Несносная девица по-прежнему смотрела на мой рот, щеки ее слабо зарумянились, похожие на плод спелого граната губки трепетали. Я обалдело уставился на нее и почувствовал, как острый коготок царапнул мою брючину. Рука ее плавно скользнула вверх и будто случайно легла мне на бедро. Кожу опалило словно огнем, как если бы мне в брюки сунули раскаленную кочергу.

В голосе ее вдруг появилась чувственная хрипотца.

— Да Бог с ней, с этой вечеринкой, Марк, — промурлыкала она. — Что нам за дело, что было тогда? Давайте поговорим о сегодняшней вечеринке, о нас с вами.

С каждой минутой мне все больше становилось не по себе. Вот чертова девка! То передо мной была вполне нормальная неглупая девушка, с которой было приятно вести разговор, то вдруг ее сменяла бесстыжая девица, возбужденная, словно сука в течке, у которой явно было не все ладно с головой. Меня даже бросило в жар. Ничего не понимаю!

— Послушай, Энн, крошка, — терпеливо промямлил я, — это не вечеринка, сама понимаешь. Мы просто беседуем, потому что ты единственный человек, который сейчас может мне кое-что объяснить. Понимаешь?

Она вздохнула и чуть заметно улыбнулась:

— Ладно, идет.

Я с беспокойством вслушивался в ее голос, но он звучал, как обычно. В ее тоне не было ни малейшей обиды, хотя ее пальчики, по-прежнему лежащие на моем бедре, чуть заметно вздрагивали, и я чувствовал, как в такт им бешено колотится мое сердце.

Она снова затарахтела как ни в чем не бывало:

— Борден заставил их всех проделывать всякие смешные штуки. Никаких попугаев, не думай. Например, он внушил Глэдис, что после того, как он ее разбудит, она должна следить за ним. И как только он тронет пальцем кончик носа, она должна встать, откашляться и снова сесть. Самое смешное, она так и сделала. Когда Борден потребовал от нее объяснить, для чего она так поступила, она смутилась и забормотала, что ее вроде как что-то толкнуло, вот она и сделала это. Но больше всего меня удивило, что они все старались подоходчивее объяснить, что заставило их сделать то или иное, а на самом-то деле они просто плясали под дудку этого Бордена! Проще говоря, эти бедняги пытались как-то оправдать типичное постгипнотическое внушение.

— Порой это бывает совсем не смешно. Так ты говоришь, попугай даже не упоминался?

— Именно так.

— А Джей оставался хоть раз наедине с Борденом?

— Дайте-ка подумать… по-моему, как-то раз было… Если не ошибаюсь, они вдвоем отправились выпить, и папа повел его наверх. Но это случилось уже тогда, когда Борден закончил свое представление. К тому же они пробыли там всего несколько минут. А почему вы спрашиваете?

— Обычное любопытство, крошка. Пока что я, можно сказать, бреду ощупью в темноте. Может, хочешь еще что-нибудь мне рассказать?

— Да нет, вроде ничего. Все сначала? — Она сделала гримаску.

— Нет, достаточно. Лучше напиши мне список людей, которые были у вас в доме, идет?

Она помолчала, и вдруг я с ужасом увидел, как вновь изменилось ее лицо. Зеленые, как у кошки, глаза хищно сузились, и розовый острый язычок нервно облизнул припухшие губы.

— По-моему, мне скоро придется убрать руку, — пожаловалась она куда-то в сторону. — А вы, Марк, так и продолжаете делать вид, словно ничего не замечаете!

Я и сам не ожидал, что мой голос прозвучит так грубо:

— Я все отлично замечаю.

К моему удивлению, она довольно улыбнулась, и ее теплая ладошка вдруг доверчиво скользнула по моему плечу. Я заметил, как она подтянула к себе сумочку и вытащила оттуда маленький блокнот и ручку. Во рту у меня все вдруг пересохло, словно я перед этим долго и с удовольствием жевал шерстяной носок., Но прежде чем приступить к составлению списка гостей, эта плутовка метнула на меня из-за густого частокола ресниц многообещающий взгляд и проворковала:

— Угу, надеюсь, вы понимаете, что делаете. — Затем как ни в чем не бывало деловито забормотала:

— Как бы кого не забыть. Во-первых, были мы с Глэдис, и папа, и этот идиот в кальсонах до щиколоток — как его? — ага, Артур! Потом, разумеется, мистер Ганнибал — папин адвокат. Он у нас что-то вроде друга семьи. Он пришел вместе с мисс Стюарт. Кто же еще? А, ну да, конечно — Питер Солт и Айла Вейчек. Он художник, а Айла его натурщица и по совместительству муза. Боюсь, она бы вам понравилась.

