Теперь стоит еще вспомнить о Розалии, которой двадцать восемь лет, она разведена, живет с пятилетней дочкой и работает зоотехником километрах в пяти от моего дома на конном заводе, где выращивают жеребцов. О Розалии мужчины говорят: «Это шлюха», а женщины рассказывают, что она спала с директором конного завода, со всеми инженерами, зоотехниками, конюхами и ветеринарами. По их утверждению, каждый, на ком надеты штаны, является потенциальной жертвой Розалии. Она красива, высока, худа, со смуглым лицом, черными глазами и длинными вьющимися волосами цыганки.

У Розалии есть любимый жеребец по имени Марс, на котором она почти каждый день ездит по полевым и лесным дорогам в высоких сапогах и плотно облегающих ее бедра брюках – всегда с непокрытой головой. Возможно, она знает, в котором часу и по какой дороге я гуляю по лесу, потому что иногда, но если честно, не так уж часто, я слышу на лесной тропинке топот копыт ее коня. «Добрый день пану», – говорит она мне с высоты седла, придерживая поводья. «Добрый день пани», – отвечаю я вежливо. Обычно мы довольно долго стоим на тропинке, она на лошади, я рядом с суковатой палкой в руке. Потом Розалия что-то говорит о погоде, некоторое время мы разговариваем о пустяках, и она уезжает, одаряя меня милой улыбкой. В последний раз Розалия спросила, почему я не езжу на лошади. «Вы прекрасно выглядели бы в седле, как герой фильмов о Диком Западе». – «Все это прекрасно, пани Розалия. Но вы, вероятно, не знаете, что многие из этих великолепных кавалеристов и сыновей Дикого Запада, шерифов и метких стрелков, как правило, в действительности имели большие проблемы с женщинами. В седле у мужчин легко травмируются яички. Я вам тоже советую ездить боком, по примеру древних амазонок».

Должен вам признаться, что по натуре я человек довольно тривиальный, люблю немного посквернословить, с удовольствием разглядываю цветные фотографии раздетых женщин, пошлепываю жену по заду и, если случится какая-нибудь неприятность, ругаюсь не хуже нашего кузнеца.

Моя мать всю свою жизнь восторгалась моим отцом. Разница в возрасте у них была двадцать лет. Я уже вырос, он постарел, а мать оставалась молодой и красивой, но отец всегда вызывал у нее восхищение, что меня даже немного раздражало. Когда-то вроде бы набожная, она, вскоре после свадьбы, перестала ходить в костел, ибо поняла, что человек не должен поклоняться двум богам, ведь один из них садился с ней за стол, гладил ее по голове, ложился с ней в постель.

Я ревновал мать из-за ее отношения к отцу, тем более, что ко мне она относилась совершенно иначе. Мамаша часто тыкала меня кулаком в спину, и не было насмешки, которой она меня бы не награждала. К примеру, мать без конца повторяла: «Генрик, ты брюзжишь, как старый холостяк». Однажды это услышал отец и сказал ей: «Во-первых, Цеся, не все старые девы и старые холостяки брюзги и странные люди. Во-вторых, они, вероятно, не женились или не вышли замуж, потому что у них были трудности с налаживанием эротических и просто человеческих контактов, быть может, они вели себя иначе, чем все остальные. Короче говоря, они именно потому-то и превратились в старых холостяков, что были странными людьми, а странные они вовсе не потому, что стали старыми холостяками». Мать казалась удрученной, поскольку считала, что нет ничего более прекрасного, чем супружество, которое является фактором спасения для женщины и мужчины. «Ты не права, Цеся, – сказал ей мой отец, – супружество не совершает чудес. Оно не меняет человека ни в лучшую, ни в худшую сторону. Моя врачебная практика показывает, что трудности, связанные с партнерством, как правило, усиливают в человеке имеющиеся у него основные черты характера. Если мужчина и раньше был экономным и заботливым, то теперь в браке у него наконец есть о ком беспокоиться и за кем ухаживать. Если он любил алкоголь, то полюбит его еще больше. Если был мотом, то теперь становится еще большим транжиром. Если был властолюбивым, то становится настоящим тираном, потому что теперь у него наконец появилась настоящая возможность кем-то командовать».

Думаю, что моя мать не была так глупа, как считали знакомые отца. Просто отец лишил ее мировоззрения. Это, однако, не мешало ей без конца отчитывать меня, поучать, давать затрещины, даже тогда, когда я стал студентом и приводил домой девушек.

Как-то раз вечером я доставил такое наслаждение Иольке, что любовные стоны, вероятно, долетели до кухни, где моя мать что-то готовила. И с этого дня она уже никогда не ругала меня, не пошлепывала и не делала саркастических замечаний. Похоже, мать признала, что теперь в ее доме двое мужчин.

