Впрочем, вскоре стало понятно, что слова Никсона о том, что «он решит проблему Кастро», были всего лишь предвыборным обещанием. КГБ информировал Кремль о том, что «основой политики США в отношении Кубы остается политика, принятая после кубинского кризиса и исходящая из того, что прямые военные действия против Кубы создали бы серьезную опасность для всеобщего мира. В долгосрочном плане, как отметили источники, США считают возможным „освободить Кубу от Кастро“ <…> Уже сейчас у американского правительства имеются данные об укреплении антикастровских сил на острове, которые могли бы стать костяком партизанского движения. По имеющимся данным, Никсон понимает опасность прямого вовлечения США в военные действия против Кубы» [535].
Фидель Кастро не собирался идти на какие–либо уступки американцам и категорически отказывался вступать в переговоры о нормализации кубино–американских отношений. Тем более что о Никсоне у Кастро сложилось весьма неблагоприятное впечатление еще со времени их первой встречи в США в апреле 1959 года.
Говоря о кубино–американском противостоянии в конце 1960–х годов, нельзя не отметить одну существенную деталь. В первые годы после революции основной силой, подталкивающей Белый дом к агрессии против Кубы, было могущественное бизнес–лобби, потерявшее там свои капиталы. Но к концу 1960–х годов ситуация поменялась коренным образом. Американские промышленники и банкиры, собственность которых в свое время была национализирована на Кубе, к этому времени уже восстановили свои потери от национализации. Произошло это за счет средств американского государственного бюджета, так как владельцам национализированного на Кубе имущества было разрешено в течение нескольких лет платить меньшую сумму налогов. Таким образом, большинство крупных американских бизнесменов и компаний получили достойную денежную компенсацию за свои убытки.
Теперь на первый план в подталкивании Белого дома на силовые действия в отношении Кубы стали выходить набиравшие вес в политической жизни Америки радикальные кубинские эмигранты, которые жили мечтой о свержении режима Фиделя Кастро. Не менее значим был фактор Центрального разведывательного управления США, которое, всякий раз терпя неудачу в попытках физически устранить Фиделя, получало очередную порцию упреков в беспомощности от Белого дома. Все это говорило о том, что в самих США не была выработана четкая позиция по отношению к Кубе.
Фидель много лет спустя вспоминал, что американцы постоянно выдвигали какие–то условия революционному правительству: «Претензии североамериканцев к Кубе были различны, они постоянно менялись, и каждый раз от нас требовали чего–то нового. Вначале нам надо было отказаться от социализма; позже порвать все отношения, как экономические, так и остальные, с СССР. Они каждый раз посылали новое требование после того, как нас изолировали; после Октябрьского кризиса они искали новых проблем. Почти всегда были требования в отношении Латинской Америки, где тогда шли войны за независимость: Куба должна была прекратить любую поддержку революционерам <…> Мы – островная страна, и чем больше Соединенные Штаты хотят нас изолировать, тем больше мы связываемся с остальным миром» [536].
Ссора сразу с двумя могущественными державами для маленькой страны была самоубийственной. Кастро отмечал, что 1968 год стал самым тяжелым в истории революции.
Конечно, это было обусловлено и внутренними трудностями, и серьезными трениями с Москвой. Скорее всего, благодаря советским дипломатам и разведчикам, работавшим на Острове свободы, властная советская элита не отвечала «строптивому Фиделю как следует». Они сумели увести его и Кубу из–под «идеологического огня», исходящего со стороны соответствующих структур ЦК КПСС.
Да и не Куба была головной болью Советского Союза в тот момент. Гораздо большие проблемы вызывала ситуация в Чехословакии, где леворадикальные настроения усилились до такой степени, что, по просьбе местных властей, пять стран социалистического лагеря во главе с СССР ввели в Прагу свои войска.
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Чехословацкий кризис в августе 1968 года дал Фиделю возможность с честью выйти из тупика, куда он сам себя загнал. Он не мог не понимать, что дружба с СССР в конце 1960–х годов была ему необходима как никогда за десять лет революции. И Фидель Кастро обратил кризис в отношениях Москвы и Праги в свою пользу.
Весть о вступлении войск стран—членов Варшавского договора в Чехословакию была воспринята на Кубе как гром среди ясного неба. Кастро не сочувствовал чешским «ревизионистам», как, например, французская и итальянская компартии. Он выступал против правых тенденций, которые, по его мнению, угрожали социалистическому строю в этой стране. Но в Гаване никто не ожидал, что страны соцлагеря предпримут такие решительные меры.
Кубинцы ждали официальной реакции своих властей на ввод войск в Чехословакию, но Фидель мудро занял выжидательную позицию. Хотя признаки того, что он не осудит действия пяти стран Варшавского договора, появились, когда Комитетам защиты революции было поручено провести собрания на низовом уровне, с тем чтобы выяснить, что думает народ о событиях в Чехословакии. И лишь после того, как значительная часть кубинских граждан выступила с поддержкой действий СССР и пяти стран социалистического лагеря, последовала официальная реакция Гаваны.
В итоге кубинское правительство после некоторого колебания поддержало ввод войск в Чехословакию, расценив это как свидетельство «победы твердой линии в Советском руководстве». Действия СССР, возможно, дали кубинскому руководству уверенность в том, что Советский Союз так же решительно выступит в поддержку социалистических завоеваний на Кубе, если им будет угрожать опасность.
21 августа 1968 года состоялось экстренное заседание политбюро ЦК КП Кубы, а 23 августа Фидель Кастро наконец–то выступил с речью по центральному телевидению и радио.
Это выступление можно было считать поворотом кубинской политики в сторону сближения с Советским Союзом. Фидель Кастро, вопреки прогнозам западных аналитиков, дал понять, что поддерживает СССР в трудный для него момент, когда Москва подвергается суровой критике мирового сообщества за ввод войск в ЧССР. Среди западных корреспондентов в Гаване было «распространено мнение, что Куба устами Фиделя Кастро приветствовала возвращение мира к временам холодной войны». Фидель Кастро подтвердил, что поддерживает действия Москвы, когда воспрепятствовал проведению демонстрации у советского посольства чехословацкими гражданами, большинство из которых составляли моряки. Кубинское руководство все–таки решило «принять как необходимость» факт ввода войск в Чехословакию и не осуждать социалистические страны, которые приняли такое решение. Однако Фидель не преминул подчеркнуть, что, с юридической точки зрения, принятые пятью социалистическими странами меры не могут быть оправданы, что в данном случае суверенитет ЧССР был явно нарушен.
У Фиделя были основания для такого заявления. Он опасался, как бы действия Москвы в отношении Праги не создали прецедента, когда и американцы по просьбе кубинской эмиграции введут свои войска на территорию Кубы, как это произошло при подобном раскладе во время интервенции США в Доминиканскую Республику в 1965 году.
В то же время Фидель Кастро понимал, что американцы, предпринимая попытки смягчить отношения с Кубой, имеют целью не стабилизировать ситуацию, а ликвидировать кубинскую революцию изнутри. В донесении одного из европейских посольств в Вашингтоне в МИД своей страны по вопросу кубино–американских отношений, перехваченном советскими спецслужбами, говорилось, что «после речи Кастро 23 августа 1968 года не осталось никаких сомнений насчет бесплодности какого бы то ни было диалога (между США и Кубой. – М. М.)и невозможности создать с его помощью обстановку меньшей напряженности в отношениях между двумя странами» [537].
