От переводчиков

Когда мы читаем переведенный текст, мы хотим понять - а в идеале и испытать - такие же чувства и мысли, какие текст оригинальный вызывал в своих читателях. Переводчик, соответственно, должен стремиться донести до нас эти мысли и чувства. Возможная степень решаемости задачи перевода ограничена словарем, а значит - историческим опытом конкретного народа-создателя языка, и умением им пользоваться, а значит - личным жизненным опытом переводчика и читателя. Но даже при наличии соответствующего опыта и даже при наличии равного количества терминов на данном смысловом поле, часть терминов может быть расположена иначе, то есть их точный смысл в разных языках может не совпадать. И переводя, мы должны думать над тем, из каких слов, из какого набора вроде-бы-синонимов выбирал и выбрал автор, как это слово расположено относительно других слов своего смыслового поля, чтобы употребить то слово (а иногда и не слово), которое приведет читателя в нужную точку этого поля. Например, фраза "в ясный летний день, в тени" может в разных культурах означать и "жарковато", и "прохладно", а для одного и того же читателя меняет звучание от того, следует ли за ней слово "дерева", "пальмы" или "тороса" (последнее европейца дезориентирует). Почему мы переводим "Jewish inhabitants" не как "евреи", а как "еврейские обитатели"? Потому что автор мог сказать "Jews", но выразился иначе. Вот если бы в английском не было слова "Jew", а только "Jewish inhabitants", мы оказались бы перед более сложной проблемой. Заметим, что автор употребил имеющее юридический привкус "inhabitants", а не бытовое "dweller", но из различных юридических терминов выбрал именно нейтральное "inhabitants", а не подчеркивающее постоянство "resident". При переводе мы учли это, применив немного формальное слово "обитатель", а не бытовое "житель" (слово "резидент" по понятной причине вошло в русский в транслитерации и имеет далеко не те коннотации, что исходное английское).

Мысль создается тем, что именно сказано, а чувство - и тем, что сказано, и тем, как сказано. Поэтому при переводе прозаического источника должны быть переданы мысль источника и его интонация, причем без больших отступлений от писаных норм и неписаных традиций языка перевода, ибо выход за их рамки сам по себе может затруднить восприятие подлежащих передаче мысли и интонации. Мы старались возможно точнее передать мысль и интонацию источника, обращая относительно меньшее внимание на то, чтобы одинаковые слова не встречались чаще, нежели на соседних страницах. Мы с уважением относимся к тем переводчикам и редакторам, которые стремятся передать не только смысл, но и форму текста - все аллитерации, ассонансы и фонетический рисунок слов. Но мы видели свою главную задачу в ином - в передаче смысла. Ее решение отчасти облегчалось относительно бесстрастной интонацией источника. Переводя, мы старались сохранить особенности стиля, следующие из традиции жанра - юридическую интонацию, придаточные предложения, пояснения, повторы.

Что касается содержания, то некоторые еврейские термины, которые мы сочли менее известными и нуждающимися в разъяснении, истолкованы прямо в тексте, и мы полагаем, что это не нарушает замысел автора, ибо в предисловии он сам указывает на возможное учебное назначение книги. В частности, введены в текст некоторые из примечаний. В передаче кириллицей еврейских имен и терминов мы следовали мнению большинства.

Согласно традиционной форме респонса, каждый из них начинается экспозицией, изложением общей картины. Эти повторы (равно как и повторы комментариев) могут показаться излишними при сквозном и быстром чтении, от которого мы вас - по двум равно очевидным причинам - предостерегаем. Встречающиеся в тексте многочисленные указания автора на то, что его "попросил изучить этот вопрос раввин Ковно рабби Авраам Дов-Бер Каана Шапира" связаны с тем, что именно рабби Эфраим Ошри имел в гетто доступ к первоисточникам (подробнее об этом ниже).

Обращаем также внимание читателей на то, что в момент начала повествования, 5702 (1941 год), раву Ошри - да будет благословенна память праведника и учителя - было 27 лет.

Перевод Марии Гайнер, Леонида Ашкинази

Редактор Алла Кузнецова

Нью-Джерси, Москва, 5764-5766 (2004-2006)

---------------------------------------------

Респонсы Холокоста

Рабби Эфраим Ошри

Форзац

Даже в лагерях смерти Освенциме и Дахау, в гетто Варшавы, Риги и Ковно религиозные евреи считали себя обязанными соблюдать - в той мере, в которой это было возможно - заповеди и запреты еврейского закона. То, с какой серьезностью и пунктуальностью они относились к религиозному закону, можно видеть из письменных и устных вопросов, которые они адресовали своим духовным наставникам - тоже узникам лагерей и гетто, - чтобы прояснить, чего именно Галаха (еврейский талмудический закон) требовала от них. Таким образом, эра Холокоста, как и другие периоды еврейской истории, породила литературу вопросов и ответов (раввинистических респонсов).

Рабби Эфраим Ошри, автор "Респонсов Холокоста", был одним из немногих авторитетов в области Галахи, которые выжили в Холокосте, пройдя через гетто Ковно (Литва). По велению судьбы даже в гетто он имел доступ к основным работам раввинистической литературы, которые он использовал в качестве справочников при формулировании своих ответов по поводу соблюдения религиозных законов в гетто. Ему было велено служить попечителем склада, где немцы хранили еврейские книги - для того, чтобы после "окончательного решения еврейского вопроса" выставить их как свидетельства истребленной еврейской расы.

Вопросы, адресованные рабби Ошри, касались как области ритуалов, так и еврейской этики. Можно ли, например, использовать чай вместо четырех бокалов вина для седера на Песах? Если в гетто не было свечей, но было электричество, можно ли было выполнять мицву (заповедь) зажигания субботних свечей посредством зажигания электрических лампочек? Разрешено ли есть некошерную еду, выделяемую немцами, при условии, что нет непосредственной угрозы смерти от голода? При каких условиях самоубийство в гетто не рассматривается как грех?

Разрешено ли еврею спасать свою жизнь путем покупки свидетельства о крещении (без фактического крещения)? Какие законы применимы к еврею, который был вынужден под страхом смерти осквернить свитки Торы? Если действовал нацистский указ, согласно которому любая женщина, обнаруженная беременной, будет немедленно предаваться смерти, разрешает ли еврейский закон женщине предотвращать зачатие путем контрацепции? Или, например, может ли беременная женщина сделать аборт для спасения своей жизни? Допустимо ли еврею прочитать страницу из Талмуда нацисту, пожелавшему ознакомиться с содержанием Книги? Как еврейский закон рассматривает евреев, которые прямо или косвенно помогали немцам в притеснении и уничтожении других евреев? Какое благословение надо читать перед тем, как человек идет на мученическую смерть? Могут ли евреи читать кадиш в память о не-еврейской женщине, которая рисковала жизнью ради спасения евреев, пряча их у себя в подвале во время нацистской оккупации?

Рабби Ошри записывал эти вопросы, а также свои ответы на клочках бумаги, складывал эти клочки в банки и зарывал в землю в гетто, чтобы сохранить эти свидетельства своей религиозной деятельности и попыток товарищей соблюдать законы иудаизма. После освобождения Ковно летом 1944 года он смог добыть свои записи, отредактировал их и опубликовал в пяти томах "Вопросы и ответы из глубин". Эта книга получила в 1977 году премию Леона Джолсона от Еврейского книжного совета Еврейского комитета помощи, присуждавшуюся книгам о Холокосте.

"Респонсы Холокоста" - это сокращенная английская версия оригинального пятитомника на иврите, предназначенная, по словам рабби Ошри, "для обычных людей, студентов, занимающихся еврейской историей, которые хотят заглянуть глубже в духовную жизнь религиозных евреев в одном из гетто Европы, оккупированной нацистами".