– Ма, – сказал Юдин, – мне еще очень повезло. Точно. Не плачь.

Мама поставила перед Васей таз с водой, флакон перекиси, зеленку, бинты и вату и принялась промывать его раны, обильно поливая их слезами. Юдин стиснул зубы, чтобы не застонать.

– Скажи, сынок, кто это сделал? – сказала Анна.

– Кто мой отец? – ответил Василий вопросом на вопрос.

Анна закашлялась.

– Ты не пошел сразу в больницу, потому что хотел задать мне этот вопрос… – ответила она.

– Да.

Анна густо поливала истерзанные ноги сына зеленкой и туго их бинтовала. На белой ткани тут же проступали красные пятна.

– Я не знаю, – ответила мама. – Честно! Я не знаю, кто твой отец.

Вася вздохнул.

– Это важно, – ответил Вася. – Пожалуйста, скажи мне. Когда-то, когда мне было шесть, ты мне сказала, что он был военным и погиб на войне. Но я уже тогда понял, что это неправда. Даже если ты не знаешь имени моего отца, даже если это была случайная страсть, даже если он был женат и ты пообещала ему молчать – расскажи мне.

Анна молчала.

– Пожалуйста, ответь, – попросил Юдин. – Что бы и как бы там ни было, я хочу это знать.

Мать задрожала.

– Сынок, – сказала наконец Анна, – я не знаю не только кто твой отец, но и кто твоя мать. Я взяла тебя из детского дома, когда тебе было семь месяцев!

Василий сидел, не в силах осознать правду. Потом, поняв все, он взял мать за руку и поцеловал ее морщинистую ладонь, измазанную зеленкой и покрытую перекисью.

– Спасибо тебе за все, мама, – сказал Юдин. – И родных детей не все так любят, как ты меня.

Юдин встал, вытащил из зарядного устройства телефон и вышел, хромая, из квартиры. На пороге Вася остановился.

– Как меня звали? – спросил он. – Ну, до того, как я стал Юдиным?

– Не знаю, – покачала головой мама, – просто показали мне тебя – и я сразу поняла, что ты и есть мой сын. А через несколько дней выдали мне твое новое свидетельство о рождении на основании документов, которые я предоставила в отдел опеки и попечительства. Васей я назвала тебя в честь своего отца, твоего… деда.

– Хорошо, – кивнул Юдин и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

В отделе было душно. Даша сидела в углу, у сейфа. Копейкин расположился за своим столом. Захарова пыталась читать детектив. Алена раскладывала пасьянс на компьютере. Белобородов стоял у окна и смотрел на темную улицу. Олег Скляров сидел в центре отдела на стуле так, чтобы видеть всех пятерых подозреваемых. За столом, где еще совсем недавно сотрудники пили чай с вареньем, сушками и крысиным ядом, сидели два спецназовца. У двери расположился милиционер. Рядом с входом в лабораторию на колченогом стуле сидел еще один страж порядка. В комнате было тихо. Некоторые потихоньку клевали носом. Даша открыла ящик стола, порылась там, достала резинку для денег и собрала кудрявые волосы в хвост. Потом девушка незаметно подвинула к себе тяжелую глазурованную вазу, в которую иногда ставили цветы. Цветы обычно выбрасывали не раньше, чем вода начинала вонять болотом. Сейчас керамический сосуд был пуст. У него было светло-коричневое донышко и аляповатый рисунок на боках. Несколько минут Даша сидела, выжидая. Наконец милиционер, которому надоело наблюдать за пятью почти неподвижными фигурами арестованных, стал смотреть в коридор сквозь щель приоткрытой двери. Скляров при этом глядел на экран своего мобильного и набирал кому-то сообщение. Два спецназовца тихо беседовали. Милиционер у двери лаборатории привалился к косяку и с переменным успехом боролся со сном. Дарья зажмурилась, закрыла лицо руками и некоторое время не шевелилась, имитируя дрему. Ей нужно было, чтобы глаза привыкли к темноте.

«Сейчас», – решила она.

