– Оставайтесь здесь и ждите, я вернусь через пятнадцать минут.

В этот момент к Джимми робко подошел один из официантов, которого вытолкнули коллеги, что-то тихонько обсуждавшие и наблюдавшие за прибывшими артистами, как только те вошли в дверь.

– Простите, – обратился официант к Джимми. – Меня зовут Клет, Клет Уилкс. Я живу рядом с домом мисс Барбары, где вы поселились. Я только хотел сказать: это большая честь видеть вас здесь, я. то есть все мы. – Он посмотрел на других официантов, которые отложили свои дела и прислушивались к разговору. – Мы рады, что вы получили то, к чему стремились. Очень мало цветных сюда попадает, да и те работают на кухне или убирают номера. Будет здорово увидеть вас на сцене. Мы вами по-настоящему гордимся. Очень.

Впервые после того, как он влез в костюм Перри Комо, Джимми улыбнулся.

– Спасибо, парень, – сказал он и протянул руку, которую Клет с готовностью крепко пожал. Джимми засмеялся: – Ты нам очень поможешь, если после выступления запакуешь с собой парочку стейков.

– Точно, – поддакнул СиСи.

Кертис, которого этот разговор разозлил, но не настолько, чтобы взорваться и наорать, коротко сказал:

– Я сейчас вернусь с продюсером, – поправил галстук и ушел, крикнув через плечо: – Соберитесь и приготовьтесь! Вот так-то! – А потом позвал СиСи: – Пойдем.

Возможно, Кертис и выглядел безучастным, когда вошел в Хрустальный зал, но не обманывайтесь: к тому моменту, как он, обменявшись парой дежурных фраз с Майком Игером, молодым и дерзким продюсером «Американской эстрады», занял свое место в тени массивных портьер, складками ниспадающих с боковой стены переполненного зала, он готов был упасть в обморок. Выступление, думал он, должно пройти без сучка без задоринки, однако после сцен, устроенных в автобусе и в зале, Кертис не был до конца уверен, что Джимми готов подняться на вершину белых чартов. Но точно знал одно – выступление должно принести свои плоды. Должно, и точка. Кертис пожал Майку руку, представил СиСи и предложил сигару, пытаясь разговорить продюсера, однако тот не слышал его. Он без устали смеялся шуткам конферансье Сэнди Прайса, который шел по залу, не пропуская ни одного столика и выбирая все новых и новых жертв для своих шуточек.

– Ты кубинец? Шутишь, что ли? – спросил Сэнди у одного из гостей – мужчины в смокинге и с сигарой между пальцев. – Я еврей, а ты кубинец. Положа руку на сердце, скажу так: даже грязный негритос может поселиться в соседнем доме, только б не ты. – Публика, разогретая парами алкоголя, тут же разразилась хохотом. Казалось, смех придал ему сил, и вот Прайс уже подкрался к новой жертве – полной, безвкусно одетой даме, сидевшей рядом с кубинцем. – А вот ты наверняка еврейка, милочка, – вон у тебя какая задница да и в норковом манто больше никого нету. Ты в отпуске, милочка? И сидишь рядом с кубинцем? А прививки-то хоть сделала?

Майк чуть со стула не свалился. Кертис издал нервный смешок, скорее, чтобы продемонстрировать Майку, что он тоже слушает и наслаждается шоу, хотя это, разумеется, неправда. Комик перешел к следующему столику, на этот раз выбрав пожилого джентльмена, сидящего в гордом одиночестве.

– Нет, ну ты только посмотри на себя. Кто-нибудь еще пострадал в той же аварии, что и ты? – Снова смех в зале.

– Нет, сэр, – ответил мужчина, пытаясь покрасоваться перед публикой.

– Не называй меня «сэр», – бесстрастно сказал Сэнди. – Ты же не черномазый.

СиСи всем телом повернулся к Кертису, на его лице застыло недоуменное выражение – что, черт побери, это было? Но Кертис никак не прореагировал, лишь растянул рот в улыбке и посмотрел на комика в упор. СиСи наблюдал, как обслуживающий персонал, в основном кубинцы и чернокожие, бесшумно передвигались по залу. Такое впечатление, что их ничуть не задели эти оскорбления и, что беспокоило СиСи еще сильнее, – они к ним привыкли.

– Но на самом деле, друзья мои, Бог создал нас, чтобы мы смеялись. Все мы люди. Евреи и немормоны, кубинцы, негры и пуэрториканцы. Э-э-э… Нет, пожалуй, все-таки пуэрториканцы нет… – Зрители заржали так громко, что практически заглушили его следующую реплику. – Но сегодняшний день войдет в историю. Впервые негритянская звезда выступает в Майами-Бич. На самом деле очень удобно. Попели, поплясали, а потом со шваброй по залу прошлись! Лучших помощников и не сыскать!

Джимми с горечью повесил голову и уставился в пол. Эффи и Лоррелл украдкой переглянулись, выпучив глаза и раскрыв рты, настолько обидны были эти слова. Они стояли в ожидании, когда занавес поднимется, и не понимали, что им делать – то ли бежать сломя голову, то ли стоять, где стоят, чтобы обматерить этого белого коротышку перед белой же аудиторией и уйти с высоко поднятой головой. Девушки посмотрели на Дину, которая одернула юбку и распрямила плечи, очевидно, оправившись от оскорблений. На самом деле она не обратила на шутки конферансье никакого внимания. Ну что, скажите, можно ожидать в таком отеле, как «Парадайс», где чернокожим не позволяют даже чистить бассейн, не то что плавать в нем? Дина была слишком толстокожей, чтобы разволноваться из-за таких пустяков. В тот момент, когда они приехали в Майами, Дина решила для себя, что она здесь ради одной-единственной цели – петь. Она улыбнулась как можно шире, приняла красивую позу, пока ведущий продолжал.

– Так давайте же поприветствуем талантливого Джимми Эрли и «Дримфеток!» – заорал Сэнди в микрофон.

Занавес поднялся, а за ним в полутьме виднелись силуэты Джимми и девушек.

Пока музыканты играли замедленный вариант песни «Хочу тебя, детка», Джимми демонстрировал более сглаженные движения, а за его спиной покачивались «Дримфетки», взгляд Кертиса блуждал по залу. Кертис мотнул головой, чтобы СиСи тоже посмотрел вокруг: за соседним столиком молодая пара целовалась, еще одна пара держалась за руки. Казалось, даже продюсера «Американской эстрады» очаровал мелодичный ремикс их хита: он что-то нацарапал в блокнотике, но Кертис, как ни пытался, не мог разглядеть, что именно.

Кертис взял быка за рога.

– Разумеется, для «Американской эстрады» мы можем исполнить что-нибудь более молодежное, – сообщил он продюсеру.

Тот в ответ уклончиво улыбнулся и снова посмотрел на сцену, как раз в тот момент, когда Джимми отбросил условности и начал с жаром импровизировать в духе соул. Чтобы добить публику, он сделал несколько вращательных движений бедрами и пропел: «О, не заставляй меня умолять! О, детка, пожалуйста! О-о-о-о!» Это было его фирменным знаком, заставлявшим женщин в радиусе десяти кварталов срывать с себя трусики и бросать их на сцену, но только не в Хрустальном зале. Нет, здесь на сексуально окрашенное выступление Джимми среагировали иначе. Какая-то дамочка отвернулась, очевидно, смутившись. Муж схватил ее за руку, они с шумом поднялись и вышли из зала. Их примеру последовали еще несколько пар, а Джимми, с закрытыми глазами продолжавший импровизировать, понятия не имел, какое потрясение вызвал.

Кертис делал знаки Лоррелл, пытавшейся привлечь внимание Джимми, но непоправимое случилось. Продюсер «Американской эстрады» захлопнул блокнот и поставил жирный крест на Джимми Эрли и девочках – им нечего делать с Диком Кларком, разве что ботинки ему надраить. Кертис залпом осушил свой бокал и перевел взгляд с Джимми на Дину, которая, в отличие от Лоррелл и Эффи, сохраняла спокойствие, несмотря ни на что. Он еще раз обвел взглядом зал и заметил, что и другие мужчины – заметьте, белые! – тоже смотрят на Дину. Кертис поднял палец, подзывая официанта.

– Виски, – сказал он, не сводя глаз с Дины. – Двойной.

После выступления Лоррелл, Дина и Эффи уселись в гримерке перед зеркалом и одновременно стащили парики.

– Мне нравится Джимми, но ему пора перестать называть меня малышкой, – вдруг ни с того ни с сего сказала Лоррелл. И добавила, глядя на свое отражение: – Я теперь женщина.

– Ты видела того мужика, с которым сидел Кертис? – взволнованно спросила Дина, пропустив замечание Лоррелл.

– Ты слышала, что я сказала, Дина? – спросила Лоррелл, поворачиваясь к подруге. – Я теперь женщина.