Большинство смертей, с которыми доводилось сталкиваться Кауперу, не вызывало подозрений в их насильственной природе. Однако в этих случаях никого нельзя уговорить поставить подпись под свидетельством о смерти. Первое место в этом невеселом хит-параде занимал внезапный коллапс в преклонном возрасте, далее с небольшим отрывом шли разнообразные самоубийства, всевозможные несчастные случаи, смерти, вызванные профессиональными заболеваниями, смерти в тюрьмах или на железнодорожных путях. Хочешь не хочешь, но во всех этих случаях коронеру приходится платить за вскрытие. Но и это не являлось страховкой от головной боли, если подготовленные и уже подписанные свидетельства возвращались к Кауперу обратно с убийственной пометкой: «Неестественные причины». Такие пометки буквально доводили его до бешенства, поскольку означали новые следственные действия, а соответственно и новые расходы.

Кроме вышеперечисленных, оставалось лишь небольшое количество смертей, но именно они всегда выливались в крайне запутанные дела. И это дело грозило стать одним из них.

На противоположной стороне улицы за проржавелым фургоном без номеров остановилась полицейская машина, лишенная каких-либо специальных опознавательных знаков. Каупер нехотя вылез из своей машины и направился к только что прибывшим мужчине и женщине. Мужчину, Ламберта, он знал, но его спутницу видел впервые. Каупер заметил, что она блондинка, обладала неплохой фигурой, да и вообще была весьма недурна собой – с такой женщиной он был бы не прочь познакомиться поближе. Как и Ламберт, она имела усталый вид старшего полицейского офицера. Впрочем, наблюдательный взгляд Каупера не мог не заметить, что отношения между этими полицейскими не слишком ровные. Появление сотрудника службы коронеров не улучшило их настроения.

– Фрэнк, – вместо приветствия произнес Ламберт, но, не договорив, замолчал.

Ламберт был высоким мужчиной крепкого телосложения, однако начавший округляться живот свидетельствовал, что его хозяин понемногу теряет форму. Полицейский расправил плечи, но неожиданно опять ссутулился, словно сбрасывая напряжение, потом медленно, с нескрываемым отвращением оглядел дома вдоль улицы. Фрэнк вдруг обратил внимание, что с момента их последней встречи Ламберт слегка полысел, хотя его волосы по-прежнему сохраняли смоляную черноту. В прошлом Каупер тоже служил в полиции, и Ламберт, будучи младше его, прекрасно видел, насколько ненавистна Фрэнку его работа, – более того, он считал Каупера просто-напросто некомпетентным.

Женщина, которую звали Беверли Уортон, вообще не обратила внимания на Каупера. Она была наслышана о том, что он собой представляет, а потому не испытывала ни малейшего желания выдавливать из себя какие-либо эмоции.

Растерявшись, Каупер улыбнулся шоферу – женственного вида молодому человеку – и с облегчением увидел, что и тот улыбнулся в ответ.

– Странное дело, – заметил Каупер, по всей видимости обрадовавшись тому, что формальное представление закончено. Он засмеялся, но вовсе не потому, что собирался рассказать что-то занятное, просто такова была его манера говорить. Ни Ламберт, ни Уортон не отреагировали на замечание Каупера, и это стало самым красноречивым ответом. Даже если бы кто-нибудь из них вздумал произнести пятнадцатиминутную тираду о никчемности, непреодолимой лености и непроходимой глупости Каупера, это не смогло бы стать для него большим оскорблением.

В подъезде, недосягаемый для сыпавшего с неба дождя, стоял полицейский в форме. Там не толпились любопытные зрители, никто не шушукался, заглядывая через плечо впереди стоящего, не нужно было никого просить разойтись и не мешать следствию. Одним словом, поведение жителей соседних домов говорило об их полном безразличии к происходящему. Полицейский же всем своим видом показывал, что ему смертельно надоело торчать здесь без толку.

– Я не стал заходить в квартиру, чтобы ничего не трогать.

Слова Каупера повисли в воздухе – его попросту никто не слушал.

Ламберт и Уортон вошли внутрь, Каупер, продолжая ухмыляться, двинулся следом. Уже находясь за дверью, они увидели, как в обшарпанной прихожей мелькают отблески фотовспышки. Температура в доме была не выше, чем на улице, так как входная дверь с момента обнаружения тела не закрывалась, но, даже если бы кому-нибудь из полицейских пришла в голову мысль поберечь в доме тепло, его все равно не хватило бы, чтобы согреть царившую в нем атмосферу.

В квартире безо всякой видимой надобности торчал молодой констебль – обладатель волос с кроваво-красным отливом, державший в руках записную книжку. Фотограф, который занимался съемкой места происшествия, – тучный мужчина с длинными и косматыми волосами, – вскользь глянул на вновь прибывших и невозмутимо продолжил колдовать над телом.

Ламберт осмотрелся. Он увидел, что в комнате, где они находились, стояли кровать, ночной столик и гардероб; за занавеской оставалось место для маленькой кухни. Все эти вещи, как и сама комната, выглядели аккуратными и чистыми, но лишенными каких-либо приметных украшений. Ламберт заглянул в гостиную, отделенную от спальни раздвижной дверью. Там он нашел диван, кресло и обеденный стол, окруженный тремя разнокалиберными стульями, – вся мебель наверняка была куплена в магазине подержанных вещей. Единственной вещью, которую можно было счесть ценной, являлся черный портативный телевизор. Плотные, непонятного грязного цвета портьеры закрывали эркер с тяжелым деревянным обеденным столом. Стол был завален кипой бумаг, тетрадей, но каким-то чудом на нем уместился еще и кофейник. Ламберт кивнул своей спутнице, и та, молча подойдя к столу, принялась перебирать бумаги.

Инспектор бросил взгляд на покрытое простыней тело, лежавшее на полу. Труп под белой материей выглядел несколько театрально, можно даже сказать карикатурно, хотя у непрофессионала от одного его вида могло перехватить дыхание. Мгновенно оценив обстановку, Ламберт нагнулся и приподнял край простыни.

– Думаю, я должен вас предупредить…

В голосе фотографа, обыкновенно неприкрыто циничном, прозвучала неожиданная тревожная нотка, выдавшая его волнение. Ламберт тут же остановился, вскинул голову, чтобы посмотреть на увальня-фотографа, и, хотя полицейский не произнес ни слова в ответ, на его лице мелькнуло вопросительное выражение. Когда же Ламберт вновь повернулся к телу, в его действиях была заметна некоторая настороженность.

Испуганное восклицание, неожиданно вырвавшееся у Беверли Уортон, добавило напряженности в тягостную атмосферу, установившуюся в комнате. Никто не мог отвести взгляда от несчастной девушки, и те, кто оказался здесь раньше следователей, вновь испытали чувство глубокого ужаса.

– Жуть какая! – Даже Ламберт, который был старой полицейской ищейкой и повидал на своем веку всякое – и головы, разнесенные на куски выстрелом из охотничьего ружья, и молодых женщин с лицами, рассеченными от уха до подбородка, и людей, заживо сваренных в кипящем масле, – даже он при виде этого тела не смог сдержать невольного восклицания. На некоторое время он словно одеревенел, созерцая ужасную картину, открывшуюся его взору.

В таком состоянии инспектор оставался несколько минут, размышляя, что именно неизвестный убийца мог проделать со своей жертвой, молодой и при жизни, видимо, привлекательной девушкой. Даже когда он вновь обрел дар речи, голос его срывался.

– Имя? – Словно завороженный, Ламберт никак не мог оторвать взгляд от тела. Его вопрос, казалось, был обращен к каждому, кто находился в комнате.

Констебль в форме суетливо задвигался, будто очнувшись внезапно от глубокого сна. Он поискал глазами записную книжку, убедился, что та на месте, заглянул в нее, ответил:

– Миллисент Суит. Двадцать три года. Работает в больнице.

– Кто обнаружил тело?

– Некая мисс Сьюзан Уортин, подруга покойной.

Ламберт, должно быть, не расслышал, поскольку никак не отреагировал на слова констебля. Испуганный этим, полицейский поспешил выложить всю собранную информацию: