Мэри-Лу услышала печальный вздох на другом конце провода, и поняла, что Ибрагим уже догадывается о причинах неведомого недуга ее сестры.

– Помню, я все время боялась, что Лайл надоест маме и нам придется опять переезжать на новое место, в другой город. Я по секрету рассказала Джанин, что, если такое произойдет, я буду умолять Лайла оставить меня в доме. Я могла бы убирать кухню и стирать. Джанин ужасно рассердилась на меня, а я никак не могла понять, за что. И тогда она рассказала мне, что если я действительно так уж хочу жить в этом доме, то за это мне придется сосать у толстого папика его мужское «украшение», потому что как раз именно этим и занимается Джанин каждый вечер, как только мама уходит на работу. Вот почему Лайл позволял нам всем вместе жить у него в доме.

– Я была просто шокирована, – продолжала Мэри-Лу. – То есть я, конечно, тогда уже многое знала о сексе. Мама частенько напивалась и приводила домой своих дружков, и при этом далеко не всегда закрывала за собой дверь в спальню. А временами нам приходилось жить в таких условиях, что мы все вместе ютились в одной-единственной комнатке, и тогда уж нам с сестрой просто некуда было деваться.

Мэри-Лу перевела взгляд на Хейли, мирно дремлющую у нее на коленях. Ну как могла ее мать так поступать со своими дочками? Как могла она не любить Джанин и ее саму так же безрассудно, как любит Мэри-Лу эту крошку? Хотя Мэри-Лу где-то в глубине души понимала, что тут дело было даже не в том, что мать не любила своих дочерей. Скорей она просто гораздо больше любила алкоголь.

– Я уже тогда понимала, что то, о чем мне рассказывала Джанин, очень нравится мужчинам, – продолжала свое повествование Мэри-Лу. – И еще я знала, что многие повесы почему-то предпочитают маленьких девочек. Среди кавалеров нашей мамы находились такие, которые размахивали своими причиндалами прямо на глазах у нас с сестрой. Однажды мы рассказали об этом маме, и она тут же прогнала одного такого ухажера. После этого мы с Джанин начали пользоваться своей привилегией. Если кто-нибудь из маминых нахалов особенно надоедал нам, мы сочиняли про него какую-нибудь небылицу, например, говорили маме, что он «дергал нас за титьки», и она тут же с ним расставалась. Когда Джанин открыла мне тайну про Лайла, я тут же побежала к маме. Я взахлеб пересказала все то, что услышала от сестры, но только Джанин тут же начала все отрицать. Она наотрез отказалась признаваться в том, чем только что поделилась со мной. И еще добавила, будто я все это выдумала сама, потому что Лайл недавно купил ей красивый свитер, а про меня в тот раз почему-то забыл. И мама ей поверила. А меня за вранье отправили спать без ужина. Джанин потом несколько раз говорила мне, что она сама все выдумала, но я-то знала, что это правда. Поэтому как-то раз я сделала вид, что хочу пораньше лечь спать, а сама спряталась у нее в комнате в большом шкафу. И представьте себе, как только мама отправилась на работу, к сестре явился Лайл. И представьте себе…

Этот образ – Джанин и Лайла – предстал перед ее мысленным взором таким же ясным, как и в тот раз, несмотря на то, что с той поры прошли годы. Когда Мэри-Лу вспоминала этот эпизод, ей всякий раз становилось дурно и хотелось расплакаться.

– Что же вы сделали потом? – поинтересовался Ибрагим. – Бедняжка! Ведь вам тогда было только десять лет. Ну как вы могли отреагировать? Вы ведь уже пожаловались маме. Что еще можно было придумать?

– Ну, наверное, ничего, поэтому я снова ей все рассказала, – горько вздохнула Мэри-Лу. – Я выскочила из шкафа вся в слезах. Я громко визжала от ужаса и перепугала Лайла насмерть. Жаль, что с ним тогда не приключился сердечный приступ и он не отбросил копыта. Я опрометью бросилась к матери на работу и снова пересказала ей все то, что на сей раз видела своими собственными глазами.

Только Лайл оказался хитрей. Он уже успел позвонить маме и первым сообщил ей про какую-то драку между мной и Джанин. Мама отправила меня домой и заперла в комнате. Я сама перепугалась, мне не хотелось оставаться в доме вместе с Лайлом. Но Джанин и на этот раз отказалась рассказывать правду. Помню, как я плакала и все время повторяла: «Скажи ей! Скажи ей!» Позже Джанин призналась, что ей просто надоели постоянные переезды из города в город, и к тому же она смирилась с тем, что ей приходилось делать, и решила для себя, что это не самое ужасное в жизни, можно и потерпеть.

Ибрагим опять вздохнул.

– Итак, я сидела запертая в своей комнате, – продолжала Мэри-Лу. – На всякий случай я закрыла дверь па задвижку со своей стороны и придвинула к ней тяжелую тумбочку, как, я видела, некоторые люди делали в кино. Представьте себе, что Лайл тут же заявился к нам на этаж и принялся ломиться в дверь. При этом он страшно ругался, грозился и еще говорил, что будет сейчас делать со мной что угодно и все это пройдет ему безнаказанно, потому что все равно мне никто не поверит. Затем он начал в подробностях рассказывать о том, что и как он со мной сделает, когда откроет дверь, и будет делать это каждый вечер. – Она немного помолчала и добавила. – Я не буду сейчас повторять его слова, хотя прекрасно запомнила их.

– Мне вас очень жаль, – грустно произнес Ибрагим.

– Я бы убила мужчину, который осмелился бы сказать нечто подобное Хейли, – нахмурилась Мэри-Лу.

– Я знаю, – отозвался садовник. – И в этом я бы вам помог.

– Он долго, но тщетно ломился ко мне в комнату, но на это раз Джанин попыталась помочь мне. Она ударила его по голове. Самой большой и тяжелой сковородкой, которую только могла найти на кухне. В кино после такого удара, как правило, человек отключается. Но на Лайла такой прием почему-то не подействовал, и он только еще больше разозлился. Я слышала, как он схватил сестру и принялся беспощадно избивать ее. Потом он изнасиловал ее, и мне показалось, что он обязательно ее убьет. Мне не оставалось ничего другого, как выбраться из окна на крышу и спрыгнуть оттуда. При падении на землю я сломала руку. Боже, как мне было больно! Но я все же бросилась бежать к маме, на ходу истошно крича, что мою сестру убивают.

Наверное, третий раз оказался для меня счастливым, потому что теперь мама мне поверила. Она прихватила с собой ресторанного вышибалу, и мы все вместе бросились бегом спасать Джанин… Одного взгляда на сестру оказалось достаточно, чтобы все сразу стало понятным.

– Вот так и закончилось наше детство, – подытожила Мэри-Лу. – Разумеется, мы тут же съехали с квартиры и вернулись в Алабаму. Мать после этого запила еще сильней. Она часто бросала нас одних, а сама уходила куда-то с мужчинами. Но мне кажется, что она при всем этом не переставала страдать от чувства вины перед нами. На меня легло все бремя работы по дому. Я и готовила, и убиралась, потому что Джанин долго не могла поправиться после того случая. Она и сейчас не совсем здорова… Несколько секунд они оба молчали.

– Я бы убила его, – повторила Мэри-Лу. – Мужчину, который причинил бы вред моему ребенку. Он бы у меня не дожил до утра.

Она с любовью наблюдала за тем, как у крошки за закрытыми веками тихонько подергиваются глазные яблоки. Видимо ей снилось что-то приятное, потому что девочка улыбалась во сне.

– Я бы убила его, – снова произнесла Мэри-Лу. – Но моя мать поступила иначе. Она спилась до смерти. Но я не буду такой, как она. Не буду.

По крайней мере сегодня.

Когда Майк Малдун подъехал к гостинице на своем пикапе, Джоан уже ждала его у входа.

– А вы очень быстро добрались до меня, – похвалила она лейтенанта, забираясь в машину.

– Я живу недалеко отсюда, – пояснил он.

Волосы у него еще были чуть влажными после утреннего душа, щеки чисто выбриты, что делало его еще мо ложе, чем вчера. Он был одет в свою белоснежную форму, о чем его попросила Джоан. Готовый действовать, весь гладенький и бодрый, несмотря на ранний час.

В кабине пикапа приятно пахло только что сваренным кофе. На специальной подставке с круглыми отверстиями, выдвигающейся у приборной доски, стояли два пластиковых стаканчика.