Моей матери уже нет в живых – она умерла через три года после смерти отца. От рака, но все говорили, что от тоски по мужу. Я не спорю с этим мнением, ибо многим людям хочется верить, что можно умереть от тоски по любимому человеку. Впрочем, может быть, так оно и есть, и я тоже с течением времени начинаю понемногу верить в это. Приятно думать, что любовь может быть такой большой и прекрасной.

Я получил хорошее, хотя и довольно суровое воспитание.

Каждое воскресенье проходил торжественный семейный обед. На стол блюда подавала мать и лучшие куски подкладывала на тарелку отца, потом по очереди, в зависимости от возраста, получали еду и мы, три сына. Я был средним, поэтому мне доставались средние куски и таким же «середнячком», похоже, на всю жизнь и остался. За разговоры во время обеда без разрешения отца в худшем случае можно было схлопотать от отца пощечину, а в лучшем – приходилось с тарелкой идти на кухню. Поскольку я часто пытался высказаться по различным вопросам, то нередко получал по щекам или ел на кухне. К старости я немного поумнел и все реже высказываюсь в тех случаях, когда меня не спрашивают.

Своих детей я воспитываю подобным образом, однако приходится учитывать тот факт, что изменилось время и молодежи позволено высказываться даже тогда, когда их никто не спрашивает. Я также разрешаю сыну и дочери иметь собственное мнение по многим вопросам. Но одного я не переношу: хамства. Когда мой сын в пылу дискуссии со мной – а это уже было перед его экзаменами на аттестат зрелости – сказал: «Да что ты там, отец, в этих делах понимаешь», – я ударил его по лицу. Все это произошло во время прогулки по лесу. Он пришел домой с красной припухшей щекой. «Что случилось?» – спросила его мать. «Да ничего особенного, просто наткнулся на ветку», – буркнул он и убежал в свою комнату. Впрочем, это был последний случай, когда я его ударил. Что касается дочери, я никогда и пальцем ее не тронул и, похоже, моя жена права, считая, что я ее избаловал и отношусь к ней совсем иначе, чем к сыну. Но в дочери я всегда видел будущую женщину, а я считаю, что к женщинам следует относиться иначе, чем к мужчинам.

Современные принципы педагогики раздражают меня, а рекомендации доктора Спока просто смешат. Может, потому, что мне хорошо знакомы работы Фрейда, Адлера и Юнга. Партнерство, говорите?… Признаюсь, я даже не понимаю, какое значение вкладывается в этот термин. Если бы меня мой сын похлопал по плечу и спросил: «Как дела, старик?», то тут же оказался бы под столом. Какой он для меня партнер, раз не он меня, а я его содержу? Я не могу взять себе в партнеры мальчишку, который учится в старшем классе средней школы, или даже как сейчас, на четвертом курсе медицинского института. Пусть он сперва получит образование и узнает кое-что об окружающем мире, пусть обзаведется семейством, которое будет жить в дружбе и согласии, тогда мы попартнерствуем. А пока что я могу послушать, какие проблемы его заботят, поделиться своими, но все равно поступлю согласно своим убеждениям.

При всем при этом я всегда придерживался одного принципа, чего не могу сказать о моей жене: не вымещал своего плохого настроения на детях, не наказывал больше или меньше в зависимости от того, был ли я весел или грустен, и старался быть справедливым и снисходительным. Не избегал я также и рискованных тем, отвечал на самые интимные вопросы как сына, так и дочери. Друзья часто упрекают меня в том, что я деспот, тираню окружающих, воспитываю детей как обезьянок, и вообще жизнь моей семьи – это пытка и унижение. Так, к примеру, на моем столе в кабинете всегда стоит маленький колокольчик. Всякий раз, когда я работаю, а во время работы я люблю пить крепкий чай, я просто тихонечко звоню. По сигналу колокольчика новый стакан мне приносит жена, сын или дочь, и все они считают это знаком особого доверия. Как сейчас помню своего семилетнего сына, когда он с большим благоговением приносил стакан чая и бесшумно ставил его на стол. Если я был на него сердит, мать предупреждала мальчика: «Не ходи, отец отошлет чай обратно». Он просил: «Нет, мама, я тебя прошу, позволь мне это сделать. Папа так занят, что даже не заметит, кто ему принес чай». «Ты его не знаешь, он все видит», – вздыхала мать и разрешала ему нести чай. Как она и предсказывала, я отсылал его на кухню. Потом начиналось тихое посредничество матери, что мальчик это слишком принимает к сердцу, и тогда я делал вид, что не замечаю, кто мне ставит на стол чай. Кажется, после этого на кухне была большая радость: «Отец взял чай, он на меня уже не сердится». Я всегда считал, что ребенок должен заслужить любовь отца, ибо таким образом он может научиться добиваться любви и уважения других людей.