Это был тот самый молодой человек в безукоризненно белой рубашке с галстуком – дежурный администратор из фирмы «Марш». Фирмы, возглавляемой Евгением Наумовичем Шохманом – Людмилиным мужем.

Если бы лет эдак пятнадцать тому назад кто-нибудь сказал тогдашнему студенту биолого-почвенного факультета Ленинградского университета Дмитрию Короткову, что в недалеком будущем тот будет носить ментовскую форму, он обозвал бы собеседника олигофреном. А потом еще и долго смеялся бы, ибо предположить подобное не мог даже в самых кошмарных снах. Только генетика!.. Проглотив еще в старших классах уйму литературы по этому вопросу, Дима ни минуты не сомневался в выборе профессии и ни о чем другом даже слышать не хотел. После окончания школы он без особых усилий поступил на биофак ЛГУ и по праву считался там если не лучшим, то, во всяком случае, одним из лучших студентов.

Не скажу, однако, что это был эдакий пай-мальчик, воспринимающий жизнь сквозь розовые очки, хотя Димина интеллигентная внешность[12], манера говорить и обычные – не розовые – очки и могли на первых порах создать такое впечатление.

В действительности все обстояло несколько иначе. Летние студенческие экспедиции в заповедники страны, являвшиеся частью учебной программы, способствовали формированию у будущего светила отечественной генетики несколько, я бы сказал, противоположных качеств. Вот вы бы, например, смогли за три часа и в три – извините за выражение! – хари уговорить двухлитровую баночку самогона, имея на закуску лишь пару сваренных вкрутую яиц и четвертинку черствого хлеба?… То-то! А студент Коротков с двумя оболтусами со старшего курса смог. И не просто смог, но еще и в деревню за добавкой поперся. В одиночку, поскольку старшекурсники к этому моменту утратили способность к передвижению.

Поход этот, кстати говоря, едва не закончился для Димки трагически. Выписывая по проселку очередную синусоиду, он не рассчитал амплитуду и свалился в неглубокий, но достаточно полноводный ручей, протекавший по дну придорожной канавы. После нескольких безуспешных попыток самостоятельно оттуда выбраться мой друг обессилел окончательно и там же уснул – по счастью, лицом вверх.

Нашли его спустя пару часов возвращавшиеся из города сокурсники, обратив внимание на странные блики у обочины. Как оказалось, это в лучах заходящего солнца поблескивали стекла Диминых очков. Короткова благополучно извлекли на сушу и доставили в лагерь, после чего за ним прочно закрепилось прозвище «Кусто» – в честь известного исследователя подводного мира.

При всем при этом науку Дима, повторяю, любил, дело свое знал и вожделенную для многих студентов оценку «хорошо» воспринимал чуть ли не как личное оскорбление. Поэтому никто не удивился, когда почти сразу же после получения диплома – по осени – он вновь появился в стенах родного факультета – уже в качестве аспиранта.

Не берусь судить, насколько важен для мирового сообщества вопрос о влиянии какого-то там фермента, название которого нормальный человек не то что запомнить – прочитать не в состоянии, на половую активность мушек-дрозофил. «Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам…» Но именно этот пикантный вопрос занимал Диму в течение последующих трех лет. Причем занимал настолько, что не оставалось времени ни на что другое.

Как оказалось, этот труднопроизносимый фермент и впрямь влияет на дрозофилью потенцию. Во всяком случае, во время защиты диссертации Димке удалось убедить в этом ученый совет. Правда, поначалу его. хм. члены с превеликим трудом изображали интерес к затронутой в докладе проблеме. Это была уже третья за день защита, а после каждой устраивался небольшой банкет. Но чуть позднее – в прениях – те же члены не скупились на дифирамбы. Сильно сомневаюсь, что большинство из них и вправду поняло механизм действия этого замысловатого фермента, одна только химическая формула которого с трудом уместилась на огромном плакате. Упомянутую публику скорее взволновала сама идея регулирования половой активности. Но, так или иначе, степень кандидата биологических наук Диме была присуждена единогласно – ваш покорный слуга был тому непосредственным свидетелем.