Все это время, пока на меня сыпалась словно из рога изобилия эта информация, я слышал, как перо с легким шорохом быстро бегает по бумаге.

— С чего бы это?

— Она душечка. Вы любите таких женщин?

— В общем, конечно… хотя…

— Я тоже, конечно, душечка. Только мне кажется, она больше в вашем вкусе. Я уверена, вы сочли бы ее сексапильной. Она такая чувственная, сладострастная, ну в общем почти как я! — Энн немного помолчала и вдруг выпалила:

— Только глуповата, этого у нее не отнимешь!

— Вот теперь я почти не сомневаюсь, что она бы мне понравилась. Впрочем, не уверен, что это чувство оказалось бы взаимным.

Энн вырвала из блокнота листок и перебросила мне его через стол:

— Не переживайте Если вы ей не понравитесь, вы тут же об этом узнаете, — она ухмыльнулась, — и если понравитесь — тоже. Меня в Айле смущает только одно. Уж очень она, как бы это сказать, — полногруда. — Она бросила на меня лукавый взгляд и снова затарахтела, словно пытаясь заставить заработать мое мужское воображение:

— Впрочем, не знаю. Может, если бы вы увидели ее без лифчика, глядишь, вам бы и понравилось. Кто вас разберет…

Тут у меня просто язык отнялся. А она продолжала как ни в чем не бывало:

— Вы ведь никогда ее не видели в натуре. Наверное, даже представить себе не можете, на что она похожа в голом виде. — Она запнулась и уже другим, мягким голосом произнесла:

— А вот меня вы можете представить нагишом, ведь так, Марк?

Беда в том, чертыхнулся я про себя, что я и так уже пару минут пытался утихомирить свое и без того распаленное воображение.

— Не стесняйтесь, Марк, — промурлыкала она. — Просто взгляните на меня и попытайтесь это представить. — Чуть отодвинувшись от меня, Энн раскинулась на кожаном диванчике в позе одалиски. — Ну давайте же, Марк.

А я просто глаз не мог отвести от женственных изгибов и мягких выпуклостей стройного тела, пуловер из мягкой дорогой шерсти облегал его, словно вторая кожа. Только вдруг перед глазами всплыло лицо Джея, а за ним — и Глэдис. Я постарался как можно непринужденнее отвести от нее глаза и с некоторой натугой прохрипел:

— Христа ради, Энн, ты не даешь мне ни единого шанса! Ну перестань молоть чепуху, детка, пощади мои нервы! И почему, скажи на милость, ты так уверена, что мне еще предстоит увидеть эту самую Айлу? Или кого ты там имела в виду?

Она терпеливо вздохнула, передернула плечами и снова уселась на своем диванчике.

— Очень просто, — сказала она на редкость скучным голосом. — Вы засыпали Глэдис вопросами о папе и этой самой вечеринке. Потом проделали то же самое со мной. Потом этот попугай у папы на плече. Таким образом, я не сомневаюсь, что вы возьметесь расспрашивать одного за другим всех, кто был у нас в тот самый вечер, — а вдруг я солгала, или Глэдис, или еще кто? Что, разве не так? Вы ведь детектив!

— Ну…

— Конечно, я угадала! Хотите, скажу что-то смешное?

— Ну… — опять промычал я.

— Когда доберетесь до Питера Солта, скажите, что вы тоже художник. Может, тогда он снизойдет до того, чтобы показать вам свои картины. — Она ткнула пальчиком в исписанный листок:

— Вот, получайте! Имена и адреса всех, кто у нас был.

— Эти картины, — осторожно спросил я, — они что, очень хороши?

— Неподражаемы! — кивнула Энн. — Видите ли, Питер любит нагую натуру.

— Нагую натуру?! — Я повеселел. — Какое совпадение, я тоже, — с энтузиазмом согласился я. — Видишь ли, в свободное время я тоже балуюсь тем, что малюю холсты.

— И еще кое-что. — Она прикончила свой бокал.

— Да-да, понимаю. Мне надо увидеть этого гипнотизера.

— Конечно, Марк. — Вдруг она склонилась ко мне с самым серьезным видом и прошептала: