни в чем.

Она положила руки ему на плечи – так они обычно выражали свои взаимные чувства.

– Прошу тебя, Робин, – протянула она, прижавшись к его щеке. – Я же вижу, тебя что-то гнетет.

Тернер улыбнулся, но поспешность, с которой он это сделал, и блеск в его глазах не дали улыбке обмануть Сиобхан.

– Да нет, ничего. Так, просто встреча с… – Он на мгновение запнулся, и Сиобхан поняла: то, что он произнесет в следующий миг, будет ложью. – С потенциальным спонсором. Может быть, удастся получить с него миллион.

Еще до того, как он окончил фразу, Сиобхан знала, что это ложь, но страх знать правду лишил ее желания вывести мужа на чистую воду.

– Как его фамилия?

– Не знаю, – сказал он, прекрасно понимая, что такой ответ звучит по меньшей мере глупо. Поэтому Тернеру ничего не оставалось, как выдать жене хотя бы часть правды. – Этот человек из «Пел-Эбштейн».

Сиобхан нахмурилась:

– Ты, по-моему, прежде у них работал?

Тернер кивнул:

– Да. Это все старые связи.

Она знала, что где-то в словах мужа прячется ложь, но всякая ее попытка выяснить, что именно недоговаривает Робин, сдерживалась страхом, и это был не страх перед правдой, сколь бы ужасной она ни оказалась, а страх, который Сиобхан инстинктивно угадывала в словах мужа. Тернер тем временем продолжал:

– Это ненадолго, Сиобхан. Я приеду к Гилбертам чуть позже, вот и все.

Он поцеловал жену в щеку, обнял, и ей не оставалось ничего иного, как согласиться, пусть и неохотно.

Тернер пребывал в отвратительном состоянии: все его члены ныли, в груди ощущался нарастающий дискомфорт. Поэтому он заказал себе большую порцию джина с тоником и, дождавшись, пока бармен наполнит его стакан, устроился за столиком у самого выхода. Стакан опустел очень быстро, вторую порцию напитка ждала та же участь. Третий стакан Тернер выпил уже не торопясь. К тому моменту большая стрелка на часах бара перевалила за цифру семь. Когда Тернер в четвертый раз с полным стаканом вернулся к своему столику, там уже сидел тот, кого он ожидал. Этот неожиданно появившийся мужчина показался ему смутно знакомым, но к этому времени Тернер уже принял изрядную дозу этанола и его реакции стали несколько заторможенными.

– А, вы… – Местоимение послужило приветствием.

Алан Розенталь улыбнулся.

– Я, – согласился он.

Розенталь был в длинном черном кожаном пиджаке, фалды которого, когда он сидел, свисали почти до пола. Его руки обтягивали элегантные кожаные перчатки, которых он, вопреки правилам этикета, не снял.

Тернер начал разговор воинственно:

– Я хотел говорить со Старлингом. Не с вами.

– Но придется говорить со мной, – отрезал собеседник. И, раз и навсегда решив этот вопрос, продолжил: – Какие у нас проблемы?

Джин с тоником подогрели страх Тернера, и он отпустил тормоза. Перегнувшись через стол, он оказался лицом к лицу с Розенталем и произнес:

– Протей, вот что.

Это слово произвело на Розенталя сильное впечатление, однако на его лице не дрогнул ни один мускул. Напротив, он заговорил совершенно спокойным тоном:

– Вы кричите, Робин.

– Не смейте называть меня Робином! Для вас я профессор Тернер!

– Ах, ну да, совершенно забыл, что вас повысили в должности. – Голос Розенталя оставался таким же монотонным, а лицо – бесстрастным.

Тернер презрительно усмехнулся:

– Впредь не забывайте этого. Теперь я профессор.

Розенталь не преминул вежливо заметить:

– В таком случае и вас попрошу не забывать, кому вы обязаны своим профессорским званием.

Тернер был уже настолько пьян, что не сразу смог отреагировать на этот выпад:

– Возможно, и вы не забудете, что я знаю.

– То есть?

Тернер закашлялся, и его грудь пронзила резкая боль. В баре было тепло, но ведь вокруг полно народу, а на улице – весенняя слякоть. Возможно, это так, ничего…

– Принесите мне еще джина, – велел он, и Розенталь кивнул с непроницаемым видом. Вернувшись со стаканом, он заметил:

– Вы расстроены.

Тернер осоловевшим взглядом уставился на собеседника, не веря собственным ушам.

– Расстроен? – взорвался он. – Расстроен?! Еще бы мне не быть расстроенным!

– Вы опять кричите.

За те секунды, что Розенталь произносил эту ничего не значившую фразу, Тернер успел опорожнить стакан. Он зашипел на Розенталя:

– Вы думаете, я кричу? Погодите, послушайте, что я, как вы выразились, прокричу дальше.

То, что «прокричал» далее Тернер, лишь подтвердило опасения Розенталя, зародившиеся у него в тот самый момент, когда он, сняв телефонную трубку, услышал по-театральному драматический требовательный голос Профессора. Розенталю ничего не стоило в любой момент прервать разговор и напрямую спросить Тернера, чего тот, собственно, хочет, но ему нужно было выудить у него как можно больше информации и понять, что именно вызвало у него подозрения.

– Не лучше ли вам сейчас рассказать мне обо всем подробно?

Казалось, Тернеру не хватает еще одной дозы алкоголя, но в конце концов он решился раскрыть источник своего возбуждения:

– Вы лгали мне.

– О чем?

Тернер уже плохо ориентировался в происходящем. Срывающимся голосом он закричал:

– А как насчет?.. Не нужно, Розенталь, не нужно! Если вы намерены разыгрывать свои дурацкие игры – пожалуйста, я согласен. Хотите, я начну кричать прямо здесь и сейчас? Что именно? Может быть, слова вроде «Протей»? А как насчет «Пел-Эбштейн-Фармасьютикалс»? А как насчет смерти Миллисент Суит?

Розенталь улыбнулся и в знак того, что сдается, театрально замахал руками:

– Ладно, ладно. Я понял.

– Нет, – продолжал протестовать Тернер. – Это я понял! Вы лгали мне. Вы говорили, что все анализы отрицательные.

Розенталь счел наиболее разумным не перечить своему собеседнику.

– И вы обнаружили, что на самом деле все совсем наоборот.

– Вот именно, черт побери! И тут мне на ум пришел вопрос: как и отчего умерла Милли?

– И вы подумали…

Тернера вновь прорвало. Он навалился грудью на стол и, ткнув пальцем в плечо Розенталя, невнятно прорычал:

– Я понял: Милли была убита Протеем и, скорее всего, я следующий. Может быть, эта моя простуда, грипп, или что там это может быть еще, – последнее, чем я заболею.

По натуре Тернер не был агрессивным человеком, и сейчас, произнося эти слова и подчеркивая их смысл резкими движениями руки, он чувствовал, что бьется о несокрушимую стену. Розенталь по-прежнему оставался бесстрастным, словно лев, хладнокровно взирающий на перепуганную лань. Речь Тернера нисколько не испугала его – на своем веку он повидал и не такое.

– Так чего же в этой ситуации вы хотите от меня? – произнес он, когда Тернер исчерпал свой словарный запас.

– Ситуации? Ситуации?!– Теперь Тернер уже действительно кричал. – Вы называете это ситуацией?

Розенталь пожал плечами. Уж лучше бы он что-нибудь сказал: этот неопределенный жест подействовал на Тернера, как красная тряпка на быка, и он раскричался еще громче: