– Геликоидальная шестеренка Вокансона на три шестьдесят четвертых дюйма.

Шелби, скрестив руки, прислонился к камину:

– Она, случайно, не завалялась у вас где-нибудь в кармане, старина?

У Куина расширились глаза:

– У меня в кармане, милорд? Откуда? Я всего лишь бедный крестьянин.

– Но вы всегда так хорошо находите то, что мне нужно! – воскликнула Мерлин. – Помните, как вы принесли устройство для бутылок и еще ту идеальную часть от каминных щипцов из спальни леди Блайз…

– Из спальни леди Блайз! – подскочил мистер Пилл. – Послушайте, майор!

– Ее в это время там не было, мой драгоценный, – пояснил Куин. – Это была просто поисковая операция, больше ничего. По поручению мисс Мерлин.

Шелби фыркнул от отвращения:

– Боже мой! И как только мой брат позволяет вам шнырять по дому! Совершенно не понимаю!

Куин пожал плечами и лукаво улыбнулся:

– Вы попросите его взять меня за ухо и выкинуть из дома, милорд?

– Я уже просил. – Даже при тусклом освещении было заметно, как Шелби покраснел. – И он отказался, как вам хорошо известно.

– Я не сомневаюсь, что его светлость был совершенно прав в том, что отказал вам, лорд Шелби, – назидательно сказал мистер Пилл. – Вы должны майору О’Шонесси проигранные деньги. Как человек, изучающий классическую и христианскую теологию, я нахожу в высшей степени занимательным, что герцог называет майора О’Шонесси вашей Немезидой. И, как подчеркнул его светлость, расплата за грехи может прийти иногда в неожиданной форме.

– Ох, да, уж мой брат в этом разбирается. – Шелби закатил глаза. – Я только надеюсь, что это чувство юмора не покинет его, когда он обнаружит, что исчезли наши семейные драгоценности!

Внимание их снова привлек звук открывающейся двери. Жаклин вошла и встала рядом с Куином, взяв его под руку.

– У вас есть геликоидальная шестеренка Вокансона на три шестьдесят четвертых дюйма, дорогая? – спросил он, поднося к своим губам ее руку.

Жаклин приподняла изящные брови:

– Секундочку. Мне нужно немного подумать.

– Думайте хоть час, Жаклин, любовь моя. – Он обнял ее за талию и притянул к себе. Раскрасневшийся было Шелби побелел. – Я останусь тут и буду помогать.

– Это бесполезно, – мрачно сказала Мерлин. – Я знаю, что у нее нет этой шестеренки. Ее ни у кого нет. Теперь уже можно точно сказать, что я проиграла мистеру Пеммини.

Герцогиня Мей вернулась в салон, после того как все гости удалились. Рансом поджидал ее, разглядывая угли в камине. Услышав, как она вошла, он обернулся.

– Мисс Ламберн вполне здорова, – сообщила ему мать, усаживаясь рядом.

Он поворошил угли. Длинные тени заплясали на портретах и тяжелых занавесях.

– Здорова? Ты абсолютно уверена?

– Абсолютно, мой дорогой.

– Тогда почему же… – Рансом вдруг замолчал. Он задумчиво разглядывал языки красного пламени в камине.

– У нее действительно усталый вид, я согласна. Может быть, она тоскует по дому.

Он бросил на нее косой взгляд:

– Она так сказала?

– Нет. Мне она ничего такого не говорила.

– Может быть, ты думаешь, это из-за того, что я запретил ей возиться с этой чертовой… извини, с этой проклятой летательной машиной?

– Да. – Она кивнула. – Я думаю, ее печальный вид скорее всего связан именно с этим.

Он ударил по обгоревшему концу полена и в сердцах отбросил щипцы.

Спокойным голосом герцогиня сказала:

– Это было не самое лучшее твое решение, Деймерелл.

– Но она же убьется, – раздраженно сказал он.

Мать сложила руки и наблюдала за ним.

– Что еще я мог сделать? – упрямо спросил он. – Я не могу отослать ее домой, потому что ее почти наверняка убьют. Я знаю, мне не нужно непременно рассказывать тебе подробности, чтобы ты поверила мне. А эта летательная машина… Ох, ради Бога, я привез Мерлин сюда для того, чтобы защитить, а вовсе не затем, чтобы она разбила себе голову из-за этой сумасшедшей идеи.

– Я не понимаю, в чем трудность. Почему бы тебе не позволить ей продолжать работу? Просто запрети ей запускать эту штуку и летать самой, пока она здесь.

Рансом вспомнил о кошачьем сиденье в тридцати футах над полом и с трудом подавил дрожь.

– Это исключено. Она не должна над этим работать.

– Но ведь она в конце концов вернется домой, разве нет? И тогда ты не сможешь ей помешать.

Он покачал головой.

– Ты все еще хочешь на ней жениться?

Рансом внимательно посмотрел на мать:

– Ты очень хорошо знаешь, что я обязан.

– Но люди, несомненно, поймут: ты сделал все, что мог, чтобы исправить свой… промах. Ты изо всех сил старался выполнить взятое на себя обязательство. И она сама тебя отвергла, и не один раз, не так ли?

– Она ребенок. Она просто не понимает.

– Не понимает чего?

Он в смятении посмотрел на нее:

– Как ты можешь об этом спрашивать? Она не понимает, что я сломал ей жизнь. Что она не сможет выйти замуж так, как могла бы в соответствии со своим положением. Что она на всю жизнь исключена из приличного общества. Она изгой. Как будто монашка в каком-то проклятом монастыре, без возможности выйти замуж, иметь семью и распоряжаться своим будущим!

В тишине приятно потрескивал огонь.

– Рансом, – вздохнула мать, – ты на самом деле считаешь, что все это хоть когда-нибудь имело для нее значение?

Он отвернулся:

– Это не важно.

– Ах, так, – она расправила на коленях юбку, – нечасто ты ведешь себя так неблагоразумно.

– Просто я не часто лишаю невинности хорошо воспитанных девушек.

– Да? – переспросила она с мягкой усмешкой. – А как насчет девушек, воспитанных плохо?

Он презрительно скривил губы:

– Не шути надо мной. Не на эту тему.

– Dedeo! – прошептала она. – Стыжусь!

Рансом вдруг осознал, что кулаки его стиснуты, и не без усилия заставил себя их разжать.

– Ах, так ты уступаешь, да? Многострадальная, терпеливая герцогиня. Прости меня, – сказал он, – я не хотел тебя задеть.

– А я не должна была этого говорить. Ты такой замечательный сын. Я иногда забываю, что отпрыск льва просто обязан иметь когти.

Он с грустью улыбнулся ей:

– Ты думаешь, я такой замечательный, мама? А я ведь горжусь своей дурной славой!

Она рассудительно кивнула:

– Это у тебя от деда. Но… скажи мне, Рансом, ты влюблен в мисс Ламберн?

– Я… – Он сунул руки в карманы и поднял глаза к потолку. – Пришло время говорить о любви, да? Не глупи. Как, по-твоему, я мог бы влюбиться в такую, как мисс Ламберн?

– Да, это не в твоем характере.

– Дальше некуда. И вообще, я не был «влюблен» в женщину с тех пор, как…

Он осекся, и мать вопросительно подняла брови. Рансом закашлялся и отвернулся к камину.

– Я знаю! – воскликнула герцогиня, убедившись, что он не собирается продолжать. – Это было летом, когда тебе исполнилось четырнадцать, да? Я хорошо это помню. Та красивая женщина… как ее звали?

– Оставь, мама. Не нужно продолжать эту тему.

– Но как же ее звали? Не могу вспомнить…

Рансом, насупившись, смотрел в огонь.

– Ох, теперь всю ночь буду этим мучиться! Я так и вижу ее лицо, как будто она прямо сейчас стоит передо мной… такая красивая и спокойная…

– Леди Клареста, – отрывисто сказал он. – Как будто ты не помнишь! Это была мальчишеская страсть, и то, что мисс Ламберн ее дочь, это просто совпадение, уверяю тебя.

– Я только пытаюсь понять, почему ты так настойчиво хочешь жениться на этой бедной девочке, – с укором сказала герцогиня. – Не могу представить себе более неподходящий для тебя выбор.

– Уж точно не потому, что я в нее влюблен.

– Тогда я не понимаю, почему ты так упрямишься.

Рансом резко втянул воздух и повернулся лицом к матери.

– Ты хочешь знать почему? Действительно хочешь это понять? – Он неистово вскинул руки. – Да потому, что твой такой замечательный сын испытывает к ней вожделение, вот почему. Потому что я схожу с ума от физического влечения к ней. Потому что я не могу работать, не могу есть и не могу спать, и скоро уже не смогу все это больше выдерживать! Тебя устраивает такое объяснение?