Девушка надела сумку на плечо, а потом бросила вазу вперед. Пролетев несколько метров, она врезалась точно в выключатель. Отдел погрузился во тьму. В ту же секунду Гусева размахнулась и изо всех сил швырнула пустую стеклянную банку из-под варенья в окно, у которого стоял Белобородов. Раздался оглушительный звон. Посыпались стекла. Алексей Михайлович отскочил и заматерился, налетев в темноте на Склярова. Резко распахнувшаяся дверь лаборатории ударила сидвшего рядом с нею милиционера по носу. Тот взвыл. Спецназовцы кинулись к разбитому окну, ориентируясь на звук. Милиционер у двери, правильно оценив обстановку, сделал шаг вперед и перегородил выход, но Дарья уже успела к тому моменту выползти на четвереньках в коридор, вскочить и побежать. Через пять секунд она была у пожарной лестницы, через пятьдесят – оказалась на первом этаже. За ней гнались: на лестнице слышался топот. Сняв туфлю, она ударила в стекло и отскочила, стараясь избежать града осколков. Потом Гусева обулась, залезла на подоконник и прыгнула вниз, успев краем глаза увидеть, как в конце коридора появился милиционер с пистолетом в руке. Грянул выстрел. Пуля попала в раму. Девушка упала боком, ударившись о землю, и секунду не могла дышать от боли. Потом Даша встала на колени, уперлась рукой в землю, поднялась на ноги и побежала вдоль здания, пригибаясь и стараясь держаться поближе к кустам. Сзади оглушительно свистели. Гусева нырнула в подворотню, прошла на задний двор НИИ, пересекла дорогу, пробежала через стоянку машин и, петляя по дворам, вышла на автобусную остановку. Две минуты спустя ее подобрала маршрутка.

– Я не могу поверить! – сказал Рязанцев, стоя посреди разгромленного отдела.

Скляров сидел, повесив голову. Спецназовцы прятали глаза. Один из милиционеров нервно теребил пуговицу, второй заламывал руки. На полу лежали осколки стекла и вазы.

– Это было совершенно неожиданно, – сказал Олег. – Все подозреваемые были в поле зрения, никто из них не выглядел как человек, способный на решительный поступок.

Чабрецов скрипнул зубами.

– Мы недооценили Дашу, – сказал полковник. – Хотя, если честно, я ее подозревал. Уж слишком много было против нее улик. Дарья – совсем не то, чем она кажется! На вид она мягкая, добрая и недалекая лаборантка, выпускница пединститута, учительница младших классов. А на самом деле – волчица в овечьей шкуре.

– Я тоже не верила, что это она, – сказала Ева. – Простите. Я была убеждена, что она любит Васю Юдина, и по этой причине решила, что она не может нанести ему никакого вреда.

Зеленые линзы в глазах Евы сверкали от слез, как бриллианты. Искусственная грудь вздымалась. Щеки ее покраснели от стыда.

– Я давно говорила, что это она! – воскликнула Сичкарь, выставляя вперед зубы. – Я знала, что это хитрющая тварь.

Алена переступила с ноги на ногу, и под ее ногами захрустело стекло. В разбитое окно врывался холодный осенний ветер.

– Мне трудно поверить в то, что это Даша, – мягко возразил Копейкин, разводя руками. – По правде говоря, я был очень высокого мнения о человеческих качествах Гусевой. Она выглядела очень искренней. Никаких причин сомневаться в ее чувствах к Юдину я не видел. А ведь я прожил длинную жизнь и повидал много самых разных людей…

Профессор опустил седую голову.

– Иногда в человеке вскрывается не только второе, но и третье дно, – сказала Захарова, распрямляя спину. – Бывает, человек оказывается в ситуации, когда от него ничего не зависит. Порой человек не может совладать со своими чувствами. Возможно, Даша просто стала пешкой в чьих-то руках.

– В любом случае мы теперь знаем, кто преступник, – с облегчением сказал Белобородов, через его лоб протянулась длинная, но неглубокая царапина – его зацепил осколок упавшего на голову стекла. – Мы можем считать себя свободными?

– Да, – ответил Чабрецов, – мы вас всех сейчас отпустим под подписку о невыезде. Не покидайте город. Будьте на связи. Возможно, нам еще понадобится ваша помощь.

Копейкин, Захарова, Белобородов и Сичкарь стали быстро собираться. Было далеко за полночь, и сотрудникам отдела пульсаров, переживших за день множество потрясений, не терпелось как можно быстрее попасть домой.