– О чем ты, парень? – спросил Кертис.

– Я просто хотел сказать, Кертис, что люди имеют право защищать себя, особенно когда им постоянно наступают на горло, – ответил СиСи и вздрогнул от звука разбитого стекла.

Кертис отложил ручку и сел прямо:

– А скажи-ка мне, СиСи, как же можно защитить себя, сжигая собственный дом, а?

– Ну. я просто.

– Ты прав. То, что сейчас происходит на улицах города, очень важно, но не имеет никакого отношения к тому, что мы делаем здесь. У тебя дорогая машина, хороший дом, модная одежда, и все это ты заработал своим трудом и талантом. Так почему бы тебе не сесть и не написать новую песню? Тем самым ты поможешь нашим братьям, отстаивающим свои права там, на улицах.

– Но, видишь ли, – возразил СиСи, – люди на улицах начинают задаваться вопросом: а что это мы заперлись в своей норе, записываем пластинки, надеваем модные тряпки, даем пресс-конференции и поем для белых в отелях, куда черных и не пускают, в то время как город охвачен огнем? Как мы можем быть кумирами молодежи, когда эта самая молодежь бастует и зовет на помощь? А мы будем сидеть в сторонке?

– Мы не сидим в сторонке, – ответил Кертис. – Мы пишем музыку. И каждые десять центов с доллара, который мы тут зарабатываем, перекочевывают в карман этих самых братьев, о которых ты толкуешь, согласен?

Мы поддерживаем Национальную ассоциацию.[11] Я лично записал выступления Мартина Лютера Кинга, не так ли? Этого более чем достаточно для вклада в общее дело. А теперь лучше вернемся к работе, а иначе все мы окажемся на улице.

Расстроенный СиСи сел на место. Все присутствующие старательно отводили глаза. СиСи понимал – да что уж там, его восхищало! – отношение Кертиса к работе, но не мог согласиться с тем, что шеф может быть настолько аполитичным, когда на улицах творится такое. Ведь они же напрямую зависят от простых людей, покупающих их пластинки? Для себя СиСи решил, что он должен что-то сделать, хотя и не знал, что именно и как. Просто должен, и все. Но Кертис прав: если они не будут писать музыку, то им не будут платить, а тогда и есть будет нечего, а это никому на пользу не пойдет.

Сирены нарушили молчание. Кертис отложил бумаги в сторону:

– Уэйн, ты готов?

– Ага.

– Тогда поехали! – скомандовал Кертис, и все тут же заняли места в студии, все, кроме Эффи, которая прогулочным шагом без особого рвения направилась к своему микрофону. Она сердито посмотрела на Кертиса, но он не обратил внимания.

– Запись. «Давишь». Дубль тридцатый, – сказал Уэйн по двусторонней связи.

Заиграла музыка. Дина с закрытыми глазами прильнула к микрофону и запела:

– Милый, с тобою было легко…

Эффи и Лоррелл подхватили:

– А теперь ты давишь на меня!

Кертис стукнул по кнопке кулаком:

– Стоп!

Он вскочил и пошел в кабинку.

– Эффи, все равно слишком громко, – кипел он, продолжая битву, которую вел весь вечер, уговаривая Эффи петь потише и не заглушать Дину.

– Я пытаюсь, Кертис. – оправдывалась Эффи.

– Если ты не ослабишь свою глотку, то я это сделаю за тебя! – огрызнулся Кертис, рывком отодвинув микрофон от лица девушки. – А теперь спой, как я прошу.

Эффи кусала губы.

– Может, продолжим утром? – тихо сказала Дина.

Кертис понизил голос.

– Мы задержали выпуск альбома уже на месяц, – сказал он. – Слушай, я понимаю, что ты устала. Но это финишная прямая, последняя песня.

Дина улыбнулась уголками губ, и в ее улыбке сквозила нежность. Эффи заметила это. Она переводила взгляд с Дины на Кертиса и обратно. Вообще-то она и раньше подозревала, но сейчас поняла точно – между ними что-то есть.

– Еще раз, – сказал Кертис, избегая взгляда Эффи.

Но было поздно. Когда девочки начали петь, Эффи специально спела свою партию в духе соул, и ее мощное контральто полностью заглушило Динин голос. Дина и Лоррелл замолчали, выражение их лиц говорило: ты что, сбрендила, подруга? А Эффи пела себе дальше, прижав к губам микрофон и протянула последнюю ноту специально для Кертиса, а потом потопала к двери.

– Это что еще такое? – заорал Кертис, отпихнув стул от пульта.

– Кертис, ты лжец! – крикнула Эффи.

– Поосторожнее со словами, Эффи!

– Ты спишь с ней, и все это знают!

Девушка открыла дверь, выскочила в коридор и помчалась к выходу. Она вышла на улицу; в воздухе висел густой дым и сажа. Чуть поодаль горел целый квартал. Молодые чернокожие парни, казалось, танцевали в языках пламени, с поднятыми кулаками, их крики слились в один непрерывный вой, а завитки черных волос подпрыгивали в такт движениям.

– Эффи, вернись! – закричал Кертис, и тут в их сторону резко двинулась какая-то машина. Водитель несколько раз выстрелил из пистолета.

Кертис схватил Эффи и затащил ее внутрь, а потом из укрытия крикнул:

– Свои! Мы свои!

Водитель уехал. Направляясь к следующей цели, он несколько раз выстрелил в воздух и прокричал:

– Власть черных,[12] брат!

Кертис прошел обратно в зал, таща за собой Эффи в полуобморочном состоянии.

– Мне как-то нехорошо, Кертис, – пролепетала она.

Он молча посмотрел на нее по дороге обратно в студию, но не сказал ни слова. И Эффи тоже.

Дина, Эффи и Лоррелл появились в программе Си-Би-Эс «Вереница звезд». Завеса дыма рассеялась. На сцене стояли три ослепительные женщины в облегающих оранжевых платьях. Дина подошла к центральному микрофону и пела на камеру так, словно камера была ее любимым. А в аппаратной Кертис рявкал на видеорежиссера:

– Наезд второй камерой!

Видеорежиссер раздраженно уступал:

– Вторая камера – крупный план!

Эффи слегка подалась влево и попыталась привлечь внимание оператора, чтобы зрители видели и ее. Но знаете что? Все камеры без исключения были нацелены на Дину.

– Невероятно, – пробормотала Эффи.

Лоррелл, которая должна была все делать синхронно с Эффи, пока Дина поет соло, первой заметила, что подруга убежала со сцены. Лоррелл бросилась за ней с криком «Эффи!». Дина заметила, что происходит, когда увидела на мониторе, что стоит на сцене в гордом одиночестве, и в ужасе убежала.

– Эффи, ты с ума сошла! – закричала Лоррелл, догоняя ее за сценой.

Та повернулась и взглядом обожгла Дину, которая бежала позади них.

– Скажи мне, что я такого сделала? – сказала Дина, хотя отлично знала, из-за чего весь сыр-бор.

– Ты украла мою мечту, Дина! И моего мужчину!

Тут из служебного входа появился Кертис. В ярости.

– Я не потерплю подобных разговорчиков! – заорал он.

Эффи пропустила его слова мимо ушей.

– И не притворяйся, что не знаешь, о чем я!

– Эффи, прекрати верещать, нас все слышат, – сказала Лоррелл.

– А мне плевать. Пусть слышат!

– Предупреждаю, Эффи, – процедил сквозь зубы Кертис, хватая ее за руку. – Прекрати нас позорить!

– А что такое, Кертис? Я тебе не нужна. Тебя беспокоит только эта тощая дура.

Кертис замахнулся и чуть было не влепил Эффи пощечину, но передумал. Вместо этого он бросил ей в лицо:

– На сцену. Быстро.

– А не то что? – спросила Эффи, провоцируя, чтоб он ее ударил или хотя бы тронул.

Но Кертис уже переключил внимание на шишек с Си-Би-Эс. Он не хотел, чтобы продюсеры шоу, которые толпились в коридоре, увидели негритянские разборки от и до. Намного сильнее Кертиса беспокоил вопрос, как исправить ситуацию, чтобы телевизионщики не сильно переживали по поводу провала шоу. Важно было выйти из положения с честью, по крайней мере сейчас, в присутствии продюсеров, поэтому Кертис ничего не сказал Эффи.

– Не думаю, что мне стоит возвращаться на сцену, – сказала Эффи и выскочила через черный вход на улицу.

Она оказалась за павильоном Си-Би-Эс. Разводы туши стекали со слезами по лицу. В воздухе пахло плесенью, и от этого запаха у Эффи сжался желудок. Она попыталась сдержать рвотный позыв, но было слишком поздно – ее вытошнило прямо на туфли и платье. Эффи забежала в ближайшую закусочную и попросила салфетку у первой попавшейся официантки.