Затем он продолжал:
- Когда, стоя на баке нашего величавого судна, переставшего наконец качаться на волнах, я, не слушая благодарностей и восхвалений оправившейся команды, увидел перед собой сверкающую гладь залива, прекрасные храмы и виллы на его берегах и громадный, как башня, Везувий, над вершиной которого подымался, словно над домашним очагом, легкий дымок,- признаться, я не мог сдержать слезы. Я понял, что вернулся домой, на мою первую, дорогую моему сердцу родину. Я подумал обо всех любимых друзьях, с которыми так долго был в разлуке, в особенности о тебе, самая сведущая, прекрасная и благородная Антония... о тебе тоже, Клавдий, само собой... и о том, с какой радостью мы увидимся вновь. Но сперва, разумеется, я должен был обосноваться, как приличествует моему положению. Мне не пристало являться к вам на порог подобно нищему или бедному просителю-клиенту, пришедшему к своему патрону.
Как только мы пристали к берегу и я получил деньги по чеку, который алабарх выписал на один из местных банков, я сразу отправил письмо императору на Капри с просьбой оказать мне честь принять меня. Он весьма любезно ответил, что рад слышать о моем благополучном возвращении и с удовольствием повидается со мной; на следующий день между нами состоялась весьма обнадеживающая беседа. Должен с прискорбием признаться, что я чувствовал себя вынужденным - император сперва был в очень мрачном настроении - позабавить его некоторыми азиатскими историями, которые я, естественно, не могу здесь повторить, чтобы не оскорбить вашу скромность. Но вы сами знаете нашего императора: у него оригинальный ум и широкие разносторонние вкусы. Ну так вот, когда я рассказал ему особенно типичную историю в таком духе, он проговорил: "Ирод, ты мне по душе. Я хочу назначить тебя на очень ответственный пост - воспитателем моего единственного внука Тиберия Гемелла, который живет здесь при мне. Ты не откажешь мне в этом - ведь ты был близким другом его покойного отца, и я надеюсь, что мальчик к тебе привяжется. К сожалению, ребенок он замкнутый и угрюмый, и ему очень нужен такой друг, с открытым сердцем, как ты, чтобы служить ему образцом".
Я остался во дворце на ночь, и к утру нас было уже не разлить водой - император нарушил предписание врачей и пил со мной наравне. Я решил, что наконец-то фортуна улыбнулась мне, но тут внезапно тот единственный волосок, на котором столько лет висел дамоклов меч над моей злосчастной головой, умудрился лопнуть. Императору передали письмо из Антедона от этого идиота губернатора, где тот сообщал, что предъявил мне ордер на арест за неуплату двенадцати тысяч золотых, взятых в долг в императорской казне, но я хитростью сумел уйти от правосудия, захватив двух его солдат, которые еще не вернулись и, возможно, умерщвлены. Я заверил императора в том, что солдаты живы и невредимы, что они спрятались у меня на судне без моего ведома, желая проехать "зайцами", и что мне не предъявляли никакого ордера на арест. Возможно, солдат послали ко мне с этим ордером, сказал я, но они предпочли увеселительную поездку в Египет. Во всяком случае, мы нашли их в трюме на полпути в Александрию. Я заверил императора, что, как только мы туда прибыли, я вернул солдат в Антедон, чтобы они были примерно наказаны.
- Ирод Агриппа,- сурово сказала мать,- это была преднамеренная ложь. Мне за тебя стыдно.
- Но не так стыдно, как мне самому, дорогая госпожа Антония,- сказал Ирод.- Сколько раз ты говорила мне, что честность - лучшая политика. Но на Востоке все лгут, и, естественно, ты и сам не принимаешь на веру девять десятых того, что слышишь, и рассчитываешь, что твои собеседники поступают так же. Я на миг забыл, что нахожусь в стране, где хотя бы чуть-чуть отклониться от истины считается бесчестным.
- Император поверил тебе? - поинтересовался я.
- От всего сердца надеюсь, что да,- сказал Ирод.- Он спросил меня: "А как же с долгом?" Я сказал ему, что речь идет о ссуде, предоставленной мне в императорской казне согласно всем правилам и под хорошее обеспечение, и если действительно был выдан ордер на мой арест за неуплату долга, это дело рук предателя Сеяна. Я немедленно поговорю с казначеем и решу этот вопрос. Но император сказал: "Ирод, если долг не будет выплачен в течение недели, я не сделаю тебя наставником своего внука". Вы же знаете, как он строг, когда речь идет об императорской казне. Я сказал таким небрежным тоном, каким только мог, что, разумеется, верну деньги в ближайшие три дня, но я уехал от него с тяжелым сердцем и сразу же написал тебе, моя великодушная покровительница, в надежде, что, может быть...
