Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Нет, – ответил Курц. – Это подождет. Возьмитесь за это, когда сможете.

– Я полагаю, Джо, что клиент, о котором мы говорим, интересуется не поиском возлюбленных, не так ли?

Курц сделал последний глоток из пивной банки.

– Этот Джеймс Б. Хансен находится в настоящее время в Буффало? – продолжала расспрашивать Арлена.

– Я не знаю, – ответил Курц. – И мне нужен еще один поиск.

– Слушаю, – откликнулась Арлена. Он четко представил себе ее с ручкой и блокнотом наготове.

– Джон Веллингтон Фрирс, – продиктовал Курц. – Скрипач-солист. Он живет в Нью-Йорке, вероятно, в Манхэттене, вероятно, на Верхней Ист-сайд. Вероятно, у него нет криминального досье, но мне нужно все, что вы сможете извлечь из его медицинских карт.

– Следует ли мне использовать все возможные…

– Да, – не дослушав, сказал Курц. Медицинские карты относились в Америке к числу наиболее строго охраняемых тайн, но последним местом, где работала Арлена, пока Курц сидел в тюрьме, была контора больничных адвокатов. Она могла разыскать такие медицинские данные, о существовании которых не знал даже лечащий врач пациента.

– Хорошо. Вы сегодня появитесь? Мы могли бы осмотреть помещения для офиса, которые я разыскала в газете.

– Я еще не знаю, приду ли сегодня, – ответил Курц. – Как там дела со «Свадебными колоколами»?

– Все службы подготовки данных готовы, – доложила Арлена. – Кевин ждет, когда мы скажем, что нас можно подключать. У меня уже есть разработанный и готовый к началу эксплуатации веб-сайт. Единственное, чего мне не хватает, это денег в банке, чтобы можно было выписать чек.

– Да, – проронил Курц и отключил трубку. Некоторое время он лежал на диване и разглядывал находившееся прямо над ним большое – двенадцать футов в поперечнике – пятно от протечки на потолке. Иногда оно напоминало ему диаграмму фрактального математического построения или же средневековый гобелен. А иногда – пятно от старой протечки. Сегодня у него над головой находилось самое обыкновенное пятно.

ГЛАВА 7

Анжелина Фарино Феррара терпеть не могла все эти жрачки с Гонзагой. «Переговоры» проходили в жутковатом старом имении Гонзаги на Гранд-Айленд, острове, расположенном посередине реки Ниагары. Это означало, что Анжелина и ее «мальчики» сели в один из обшарпанных длинных белых лимузинов Эмилио Гонзаги – Гонзага контролировал бoльшую часть проката лимузинов в Западном Нью-Йорке – и, под внимательным присмотром Мики Ки, самого квалифицированного убийцы из всех, какие имелись у Гонзаги, проехали по мосту и через различные контрольно-пропускные пункты в крепость Гранд-Айленд. Когда их привозили в крепость, другие прихвостни Эмилио обыскивали их, проверяли, нет ли у кого-то чего-нибудь лишнего, скажем, маленького магнитофончика. После этого «мальчиков» оставляли в вестибюле без окон, а Анжелину вели в одну из многочисленных комнат старинного здания, как будто она была военнопленной, каковой, если посмотреть на вещи реально, и являлась на самом деле.

В войне, конечно, Анжелина была нисколько не виновата – в течение последних шести лет она не оказывала никакого влияния на семейный бизнес. Все это явилось результатом чрезмерно хитрых махинаций, которые вел ее сидевший за решеткой в Аттике брат Стивен, стремясь получить контроль над семейным бизнесом.

Расчистка территории, которую инспирировал Стиви – Анжелина знала, что при этом были убраны ее двуличная сестра и бесполезный отец (хотя Стиви не догадывался, что ей это известно), – привела, помимо всего прочего, к тому, что Гонзага вложил в бизнес Семьи Фарино порядка миллиона долларов. Бoльшая часть этих денег перешла к наемному убийце, известному под кличкой Датчанин, который, наподобие Гамлета, сыграл последний акт для самого дона, Софии и продажных подручных главы Семьи, разделавшись со всеми одним махом. На деньги Гонзаги был куплен своеобразный мир между семействами – или по крайней мере перемирие со Стиви и оставшимися в живых членами Семьи Фарино, – но это также означало, что негласный контроль над семейством Фарино находился в настоящее время в руках их извечных врагов. Когда Анжелина думала о том, что жирная, с рыбьей харей, пухлыми щеками, оттопыренными губами потная геморроидальная свинья Эмилио Гонзага определяет судьбу Семьи Фарино, ей хотелось голыми руками оторвать у обоих – и у этого ублюдка, и у собственного брата – головы и помочиться на их кровоточащие шеи.

