Калагандру отделяли от Перта триста пятьдесят миль в глубь материка, спать пришлось сидя. Теперь близился полдень, и до приисков было уже рукой подать. Калагандра являлась конечной остановкой, а дальше, как объяснили Джоанне, были только заросли кустарника и кенгуру.

– Как по-твоему, там есть песенные линии? – спросила ее Бет. Глядя в окно и стараясь что-нибудь разглядеть сквозь черные клубы паровозного дыма, Джоанна представляла себе песенные линии среди дикой местности, которыми, возможно, шла аборигенка с маленькой англичанкой Эмили, направляясь через пустоши к реке, где выгибали свои шеи прекрасные черные лебеди. Джоанна рисовала их в своем воображении: женщину и ребенка, одних под палящим солнцем в безводном краю, где унылое однообразие окрестностей цвета беж разнообразили акации да сухой кустарник.

Джоанна видела, с каким волнением смотрела в окно Бет. И впервые она заметила на щеках Бет ямочки, но расположенные необычно высоко, прямо под глазами. Джоанна вспомнила, что такие же ямочки были у ее матери. Еще ей пришло на память, что все отмечали неотразимую улыбку леди Эмили. Джоанна смотрела на дочь, и у нее было ощущение, словно в это путешествие все же отправилась и ее мать.

Она думала о ритуале, происходившем внутри священной горы, о котором писал в своих заметках ее дед. Паломничество к этому месту совершали периодически дочери с матерями. Не это ли стремление вело ее теперь? Что, если ее поиск объясняется не только страхом за дочь и ее будущее? Может быть, она и Бет находились под влиянием тяги, когда-то очень давно внушенной древней расой и их верованиями? Что, если это путешествие есть в действительности поиск, продиктованный не только страхом, как она всегда считала, а также и добрыми силами? Неожиданно у нее возникла мысль: «Кажется, я и Бет держим путь, чтобы завершить какое-то важное дело». Близилось время, когда она собиралась открыть Бет правду, настоящую причину их поездки сюда. Она закрыла глаза и колеса принялись выстукивать: ско-рей, ско-рей…

Под громкий свист тормозов поезд подошел к станции. Не дожидаясь полной остановки, охотники за удачей прыгали на платформу. Джоанну и ее спутников моментально захлестнула толпа кричащих, возбужденных людей, снующих в разных направлениях. Калагандра выросла в неприветливом, засушливом краю. К западу от города находилось несколько земледельческих ферм, где выращивали пшеницу. Вокруг, насколько хватало глаз, деревья были вырублены, и песчаная, изрытая сотнями ям равнина, простиравшаяся на много миль, напоминала лунный ландшафт. Горы наводили на мысль о нашествии кротов. Повсюду в ямах копошились старатели. Их головы бесконечно то опускались, то поднимались; со всех сторон доносился звон кирок, дребезжание лотков и глухой шум беспрерывно работающих паровых дробилок кварца.

Сколько же вокруг было народа! Золотоносные поля находились в окружении поселка из бараков и палаточного лагеря. Грубые жилища сооружались наскоро, чтобы дать кров тысячам людей с кирками на плечах, стекавшихся в этот район. Какая-то лихорадочная поспешность ощущалась в построенных наскоро бревенчатых салунах, театрах на открытом воздухе с матерчатыми стенами, самодельных кегельбанах, палатках с боксерскими рингами. Продавцы джина расставляли бутылки прямо на доске, положенной поперек двух бочонков, красотки призывно кивали с порога. Джоанна предположила, что палаток насчитывалось тысячи. Их увенчивали флаги, наверное, всех на свете стран, ей даже показалось, что над одной из хибар ветер трепал флаг с российским орлом. Сам город представился Джоанне каким-то грубым и неотесанным, с изобилием деревянных лавок, наспех возведенными деревянными зданиями и скрипучими тротуарами.

– Мне помнится и другой случай золотой лихорадки, – говорил им капитан Филдинг по дороге в гостиницу. – Это было в 1850 году, один за другим уходили в Сан-Франциско переполненные корабли. Вскоре после этого золото было открыто в колонии Виктория, и грандиозному исходу в Калифорнию пришел конец.

– Похоже, они здесь не бедствуют, – сказала Джоанна, глядя на разнообразие выставленных в витринах товаров – от башмаков для золотоискателей до массивных золотых часов.

– Но те, кто наживает здесь состояние, родом не отсюда, – пояснил Филдинг. – Еще год назад о Калагандре они и слыхом не слыхивали. Они съехались сюда со всей Австралии, даже со всего мира. Разбогатев, эти люди уедут. А когда золото закончится, городу тоже придет конец.

– А где аборигены? – спросила Джоанна.

– Полагаю, что где-то здесь. Мне думается, они живут, как и везде, на краю города, на обочине, так сказать. Когда-то это была их земля, и называли они это край, как и распространенный в здешних местах кустарник, галагандра. Но сейчас в городе они не живут, и от его нынешнего процветания им нет никакой пользы.

В гостинице «Золотой век» им пришлось некоторое время подождать, пока портье пытался усмирить публику, требующую номера, несмотря на табличку: «МЕСТ НЕТ». Джоанна окинула взглядом переполненный вестибюль, где люди спали на стульях и на диванах. Получив наконец ключи, Джоанна поднялась наверх вместе с Бет, которая горела желанием как можно скорее засесть за письма отцу, Саре и Адаму. Убедившись, что дочь устроена, Джоанна спустилась в вестибюль к дожидавшемуся ее капитану Филдингу. Эрик Грэхем уже отправился в ближайшую редакцию газеты узнать, нет ли сведений о Мейкписах. Джоанна с капитаном пошли через улицу в расположенный напротив полицейский участок и спросили комиссара Фокса.

Почти сразу же из кабинета к ним вышел человек и обратился к ней:

– Вы миссис Уэстбрук? Я Пол Фокс, комиссар полиции этого района. Вы, как я понимаю, хотели меня видеть.

Комиссару Фоксу было под пятьдесят, и его красивую внешность не портил, а, как ни странно, подчеркивал ее привлекательность шрам на щеке. На нем была защитного цвета форма с офицерским ремнем и пистолетом в кобуре. И хотя рубашка его пропиталась потом, достоинство, с каким он носил форму, выявляла в нем человека, привыкшего держать марку без скидок на обстоятельства.

– Надеюсь, вы сможете мне помочь, комиссар, – сказала Джоанна, подавая ему руку.

Когда Фоксу доложили, что некая миссис Уэстбрук хотела бы встретиться с ним по поводу разыскиваемых ею родственников, комиссар ожидал увидеть женщину одного из двух типов, обычных для Калагандры. Они приезжали либо нарушать закон, либо распространять Библию. И он был приятно удивлен, что ему не грозит подобная компания. Миссис Уэстбрук оказалась миловидной дамой тридцати с небольшим лет, держалась она, как и положено леди. На ней был хорошо сшитый костюм и модная шляпка. Он также отметил, что перчатки ее были из мягчайшей замши.

– Мистер Фокс, – начала Джоанна после того, как представила ему капитана Филдинга. – Я приехала в Западную Австралию попытаться отыскать след моих деда и бабушки. Как мне сказали в Перте, вы человек, знающий все об этих местах. Он улыбнулся.

– Не знаю, миссис Уэстбрук, известно ли мне все. Но чем могу, я постараюсь вам помочь. Когда ваши родственники прибыли сюда?

– Они сошли с корабля в Перте в 1830 году, но, куда отправились после, я не знаю. Однако у меня есть причина предполагать, что их путь лежал сюда.

– С тех пор прошло пятьдесят шесть лет, миссис Уэстбрук. Сомневаюсь, что вам удастся обнаружить их след, – он невольно любовался ею. Такие привлекательные и благородные женщины встречались в Калагандре крайне редко. Он гадал, где был ее муж. – По словам моего заместителя, вы приехали из самого Мельбурна. Путь этот очень неблизкий, миссис Уэстбрук, чтобы совершить его ради поиска следа деда с бабушкой.

– Не только эта причина привела меня сюда, мистер Фокс. Возможно, где-то в этих краях родилась моя мать. Если бы мне удалось это установить, тогда был бы заполнен пробел в истории нашей семьи. Кроме того, ко мне по наследству перешел документ на участок земли, находящийся, по моим предположениям, где-то неподалеку, но пока я не смогла уточнить, где именно находится это место.