Угробив на обмыв сего знаменательного события все запасы сэкономленного на дрозофилах медицинского спирта, Коротков в очередной раз задался традиционным для русского интеллигента вопросом: что делать? Страну уже вовсю сотрясала перестройка, многочисленные НИИ лопались, как мыльные пузыри, и по количеству никому не нужных кандидатов и докторов наук мы так же уверенно вышли на первое место в мире, как некогда – по их подготовке.

К тому времени мы с Димой уже были знакомы больше двух лет – занимались в одной секции дзюдо, и предложение перейти на службу в органы он получил именно от меня. Мне как раз позвонил Вася Смолин – однокашник по Академии МВД – работавший в экспертно-криминалистическом отделе главка и только что назначенный начальником одной из лабораторий. Он подыскивал себе парня со знанием компьютера, которые тогда еще только появлялись у нас, и для обслуживания этой диковинной техники согласен был взять человека даже с «гражданки» – лишь бы у того голова работала. Васька поинтересовался, нет ли у меня в этом плане кого на примете, и я сразу вспомнил про Короткова. Весь свой опус – начиная от обсчета статистических данных и кончая текстом – Дима сделал на машине, так что вполне мог считаться достойным кандидатом. Оставалось свести их со Смолиным.

И вот я толкаю дверь, ведущую в один из кабинетов дактилоскопической лаборатории экспертно-криминалистического Управления ГУВД Санкт-Петербурга.

– Ну, Павел, наконец-то! А я уж думал, что опять не сможешь приехать. Ты очень удачно попал. Валера Старостин после суток сегодня, а Леша Шерстюков еще с утра на осмотр места происшествия укатил. Так что я пока один, и мы с тобой сможем спокойно переговорить. Проходи и присаживайся – через три минуты закончу и буду в твоем распоряжении.

Во время этого короткого монолога Коротков деловито осыпает каким-то порошком рукоятку пистолета, лежавшего перед ним на газете.

Я, конечно, не эксперт, но что-то не припоминаю, честно говоря, чтобы на пистолете когда-нибудь находили отпечатки пальцев. В кино – да, сколько угодно, а на практике – крайне редко. Там ведь на рукоятке поверхность рифленая, а все металлические части покрыты тонким слоем оружейного масла – откуда ж пальчикам взяться?

Но работа есть работа, поэтому я тихонечко присаживаюсь в углу, на свое обычное место, и с молчаливым интересом продолжаю наблюдать за Димкиными манипуляциями. Тот отточенными движениями смахивает кисточкой излишки порошка, некоторое время вертит пистолет под лампой, рассматривая его под различными углами, а затем безнадежно машет рукой.

– Нету тут ни хрена – все в масле. А я что вам говорил?

– Ну, рассказывай, как жизнь? – обращается Коротков ко мне с традиционным вопросом. – Кстати, кофе будешь?

– Да разве ж это жизнь. – отвечаю я столь же традиционной фразой. – А кофе буду. Хотя предпочел бы пиво.

– Я тоже, но извини – рабочий день в разгаре, а у нас новый начальник. Немного погодя он, конечно, привыкнет, но пока лучше не нарываться.

– Это у тебя рабочий день, а я в отпуске.

– Счастливый…

За разговором Дима запирает пистолет в сейф, втыкает в розетку видавший виды электрочайник, а затем достает из ящика письменного стола банку растворимого кофе, початую пачку сахара и две кружки.

– Что там у тебя стряслось?

Лично у меня, как известно уважаемому читателю, ничего особенного не стряслось – пока, во всяком случае. А вот с Людмилиными проблемами я Короткова вкратце знакомлю. Тот слушает внимательно, не перебивая, а когда я, наконец, умолкаю, осторожно интересуется: