Войдя во вкус, революционеры не «остановились на американцах». В октябре 1960 года был принят целый ряд законов и резолюций по всеобщей национализации. В собственность государства перешли все сахарные заводы, железные дороги, фабрики и промышленные предприятия, а также все крупные торговые предприятия и все банки. Разъясняя кубинцам суть закона № 891, согласно которому были национализированы все кубинские банки, Эрнесто Че Гевара, глава Национального банка Кубы, заявил, что «закон является одним из важнейших актов революционного правительства, дающим эффективную гарантию, что проведение в жизнь аграрной реформы и осуществление индустриализации страны не будут подвергнуты саботажу и различным затруднениям внутри страны» [364].
В сентябре 1960 года советский резидент сообщал в Москву о встрече представителей Советского Союза с Че Геварой: «Гевара высказывался как убежденный наш сторонник. Он считает, что Куба может остаться независимой только в том случае, если она пойдет по социалистическому пути, и только при условии моральной и материальной помощи стран социалистического лагеря. По высказываниям Гевары, это мнение полностью разделяют главные руководители кубинской революции (Ф. Кастро, Р. Кастро, А. Нуньес Хименес, О. Дортикос, министр финансов Астараин идр.). Исходя из этого положения, правительство под всякими предлогами пытается сконцентрировать в своих руках все основные отрасли промышленности с тем, чтобы сделать государственный сектор преобладающим <…> Он полагает, что в интересах социалистических стран и всех стран, борющихся за свою национальную независимость, необходимо сохранение и упрочение завоеваний кубинской революции <… > Гевара рассказал, что он хочет полностью посвятить себя проблемам индустриализации Кубы и при первой возможности уйти с поста директора Национального банка» [365].
Любопытно, что закон о национализации не затронул интересы двух канадских банков («Ройал бэнк оф Канада» и «Бэнк оф Нова Скотия» с общим капиталом в 100 миллионов долларов), которым было позволено функционировать на прежних правах. В 1959 году канадский экспорт на Кубу составил 15,3 миллиона долларов, в основном это были газетная бумага, соленая рыба, семенной картофель. На Кубе действовали филиалы пяти крупнейших канадских страховых компаний с общей страховой суммой в 400 миллионов долларов. Это лишний раз демонстрировало, что новые кубинские власти готовы к сотрудничеству с теми западными странами, которые не идут на конфронтацию с ними. Кстати, западные страны рассматривали Канаду как некий канал торговли с Кубой, чтобы тем самым хоть как–то ослабить ее зависимость от коммунистического мира.
В итоге между Республикой Куба и Канадой установились нормальные отношения на десятилетия. Более того, новое кубинское правительство держало свои капиталы в канадских банках. В этой связи показателен один эпизод. В августе 1960 года в канадский Монреаль под видом туристов приехала большая группа противников Кастро, занимавших ответственные посты при прежнем режиме. К ним примкнули и уголовники, бежавшие с Кубы. Они решили провести так называемую «Конференцию кубинского антикоммунистического освободительного движения». «Руководил парадом» бывший командующий армией Батисты – Каррера. Пытаясь привлечь канадцев на свою сторону, они совершили грубейшую ошибку, выразив пожелание, чтобы «Монреаль стал центром антикастровского движения». Через несколько дней «новоявленных повстанцев» попросили уехать из страны, а Каррере власти Канады и вовсе запретили въезд на ее территорию.
В августе 1960 года в Гаване состоялся 7–й съезд Народно–социалистической партии Кубы. В своем выступлении генеральный секретарь НСП Блас Рока заявил, что «в результате победы кубинской революции и ее дальнейшего развития разрушены все теории так называемого исторического фатализма, в силу которых латиноамериканские страны, имея слабую экономику и находясь вблизи от США, должны якобы жить в вечном подчинении у США и искать облегчения для себя в рамках этой задачи. То, что сделала кубинская революция, могут сделать и другие страны Латинской Америки» [366].
Здесь необходимо сделать небольшое уточнение. В годы диктатуры Батисты американская и местная пропаганда упорно проводили мысль о том, что Куба обязана своей независимостью Соединенным Штатам, что только США являются ее единственным другом, единственным покупателем сахара и единственным поставщиком необходимых товаров. Одновременно они представляли СССР как страну «варваров», «дикарей, способных на бесчеловечные поступки». Однако заметно отличающиеся позиции США и СССР по отношению к кубинской революции постепенно открывали глаза кубинскому народу. К тому же на Кубе шла работа по созданию революционного музея, в котором были представлены все образцы американского оружия: от пистолетов до напалмовых бомб, которыми Соединенные Штаты снабжали Батисту для борьбы с революционерами до весны 1958 года.
С первых месяцев революции началась активная кампания против всего иностранного. Кубинцы словно пытались в одночасье избавиться от многовекового колониального наследия. В этой связи приведем один красноречивый пример. 1960 год Куба встречала без привычного символа – Санта–Клауса, потому что раньше на всех плакатах и в рекламных роликах он изображался только с кока–колой в руках.
В сообщении советской резидентуры приводились любопытные факты: «Отношение к американцам на Кубе можно назвать сдержанно враждебным. Кубинцы проявляют к ним холодную учтивость, которая прикрывает явное недружелюбие. Никаких манифестаций против отдельных граждан кубинцы не допускают, но и никаких выражений симпатий американцы никогда не услышат. Всех американцев презрительно называют кличкой „мистер“.
К советским людям отношение противоположное. Где бы ни появился советский человек, его немедленно окружает толпа, засыпают вопросами, пожимают руки, приглашают домой. И обязательно начинают критиковать политику Соединенных Штатов, противопоставляя ее позиции Советского Союза <…> Для поворота в умах кубинцев характерен такой факт: один из работников кубинской контрразведки, который начал свою службу еще во времена Батисты, говорил, что год назад он бы не задумываясь мог бы убить коммуниста, а теперь он готов перегрызть горло любому человеку, который скажет хоть одно плохое слово о русском или кубинском коммунисте» [367].
Вместе с тем это еще не означало, что кубинцы готовы «шагать в светлое коммунистическое будущее». Сам Фидель Кастро повторял, что он не коммунист, а влияние коммунистов в его правительстве ничтожно. Не случайно, что на том же августовском съезде НСП Блас Рока заявил: «Кубинская революция – не коммунистическая, она не проводит в жизнь ни коммунистические мероприятия, ни коммунистические законы, она преследует антиимпериалистические, антилати–фундистские цели, цели национального освобождения, аграрных преобразований, индустриализации, цели, которые диктуются существующей на Кубе обстановкой».
В конце августа 1960 года Фидель Кастро, выступая на I внеочередном конгрессе Национальной федерации рабочих обувной и кожевенной промышленности, доложил, что за 18 месяцев со дня победы революции занятость рабочих в экономике страны увеличилась на 35 процентов, что в ближайшие недели около двух тысяч получивших соответствующее образование молодых людей пополнят ряды революционных бригад труда на строительстве школ в горных районах. С особой гордостью Фидель сообщил о том, что правительство планирует издать около двух миллионов букварей, привлечь больше преподавателей для работы в деревне. Цены на буквари и книги о героях национально–освободительных движений на Кубе и в Латинской Америке было решено установить в размере 30 сентаво, чтобы их мог приобрести каждый кубинец. Наконец, Фидель обрадовал соотечественников тем, что в новом году правительство планирует открыть в стране 60 тысяч народных библиотек.
