Хозяин долго молчал и хмурился, что-то соображая, потом, будто вспомнив, посмотрел в угол. Там, на скамье, покрытой черным сукном, стоял небольшой ларец темно-зеленого цвета, перетянутый железными полосами.

— Ну-ка глянь, Труфан Федорович.

И посадник нагнулся с ключом над шкатулкой. Звякнул замок, со звоном открылась крышка; кипарисовый ларчик внутри был разделен перегородкой пополам и оклеен атласным шелком. В одной половине ларчика хозяин держал драгоценности, а в другой хранились документы.

— Вот… — Боярин вынул из шкатулки пергаментный свиток.

На пожелтевшей от времени коже Амосов увидел чертеж Ладожской крепости. Он с любопытством принялся разглядывать линии и надписи, густо покрывавшие пергамент:

— Смотри-ка, стены башни сколь толсты, — хвалился посадник. — Пороками[41] их ввек не возьмешь. Вот хода потаенные: один под Волховом с Тайничной башни идет, а этот тайник в земляной город с Климентовской. Тут колодцы тайные, а здесь погреба… Вот и рассуди, Труфан Федорович, разве свеям такой город взять!

— Об этом и думки у меня нет, чтоб свей город взяли, — спокойно ответил Амосов, свертывая пергамент.

— То-то, Труфан Федорович, не взять свеям Ладогу!.. — Посадник положил обратно в ларец чертеж, прикрыл крышку и обратился к Амосову. — Я, Труфан Федорович, часто тебя в непогодушку вспоминаю. Жизнь ведь у тебя вся на море прошла. Жалко небось потерянные годы?

— Снова жизнь начинать — на море пошел бы! — твердо ответил Амосов. — Мне сроду в морском ходу любо.

— Так-то так, да ты, Труфан Федорович, все в нехоженые земли уплываешь, за тридевять морей да за льды ходячие. А кому нужны труды твои да тяготы несказанные? Разве ближе промыслу нет?

Труфан Федорович встрепенулся, глаза его сверкнули задорно, по-молодому.

— Расскажу тебе я, Никита Афанасьевич, притчу одну про кормщика-новгородца Ивана Гостева-сына. С моим отцом в одно время плавал, брательниками были.

Амосов откашлялся, расправляя усы.

— Вот слушай. По слову Великого Новгорода ходили промысловые суда в дальние концы Студеного моря-океана.[42]

Кормщик Иван Гостев-сын правил свои лодьи дальше всех, и достиг он Нехоженой Земли. Этот берег он полюбил и в губе поставил избу. А урочная ловецкая пора отойдет, и Гостевы лодьи правят обратный путь.

Сдаст Гостев товар Великому Новгороду, помолится в соборной Софийской божнице, и опять побежали лодьи в край Студеного моря, в Гостево становище.

Сорок лет ходил Иван Гостев своим неизменным путем в дальний берег. И тут пало ему на сердце сомнение: «Зачем хожу в этот удаленный берег? Кому нужны несчетные версты моих походов? Найду берег поближе, будет путь покороче».

В смятении стоит Иван Гостев у кормила лодейного. В парусах свистит шелоник.[43] Рядами и грядами набегает морская волна. И видит Иван Гостев: чудная жена, одетая в багряницу, стоит у середовой мачты[44] и что-то считает вслух, и счет свой вписывает в золотую книгу.

«Кто ты, госпожа? — ужаснулся Гостев. — Что ты исчисляешь и что пишешь в книгу?»

«Я премудрость божия, София Новгородская. Я считаю версты твоего морского ходу. У меня измерены все твои пути. Каждая верста морских походов сочтена и вписана в книгу жизни Великого Новгорода».

«Ежели так, — воскликнул кормщик Гостев, — то и в более далекий край пойду и пути свои удвою!»

— Так и я, — закончил Амосов, — ежели надобно, за тридевять земель пойду, не откажусь.

— Уговорил, уговорил, Труфан Федорович! Ты, как старый ворон, даром не каркнешь. Знаю, большое дело делаешь, я ведь в шутку.

Посадник широко зевнул и лениво перекрестил рот. Пошарив на груди, он поднес ко рту серебряную свистелку.

— Боярыню покличь, — велел он появившемуся слуге.

Мягко ступая, из соседней горницы вошла полногрудая, высокая женщина. Она была совсем молода и казалась дочерью посадника.

— Татьянушка, голубушка, — стал жаловаться жене боярин, — разморило меня, в сон так и клонит, сил нет терпеть. Вели мне постель приготовить, да и гостюшке нашему Труфа-ну Федоровичу, чай, надобно бы соснуть.

Он посмотрел на Амосова одним глазом, другой уже не в силах был открыть.

— Никита Афанасьевич, — певучим голоском отвечала хозяйка, — как же спать? Запамятовал небось, сегодня ведь гости у нас да скоморохи.

— Ну-к что ж? Потешься, Татьянушка, а я сосну. Гостям-то скажешь: хозяин, мол, все ходит с дозором — городище от свеев блюдет.

«Старый хочет спать, а молодая играть», — подумал Амосов.

И, желая услужить молодой хозяйке, вслух добавил:

— И я посмотрю скоморохов, боярыня. Покличь, как придут. — Мореход учтиво поклонился хозяйке.

— Да здесь ведь, Труфан Федорович, гостей принимать будем, здесь и скоморохам место.

Боярыня вышла готовить мужу постель. Вскоре ушел и воевода.

Амосов, оставшись один, подошел к небольшому поставцу из карельской березы. Поставец был покрыт алым суконным завесом с зеленой атласной кромкой.

Отдернув завес, Труфан Федорович взял с полки одну из книг и углубился в чтение. Он не заметил, как слуга внес серебряную жаровню, украшенную затейливым узором. Ароматный дымок струйками поднимался над жаровней, расплываясь по горнице.

Скоро час, как в хоромах ладожского воеводы пируют гости под песни и пляски скоморохов. Сейчас идет представление в лицах. Один из балагуров, переодетый в женское платье, играет жену богатого, но старого купца Терентьища. Молодая и приветливая Авдотья Ивановна раскапризничалась. Она жалуется мужу на здоровье — болит у нее и тут и здесь. Авдотья Ивановна требует, чтобы муж скорее шел искать лекарей.

Богатый купец Терентьище очень любил жену и слушался ее. И сейчас, взяв деньги, он отправился в Новгород искать лекарей и встретил скоморохов. Скоморохи окружили Терентьища и стали спрашивать его, почему он грустный. Один из скоморохов играет на гуслях, другой поет веселые песенки.

Терентьище рассказывает о болезни своей жены Авдотьюшки. Волхвы предлагают вылечить ее. Они приказывают Терентьищу взять дубинку и влезть в мешок. Ухватившись за концы, все, охая и кряхтя, потащили мешок с купцом к нему домой — в Юрьевскую слободу.

Встретив Авдотью Ивановну, они передали ей последний привет от Терентьища и рассказали, что муж ее лежит мертвый и вороны выклевали ему глаза. И жена вдруг преображается: куда делись скука и болезнь. Она весело смеется, радуется, что избавилась от постылого мужа. На радостях угощает скоморохов вином и миндальными орешками и просит спеть песню про старого мужа.

И вот, усевшись на лавку, скоморохи запели веселую песенку и заиграли на гуслях. Песенка призывала старого мужа Терентьища вылезти из мешка.

Богатый купец Терентьище, в большой досаде на Авдотью Ивановну, тотчас выскочил из мешка и принялся дубинкой охаживать ее недуг. Недуг выпрыгнул в окно, чуть не сломав голову в спешке, оставив платье и деньги купцу Терентьищу.

Гости хохотали, перебрасываясь веселыми шутками. Одаривали скоморохов сластями и яблоками.

Но вот старший из скоморохов, седовласый старец, взяв в руки гусли, ударил по жильным струнам. Скоморохи окружили старца. И полилась любимая новгородская песня про морские походы, Студеное море и битвы с врагами.

Труфану Федоровичу очень не нравилось поведение одного из скоморохов — маленького чернявого плясуна. Чернявый все время кружился около зеленого ларца.