Я быстро перебил ее:
— Глэдис, поверь мне, я не имею ни малейшего понятия, что случилось с Джеем. Мне сообщили только рано утром. Полиция явилась ко мне, когда я еще спал. Я… представляешь, кто-то украл мой пистолет. К счастью, это подтвердилось, и копы оставили меня в покое. — В комнате повисло молчание, и я заторопился:
— Ты же знаешь, Глэдис, я старался как мог помочь Джею. Извини, но я понимаю и сам, что у меня это не очень-то хорошо получилось.
— Знаю, — сказал она и, покачав головой, пристально взглянула на меня. Ее голос стал жестким. — Да, я знаю, — с горечью повторила она, — дорогой мой Марк. Нежный экс-любовник. Собираешься устроить свое частное расследование, не так ли? А почему это тебе взбрело в голову? Ну конечно, именно поэтому ты и ездил сегодня к Ганнибалу. — Она бросила на меня подозрительный взгляд.
Я откашлялся:
— Послушай, Глэдис…
Но она только отмахнулась. В ее глазах сверкала неприкрытая злоба.
— Ну конечно, еще бы. — Глэдис коротко и резко хохотнула. — А я-то, глупая, подумала, что ты пришел, чтобы в такую минуту побыть со мной, уверить меня, что теперь… О Боже милостивый, не могу поверить! Ах, бедняжка Марк! Мистер Ганнибал недавно был у меня. Приехал в качестве адвоката Джея, ну и конечно, как его близкий друг. Тебе уже все известно, ведь так? Так, значит, снова шпионишь, Марк. Ведь вынюхивать — твоя специальность? Теперь ты следишь и за Энн тоже? Уже навестил Ганнибала, чтобы выяснить, кому теперь достанутся денежки Джея, когда он… Убирайся отсюда!
— Где Энн? — упрямо набычившись, повторил я. — Я могу поговорить с ней?
— Нет, ты не можешь поговорить с ней! — прошипела она, выплевывая каждое слово. Глэдис вскочила на ноги и бросилась ко мне, как разъяренная фурия, губы ее уродливо кривились. — Убирайся! — завизжала она. — Убирайся, убирайся…
— Замолчи, Глэдис! — прозвучал за моей спиной невозмутимый голос Энн, и я резко обернулся. — Ты хотел меня видеть, Марк? — тихо спросила она.
Глэдис рванулась вперед.
— Он хочет узнать, не ты ли убила своего отца, Энн? — завопила она, и голос ее сорвался. — Он хочет спросить это у нас обеих. — Каждое ее слово обжигало меня, словно удар хлыста. — Это из его пистолета стреляли в Джея, поэтому он и… — Судорога перехватила ей горло, и Глэдис тяжело опустилась на диван. Голова ее свесилась на грудь. Глэдис обхватила руками голову и окаменевшим взглядом уставилась в пол.
— Пошли, Марк, — вздохнула Энн.
Не взглянув на Глэдис, она повернулась и вышла из комнаты. Я последовал за ней. Девушка привела меня на второй этаж в свою комнату. Закрыв за мной дверь, она присела на край постели, а я так и остался стоять в дверях. Как мне в эту минуту хотелось, чтобы я никогда не переступал порога этого дома!
Энн указала мне на низкий, покрытый дамастом диван.
Я скромно уселся на краешек:
— Энн, то, что миссис Уэзер сказала о моем пистолете…
— Я уже знаю об этом.
— Ты знаешь? Как…
— От копов. Ах, ну что ты! Конечно же прямо они ничего не сказали, но я ведь не такая уж дурочка. — Лицо ее походило на маску. Тусклым невыразительным голосом она добавила:
— Это было несложно. Я ведь говорила тебе, что почти гениальна. Это помимо всего прочего.
Она не улыбалась. Честно говоря, если бы не это убийственное равнодушие в голосе, она была бы точь-в-точь такая же, как вчера, когда мы с ней сидели в баре. Тот же зеленый, что и накануне, свитер и та же короткая юбка выше колен. Я заметил, что она тщательно подкрашена, и подумал, что, должно быть, бедняжка просто хотела чем-то занять себя. Только лицо ее стало другим — неподвижное, словно маска, безжизненные глаза без малейшего блеска, глухой, надтреснутый голос.
Смерть близких воспринимается людьми по-разному. Одни ломаются, не помня себя от горя, другие, словно черепахи, прячутся в свою скорлупу, горе ожесточает их, но они скорее умрут, чем позволят кому-то стать свидетелем их страданий. Некоторые просто спиваются, не в силах пережить любимого человека. Энн, похоже, принадлежала к тому типу людей, которые поначалу внешне ведут себя очень сдержанно. И так может продолжаться недели и даже месяцы, а потом вдруг как будто что-то в них ломается и человек прямо на глазах сходит с ума от горя. Интересно, что она подумала, узнав, что это из моего пистолета был застрелен ее отец? Если, конечно, она вообще сейчас в состоянии думать.
Энн взглянула куда-то мимо меня:
— Зачем ты пришел, Марк? Я, честно говоря, после вчерашнего была уверена, что больше тебя не увижу. — Она немного помедлила. — Глэдис, так кричала, что я все слышала. Ты и в самом деле уже успел съездить к Ганнибалу? Я кивнул:
— Послушай, Энн. Послушай и хорошенько запомни, что я скажу. Я всегда любил и уважал Джея, я искренне им восхищался. Ни за какие сокровища в мире я не согласился бы причинить ему вред. Кто-то убил его, и, клянусь тебе, я узнаю, кто это сделал.
И я увидел, как она в первый раз действительно увидела меня и взглянула мне прямо в лицо.
— Вам удалось выяснить у Ганнибала все, что вы хотели? Папа оставил все мне. У меня теперь куча монет. Глэдис не получит папиных денег, и, знаете, я этому рада. Ведь она никогда не любила его так, как я. — Ее губы искривились в усмешке, но глаза остались по-прежнему безжизненными. — Знаете, они даже не спали в одной комнате. Богом клянусь, это отнюдь не мешало ей спать по ночам как убитой. Да и ничему другому тоже не мешало.
— О чем это ты?
— Ты ведь тоже об этом думал? — Она отвернулась и, немного помолчав, с горечью добавила:
— Я не слепая, Марк. Что, я не видела, как она день за днем ходила якобы по магазинам, а домой возвращалась без единой покупки! Разве ты не понимаешь, что я имею в виду?
Я предпочел промолчать. Это была как раз та самая тема, которой я не хотел бы касаться. Так мы и сидели, думая каждый о своем, пока я не прервал затянувшееся молчание.
— Почему вдруг Джей изменил свое завещание?
— А почему бы ему и не изменить?! — быстро ответила она. — Ведь Глэдис вышла за него только из-за денег, и он прекрасно знал это. Потому и изменил.
— Ты так считаешь? Или знаешь точно?
— Я уверена в этом. Папа, конечно, ни слова не говорил, можешь быть уверен. Он бы и не сказал никогда. Но это было ясно как Божий день. — Я заметил, как на скулах Энн заходили желваки. — Ну так вот, теперь она их не получит. Ни за что не получит. — Энн задохнулась, перевела дыхание и неожиданно мягко произнесла:
— Господи, прости меня, как же я ее ненавижу! — В горле у нее заклокотало, и я отвел глаза в сторону. — Ты лучше уйди, — вдруг едва слышно произнесла она.
— Энн, — повернулся я к ней, — мне в самом деле страшно жаль. Могу ли я…
— Лучше уйди, Марк. Все изменилось с прошлого вечера, и ты; сам это знаешь. Сегодня у меня нет сил даже говорить с тобой. Думать не могу, есть не могу, ничего не могу…
Вдруг неожиданно для меня окаменевшая маска ее лица будто рассыпалась на куски, Энн повернулась и бросилась ничком на подушку. До меня донеслись глухие рыдания. Худенькое тело отчаянно сотрясалось, и при виде ее неутешного горя у меня запершило в горле. Наконец сердце у меня дрогнуло. Я подошел к ней и ласково коснулся ее плеча.
Она резко обернулась и взглянула на меня, неожиданно жалкая и трогательная. Тушь черными ручейками текла у нее по щекам, помада, которую она так старательно наложила, теперь алела на смятой подушке. Крепко сжав губы, она махнула рукой в сторону двери.
Я молча повернулся и вышел.
По лестнице я спустился на первый этаж. Глэдис нигде не было. Не слышно было и рыданий Энн. Дом показался мне испуганно притихшим, лишь в коридоре гулким эхом отдавались мои шаги. Мне вдруг стало не по себе, словно я оказался в мавзолее или в гробнице.
Усевшись в машину, я какое-то время сидел, стараясь привести в порядок свои мысли. Конечно, выяснить мне удалось немного, и было ли это мне на руку или наоборот, я пока что не знал. Мне все еще не давала покоя мысль, почему все-таки Джея убили почти сразу же после того, как он изменил условия завещания и оставил состояние Энн Только в одном я не сомневался ни минуты: несмотря на то что Энн получила все деньги Джея, конечно, она не причастна к убийству. Ни один нормальный человек не поверил бы, что эта девушка могла хладнокровно пристрелить собственного отца.
