Конечно, новое торговое соглашение между Москвой и Гаваной противоречило здравому экономическому смыслу. По идее увеличение поставок по законам экономики ведет к снижению оптовой цены, но уж никак не к ее росту. Но щедрой Москве не жаль было денег на поддержку братских стран. Другое дело, что теперь на риск шел лично Фидель Кастро, который, запустив громкий лозунг, бросил все силы на сбор «заоблачного урожая»: партийные кадры, десятки тысяч военных, студентов, городских рабочих, самую лучшую технику.
Фидель Кастро рисковал самым дорогим, что у него было, – абсолютным доверием своего народа. Он не имел права проиграть. В противном случае он из небожителя превратился бы в простого смертного. Фидель личным примером показывал, как надо стремиться к покорению казавшейся недосягаемой планки. Причем участие Фиделя в сборке тростника не было показушным, он не красовался перед камерами, демонстрируя «отвагу на субботнике», а выбирал самую тяжелую работу. Фидель Кастро каждое утро(!) по четыре (!) часа рубил тростник и к весне 1970 года нарубил более 200 тонн.
«Помню август 1969 года, – рассказывал Фидель о своем участии в „сахарной жатве“. – Я выбрал место недалеко от столицы. Каждое утро я выезжал туда очень рано. Несожженный тростник был зеленым, раннего сорта, высокой урожайности, с высоким промышленным выходом. Я рубил в течение четырех часов подряд, не останавливаясь ни на минуту. Кто–то другой затачивал мачете. Ни разу я не нарубил меньше 3—4 тонн в день. Затем я мылся, спокойно обедал и отдыхал где–нибудь поблизости. Я заработал несколько бонов в знаменитую сафру (сахарная жатва. – М. М.)70–го года. Мне тогда только что исполнилось 44 года. Остальное время, вплоть до сна, я посвящал своим революционным делам. Я перестал рубить тростник, когда поранил левую ногу. Острый мачете проткнул сапог. Страна поставила задачу произвести 10 миллионов тонн сахара и примерно 4 миллиона тонн мелассы в качестве субпродукта. Эта цель так и не была достигнута, хотя мы приблизились к ней» [541].
Куба действительно вышла на сафру 1970 года, как на последний бой. Только 10—15 процентов были профессиональными рубщиками, остальные 85—90 процентов – рядовыми гражданами, которые не за деньги, а за идею вышли на сахарные поля, поверив своему «верховному вождю».
Однако по мере того, как неумолимо приближалась столь долгожданная дата – 1970 год, становилось ясно, что поставить рекорд, вероятно, не удастся. Старым заводам не хватало мощности, а часть закупленного за границей нового оборудования не прибыла вовремя. Средства, которые выделялись Кубинским государством на реконструкцию сахарозаводов, оказались освоенными наполовину. В результате, несмотря на героические усилия кубинцев, план по переработке сахара был сорван.
К сожалению, усилия кубинцев часто пропадали даром из–за плохой организации труда, из–за нечеткой постановки задач и целей и из–за их многообразия. Так, например, призыв Фиделя Кастро направить в Камагуэй 50 тысяч добровольцев в некоторых районах выполнялся только в принудительном порядке. Постоянное отвлечение квалифицированной рабочей силы на сельскохозяйственные работы стало вызывать протест населения, чего не наблюдалось раньше. Студенты стали возмущаться тем, что их часто отрывают от учебы. Бесконечные призывы и лозунги кубинских руководителей порождали сомнения в целесообразности поставленных «задач десятилетия». Среди военных пошли разговоры о том, что хотя старый строй и был плох, но зато были еда и одежда, а не лозунги и общественная работа.
Порой кубинские руководители, пытаясь отличиться, издавали абсурдные распоряжения. Глава МВД, например, приказал сотрудникам своего ведомства приходить на службу в военной форме, но при этом запретил им в форме стоять в очередях в магазинах. Представьте себе положение женщин, сотрудниц министерства, которые лишались возможности в обеденный перерыв или после работы посещать магазины, где без очередей вообще ничего нельзя было купить.
Фидель Кастро сильно переживал, находился на грани нервного срыва, ведь он рисковал самым дорогим – репутацией человека слова, который всегда сдерживал свои обещания.
Но не все зависело от него. Кубинцы опять оказались бессильны перед природной стихией, которая, как назло, проявила свой нрав в самый неподходящий момент. Из–за сильных дождей в провинции Камагуэй пропало большое количество посевов, а в провинции Ориенте, напротив, была засуха.
Существовал и пресловутый человеческий фактор. Не все были готовы, как Фидель, работать на одном энтузиазме. В 1968 году Кастро уволил министра сахарной промышленности Кубы Орландо Боррего, который высказал сомнение в том, что в 1970 году Куба выполнит поставленную Фиделем задачу и соберет 10 миллионов тонн сахара. Как оказалось впоследствии, разжалованный министр был прав, а тогда верх одержали работники, которые безропотно поддержали Кастро, веря, что команданте эн хэфэ никогда не ошибается.
Фидель Кастро не избежал главного соблазна, который подстерегает «абсолютных правителей», – появления касты угодников, которые готовы сдувать со своего начальника пылинки и говорить ему, что «все идет по плану». Они не перечили главнокомандующему, надеясь, что на переговорах в Женеве на конференции государств—экспортеров и импортеров сахара кубинцы добьются квоты в размере 2,5 миллиона тонн сахара для продажи на свободно конвертируемую валюту. И тогда сказочный урожай принесет небывалые доселе валютные поступления в бюджет республики.
В этом же 1968 году Фидель Кастро снял своего брата Ра–мона с поста администратора автобазы, обеспечивающей перевозку сахарного тростника в провинции Ориенте, и назначил его администратором одной из сахарных централей недалеко от города Ольгин. По слухам, Рамон «провинился» тем, что считал неверным делать упор на моральный стимул: людей надо было заинтересовать материально.
Фидель Кастро оказался не всесильным. На Кубе так и не удалось создать тип «нового человека», о чем мечтал Че Гевара. Человека, готового работать за «спасибо» с утра до ночи. Беззаботные по своей натуре кубинцы предпочитали веселье тяжелой изнурительной работе. Они уже начали привыкать к тому, что многие важные проблемы за них решает государство.
Производство сахарного тростника пострадало и от ряда других факторов. Значительная часть квалифицированных сельскохозяйственных работников из деревни переселилась в город, многие крестьяне в поисках лучшей доли (особенно после второй аграрной реформы) пошли служить в армию или милицию, где больше платили, а инженеры – сотрудники национализированных компаний уехали в США. В начале 1960–х годов большие территории, на которых обычно возде–лывался сахарный тростник, засеяли другими культурами.
В 1969 году не удалось достичь предварительного рубежа: произвести 8,5 миллиона тонн сахара, который бы позволил штурмовать вершину – 10 миллионов тонн в 1970 году. В 1969 году произвели чуть больше 7 миллионов тонн. Руководство страны объясняло это недостатком необходимых посевных площадей и нехваткой квалифицированных рабочих для уборки урожая сахарного тростника.
Тем временем американцы скупили все акции ряда фирм Испании, Италии, Англии, Бельгии, которые торговали с Кубой. В результате Гавана была вынуждена разорвать контракты с этими компаниями, поступления валюты на Кубу значительно уменьшились.
Экономическая ситуация на Кубе очень напоминала ту, что сложилась в СССР во времена «военного коммунизма». Товарно–денежные отношения были практически прекращены. В свободной продаже не было почти ничего, даже книг и газет. Было объявлено недействительным существование закона стоимости, отрицались и другие объективные экономические законы и такие категории, как товар, деньги, прибыль. Куба перешла на распределительную систему. Товары распределялись только среди тех, кто работал, что, правда, способствовало ликвидации паразитических прослоек населения. В кубинской столице, например, исчезли попрошайки и нищие. Люди старались устроиться на любую работу. Конечно, не обошлось без перегибов. Например, с осени 1971 года людям стали продавать по одной пачке сигарет в неделю. А ведь табак был национальной гордостью Кубы. Дефицитом стали рис, яйца, хлеб, фасоль, кофе, мясо, даже столовые бананы.