– Рад снова видеть вас, Анжелина, – сказал Эмилио Гонзага, демонстрируя свои пожелтевшие от сигар, которые он все время курил, свиные зубы. Он, несомненно, считал этот оскал любезной, соблазнительной улыбкой.

– И мне очень приятно встретиться с вами, Эмилио, – ответила Анжелина с застенчивой, скромной полуулыбкой (она позаимствовала ее у монахини-кармелитки, с которой частенько выпивала в Риме). Если бы они с Эмилио были в этот момент наедине, если бы рядом не было телохранителей Гонзаги, в первую очередь, чрезвычайно опасного Мики Ки, она с огромным удовольствием отстрелила бы жирному дону яички. По одному.

– Надеюсь, что сейчас еще не слишком рано для ленча, – сказал Эмилио, провожая ее в столовую, облицованную темными панелями, с потемневшими потолочными балками и без окон. При взгляде на обстановку казалось, что ее могла подобрать Лукреция Борджиа[15] на закате своих дней. – Немного перекусим, – предложил Эмилио, указывая величественным жестом на стол и буфет из темного дерева, прогибавшиеся под тяжестью больших блюд с макаронами, мясом, рыбой, печально пялившей глаза в потолок, кучи пылающих оранжевым заревом омаров, картофеля, приготовленного тремя разными способами, длинных батонов итальянского хлеба и полудюжины бутылок крепкого вина.

– Изумительно, – воскликнула Анжелина. Эмилио Гонзага придвинул ей черный стул с высокой спинкой. Как всегда, от толстяка пахло потом, сигарами, гнилыми зубами и чем-то еще, наподобие хлорки или несвежей спермы. Она снова улыбнулась ему самым скромным образом. Он занял свое место во главе стола, слева от нее, и один из свиноподобных телохранителей подвинул ему стул.

За едой они говорили о делах. Эмилио был одним из тех уверенных в своей неотразимости самовлюбленных болванов, вроде бывшего президента Клинтона, которые любят улыбаться, разговаривать и смеяться с набитым ртом. Это было еще одной из причин, по которым Анжелина на шесть лет удрала в Европу. Но теперь она не пыталась что-то строить из себя, внимательно слушала, кивала и старалась говорить разумно, но без умничанья, больше соглашаться, но так, чтобы ее нельзя было счесть уступчивой, а на заигрывания Эмилио отвечала в меру весело, но так, чтобы отнюдь не показаться похожей на гулящую девку.

– Итак, – сказал он, плавно переходя от деловой стороны нового слияния и приобретения компаний, которое он готовил и в ходе которого семейству Фарино предстояло кануть в пропасть забвения, а Гонзаге – завладеть всем, – эта штука с разделением властей, эта мысль о том, чтобы мы втроем держали в руках все вещи, – уровень образованности Эмилио очень хорошо проявлялся в том, как он произносил это слово – «вэшши», – это ведь как раз то, что старики римляне, наши предки, обычно называли тройкой.

– Триумвиратом, – поправила Анжелина и тут же пожалела, что не вовремя открыла рот.Терпи дураков, – учил ее граф Феррара.– А потом пускай уже они мучаются.

– Что-что? – Эмилио Гонзага что-то выковыривал из дальних коренных зубов.

– Триумвират, – повторила Анжелина. – Так римляне называли то время, когда у них было три лидера одновременно. А тройка – это русское слово, обозначающее трех лидеров… и вообще три штуки чего-нибудь. Они раньше так называли трех лошадей, запряженных в сани.

Эмилио хмыкнул и оглянулся. Две «шестерки» в длинных белых куртках, которых он держал в комнате вместо официантов, стояли, сложив руки на ширинках, и с сосредоточенным видом пялились в пространство. Мики Ки и второй телохранитель дружно уставились в потолок. Никто не подал виду, что заметил, как дона поправили.

вернуться

15

Борджиа, Лукреция (1480–1519) – дочь и сестра прославившихся своей жестокой и безнравственной политикой Родриго Борджиа, ставшего папой Александром VI, и Чезаре Борджиа, пытавшегося сделаться единоличным правителем всей Италии. Будучи в молодости орудием преступных родственников, под старость Лукреция отдалилась от них и вела более скромный образ жизни, окруженная блестящим двором художников, ученых и поэтов. Легенды говорят о ней как о жестокой отравительнице.

12
{"b":"105362","o":1}