Мать сказала снова:
- С твоей стороны было очень дурно, Ирод Агриппа, лгать в лицо императору.
- О, я знаю это, конечно, знаю,- проговорил Ирод, изображая глубокое раскаяние.- Если бы ты была на моем месте, ты бы, несомненно, сказала правду, но мне не хватило мужества. И, как я уже говорил, эти семь лет на Востоке, вдали от тебя, притупили мое нравственное чувство.
- Клавдий,- обратилась ко мне мать с внезапной решительностью,- как нам достать двенадцать тысяч золотых за короткий срок? Как насчет письма от Аристобула, которое пришло сегодня утром?
По забавному стечению обстоятельств, в то самое утро я получил от Аристобула письмо, где он просил меня поместить его деньги в земельную собственность,- из-за нехватки звонкой монеты земля в то время сильно подешевела,- и вложил в письмо банковский чек на десять тысяч золотых. Мать рассказала об этом Ироду.
- Аристобул? - вскричал Ирод.- Как, ради всего святого, он умудрился набрать десять тысяч золотых? Видно, этот беспринципный тип воспользовался своим влиянием на Флакка, чтобы брать взятки с местных жителей.
- В таком случае,- сказала мать,- я считаю, что он поступил очень некрасиво по отношению к тебе, сказав моему другу Флакку, будто жители Дамаска прислали тебе дары за то, что ты успешно отстаивал их права. Я не ожидала этого от Аристобула. Пожалуй, будет только справедливо, если мы дадим тебе в долг - на время, только на время, имей это в виду, Ирод - эти десять тысяч, чтобы ты снова встал на ноги. Остальные две тысячи нам нетрудно достать, да, Клавдий?
- Ты забываешь, матушка, что у Ирода есть восемь тысяч, полученных от алабарха. Конечно, если он их еще не растратил. Он будет куда богаче нас, если мы доверим ему деньги Аристобула.
Я предупредил Ирода, что он должен, чего бы это ни стоило, вернуть ссуду не позже, чем через три месяца, иначе меня обвинят в обмане и уж во всяком случае в нарушении моих обязанностей доверенного лица. Помочь Ироду таким способом было все же лучше, чем закладывать наш дом на Палатинском холме,- а как иначе мы могли раздобыть деньги? Однако все неожиданно обернулось наилучшим образом. Как только Ирод вернул двенадцать тысяч золотом в императорскую казну, он был назначен наставником Гемелла, и за два дня до того, как подошел срок возврата денег Аристобула, не только выплатил мне долг до последней монеты, но и отдал взятые у нас давным-давно пять тысяч, которые мы и не надеялись увидеть. А дело было просто: в качестве наставника Гемелла Ирод, помимо своей воли, проводил много времени в обществе Калигулы, которого семидесятипятилетний Тиберий усыновил и предполагал сделать своим наследником. Тиберий давал Калигуле очень мало наличных денег, и Ирод, завоевав доверие юноши роскошными пирами, богатыми подарками и прочим в таком духе, стал под большим секретом брать от его имени взаймы крупные суммы у богатых людей, желавших снискать расположение будущего императора. Все полагали, что Тиберию недолго осталось жить. Когда в деловых кругах узнали, каким доверием Калигула облек Ирода, тому стало легко просить о ссудах и от своего имени тоже. Вопрос о его прошлых долгах, сделанных за семь лет до того, уладился сам собой из-за смерти его кредиторов, так как ряды богатых людей сильно поредели в результате судебных расследований о государственной измене, которые велись под руководством Сеяна; тот же пагубный процесс шел при его преемнике Макроне. Насчет оставшихся долгов Ирод был спокоен: кто осмелится преследовать по суду человека, который в такой милости при дворе, как он. Деньги, которые он мне вернул, были частью сорока тысяч золотых, которые Ирод получил взаймы у вольноотпущенника Тиберия; в свое время, еще рабом, тот был в числе тюремщиков старшего брата Калигулы Друза, заморенного голодом в подвалах дворца. После освобождения он невероятно разбогател, торгуя рабами - он скупал больных рабов по дешевке и приводил их в прекрасную форму в собственной больнице,- и теперь опасался, что, став императором, Калигула отомстит ему за жестокое обращение с Друзом; а Ирод обещал, что смягчит сердце Калигулы.
