Укрытое простыней тело застонало. Околелова, ухо которой стало просто нереальной величины и приобрело странные форму и цвет, всхлипнула. У Алины по щеке поползла слеза.

– Извини, что я называю вещи своими именами, – продолжил Володя. – Иллюзии – вещь опасная.

– Я уже все решил, – глухо сказал Энгельс, не показываясь из-под простыни, – я перееду к своему деду в деревню и стану, как и он, пасечником.

Нелли и Алина зарыдали в голос.

– Ну зачем же так радикально, – сказал Маркс, – в любом случае я могу взять тебя на работу своим замом по инновациям. Ты и мне на заводе что-нибудь придумаешь. Но не хотелось бы так оставлять эту историю. Я, видишь ли, ужасно не люблю людей, которые пользуются плодами чужого труда, ничего не предлагая взамен. И никто не любит. Для этого явления в русском языке есть слово «воровство». А ведь еще в Библии было сказано – «не укради». Тем более ваша Кулибина делает это так цинично.

Максим вынырнул на поверхность. Его лицо было злым и унылым.

– Не сдавайся, Энгельс, – продолжил Володя, слегка пнув ногой, одетой в дорогой ботинок, агрегат в пакете. – Борись до последнего!

– А если я просто не буду ремонтировать этот агрегат – и все? А новый аппарат она сделать не сможет, – мрачно спросил Максим и сел на постели. Его лицо на мгновение исказила судорога боли.

– Не пойдет, – покачал головой Маркс, – потому что это ничего не докажет. Из подобной ситуации слишком легко выкрутиться. Скорее всего, ей и не нужно будет делать новый агрегат – Кулибина прочитает доклад, в котором раскроет некоторые технологические тонкости, и через неделю в мире будет уже с десяток таких устройств, всех цветов и типоразмеров. Нужно действовать по-другому.

– Как? – спросил Максим.

– А я почем знаю? – удивился Володя. – Ты же умнее меня, вот и думай! Я-то за свою жизнь ничего не изобрел; даже кружку со встроенным градусником, чтобы видеть температуру чая или кофе и пить, не обжигая язык, не я придумал, а один мой ближайший родственник.

Энгельс задумался. Потом он с трудом сел на кровати. В нем медленно закипала здоровая ярость, вытесняющая хандру и пессимизм.

– Где моя одежда? – спросил он. – Я кое-что придумал. Правда, может и не сработать.

– Ты бы знал, дружище, сколько раз в жизни я рисковал, – сказал Маркс. – Чуть ли не каждый день. И чаще всего все заканчивалось в мою пользу.

Нелли и Алина кинулись одевать своего коллегу.

– Когда заседание? – спросил Максим.

– Через полтора часа.

– Очень хорошо!

В мирных, обычно спокойных глазах Энгельса медленно разгорались красные огоньки. Разум работал четко и ясно. Теперь он был готов сражаться за дело, которому без остатка отдал несколько лет жизни, до конца.

– Это стол, – сказал директор. – Так и должно быть. Надо еще найти емкость с водой и еду.

– Спасибо, я не голодна, – быстро сказала секретарша.

Атмосфера в бомбоубежище заметно сгущалась. Становилось тяжело дышать.

– Это ты сейчас так говоришь, – заметил Сергей Витальевич, – хочу тебя предупредить, что в бомбоубежищах предусмотрено два типа вентиляции – ручная, когда надо крутить рукоятку, и электрическая. И так как я пока не знаю, как тут включается автономное электроснабжение и, следовательно, не могу включить электрическую вентиляцию, то нужно будет крутить ручку. Я тебя уверяю, Света, что и пить, и есть тебе при этом захочется очень быстро.

– Ерунда, – сказала Булкина, – я всю жизнь занимаюсь спортом. Показывай, где рукоять!

– Вот, – сказал директор, нащупывая руку секретарши и положив ее ладонь на шершавую деревянную ручку, – садись на стул. Крути.

Напрягшись, Светлана Георгиевна сдвинула тяжелую ручку. Та подалась мягко и без звука. Где-то за стеной раздался негромкий гул. Из-под потолка подуло свежим воздухом. Директор продолжал исследовать помещение. В темноте слышались его шаги, постукивания и шорох. Через пять минут Булкина покрылась потом. Через десять с нее текло градом. Через двадцать правую руку начало сводить судорогой.

– Можешь немного отдохнуть, – сказал Сергей Витальевич откуда-то из глубины помещения. – Уже достаточно воздуха. Станет тяжело дышать, опять покрутишь.

Светлана Георгиевна в изнеможении привалилась к спинке стула и стерла с лица капли пота.

– Так где тут вода? – спросила она.

Спустя несколько мгновений директор дал ей тяжелую металлическую кружку, покрытую холодными каплями, прямо в руки.

Лилия Степановна Кулибина выплыла из белого лимузина, ослепительно улыбаясь. Со всех сторон вспыхнули маленькие белые солнца – знаменитого на весь мир ученого снимали десятки фотографов. То там то тут светились красные лампочки видеокамер – на конференцию прислали своих корреспондентов все крупнейшие телеканалы мира. Профессор, помахав ручкой а-ля голливудская актриса, ступила на красную бархатную дорожку, поспешно постеленную горничными санатория и членами оргкомитета конференции. Чуть дальше толпились участники симпозиума, среди которых Лилия Степановна увидела нескольких своих старых знакомых – украинского профессора Попелышко с большими усами, черноглазую негритянку Полли, группу иранских ученых, двух представителей Эстонии, нескольких японцев, внушительную корейскую делегацию. Жестом, скопированным с манер Елизаветы Второй, Кулибина поприветствовала собравшихся.

«Ну и где мои подчиненные? Где Алина, Нелли, Максим? – подумала Лилия Степановна, уже представляя себе, как будет распекать нерадивых сотрудников. – Ничего нельзя поручить! Все приходится контролировать! Ленивые, тупые, безынициативные свиньи! Я им все скажу, пусть только покажутся мне на глаза».

Вслед за Лилией Степановной, подобострастно приседая, шли члены кафедры, всю ночь готовившие выступления на тему: «Жизнь и творчество Л.С. Кулибиной», «Студенческие годы Л.С. Кулибиной», «Л.С. Кулибина о нефтепродуктах» и «Основные направления научной деятельности Л.С. Кулибиной». Они бережно несли портфель с ее докладом, боясь дышать.

– Где эти кретины с агрегатом? – прошипела Лилия Степановна своему заму, невысокому лысоватому доценту, страдающему нервным тиком.

– Не м-м-м-мог-г-гу знать, – ответил он, испуганно заикаясь.

– А кто должен знать? Я?! – взорвалась профессор. – Почему все время я? А вы тут что делаете?!

– Сейчас все выясню, – прошептал доцент побледневшими губами, пятясь.

Он исчез в толпе, вытирая пот с лысины.

– Ничего, с ними я еще разберусь, – процедила Кулибина сквозь зубы. – Они еще попляшут. Я им устрою дыбу. Будут знать, как подводить меня! Впрочем, это неважно. Главное, что доклад со мной. Даже если Пузько, Околелова и Энгельс потеряли агрегат, я выступлю и без него.

И она пошла по бархатной дорожке дальше, лучезарно улыбаясь в теле– и фотокамеры.

– Крути еще, – сказал директор, – опять становится трудно дышать.

– Хорошо, – отозвалась Булкина, принимаясь вертеть рукоятку левой рукой. За стеной снова послышался гул. На Свету подул легкий ветерок.

– Сергей, – позвала она. – А мы не можем выбраться на поверхность через вентиляционную шахту?

– Не можем, – ответил директор. – Потерпи еще немного и не отвлекай меня.

Замолчав, Булкина сосредоточилась на вентиляции, попеременно меняя руки. Ударивший внезапно из-под потолка свет был такой силы, что Света вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Глаза заслезились. Брошенная рукоять тут же перестала вращаться, но гул за стеной не утих. Напротив, звук стал громче, ровнее и мощнее.

– Получилось! – сказал Сергей Витальевич. – Вообще-то, теоретически мы можем продержаться тут еще около полугода.

– Хорошая мысль, – задумчиво сказала секретарша. – Может, так и сделать?

– А тебе есть от кого прятаться? – спросил директор. – Впрочем, я так и думал, что есть.

Света промолчала. Она не планировала поддерживать разговор на эту тему.

– Ладно, пойдем, – сказал Сергей Витальевич, подошел к двери, видневшейся в стене как раз за спиной Светы, и открыл ее. Там виднелись ступеньки, ведущие вверх.