Вернувшийся с гор Фидель, оскорбленный пренебрежением руководителей СССР к его мнению, произнес длинную антикоммунистическую речь с крыши своего джипа перед университетской лестницей. Заметив в толпе меня, спрыгнул на лестницу, потащил меня в гостиницу, где в номере мексиканского журналиста Виктора Рико Галана (впоследствии арестованного в Мексике за организацию подпольной школы) обрушил свое возмущение поведением советского правительства на мою неповинную голову, то и дело инстинктивно хватаясь за пистолет.
Я как мог старался объяснить Фиделю эту бестактность не злым умыслом, а дикой спешкой, ибо мир висел на волоске и могло бы оказаться так, что не уцелели бы ни Куба, ни СССР, ни Соединенные Штаты, ни весь мир <…> Когда мы на следующий день ходили выбирать натуру для совместного советско–кубинского фильма, бродя по гаванскому почти пустому многоярусному рынку с Калатозовым и Урусев–ским, женщины из очередей кричали нам: «Русос, гоу хом!», и Калатозов (легендарный советский режиссер, снявший фильм «Летят журавли». – М. М.),никак не ожидавший этого, горько плакал, как ребенок. Срочно присланный советский пропагандистский фильм о счастливой жизни в СССР, где на экране перед голодными кубинцами проплывали запеченные целиком гуси и поросята, стерляди и осетры, горы овощей и фруктов, блюда с черной и красной икрой, вызывал только вполне понятное раздражение. Одна негритянка издевательски заорала в кинозале: «Кrushev, dame un peda–cito de queso!» («Хрущев, дай мне кусочек сыру!»)».
В период обострения кризиса Никита Хрущев командировал в Гавану первого заместителя председателя Совета министров СССР Анастаса Микояна, который, говоря совре
менным политическим языком, был «главным лоббистом кубинской революции в Кремле». Он прилетел в Гавану с целью успокоить Фиделя. Советские представители в Гаване, прекрасно зная психологические особенности Фиделя и то, как болезненно тот отреагировал на советско–американское соглашение, предупреждали Микояна, что главная проблема на переговорах будет заключаться в «характере Фиделя Кастро». Так и произошло. Было видно, как сдерживается Фидель во время переговоров, чтобы не перейти на эмоции. Во время одной из первых бесед Фидель категорически отказывался принимать у себя на Кубе инспекции, заявив, что кубинцы «имеют право сами защищать свое достоинство». Микоян написал в Москву, что в переговорах «не следует упускать из виду сложных личных качеств характера Кастро – его обостренного самолюбия». Вместе с тем для Анастаса Микояна была очевидна причина столь резкого поведения Фиделя: «…Кастро сильно переживает, когда он читает сообщения реакционных агентств, где его называют марионеткой СССР». В другой телеграмме в Москву А. И. Микоян отмечал, как тяжело ему приходится в переговорах с «горячими кубинскими парнями, у которых чувства зачастую пересиливают разум». «Люди они хорошие, но с тяжелым характером, экспансивные, эмоциональные, нервные, взвинченные, очень вспыльчивые, болезненно воспринимающие все до мелочей».
Евгений Евтушенко вспоминал: «На переговорах Фидель лишь односложно отвечал на прямые вопросы, продолжая себя вести мрачно, замкнуто. Молчал, и все тут. Тогда Микоян показал ему недавно отреставрированную копию эй–зенштейновского „Ивана Грозного“ – вторую часть. Кажется, произвело впечатление. Особенно танец опричников. Но Фидель продолжал молчать. Потом так же молча, не попрощавшись, уехал. „Вот так уже третий день в молчанку играем, – невесело сказал Микоян. – Поедем в резиденцию, поговорим…“» [447]
Никита Хрущев был человеком не менее эмоциональным, чем Фидель Кастро. «…Позицию кубинских друзей нельзя считать разумной, – отвечал Хрущев Микояну из Москвы, – … мы считали и считаем, что сделали для Кубы большое дело, когда вырвали заявление президента (Кеннеди) о невторжении на Кубу» [448]. Хранящиеся в российских архивах стенограммы заседаний в Кремле свидетельствуют, что Хрущев разгневался, узнав, что Фидель отверг предложенный Москвой план урегулирования кризиса. Он был даже готов 16 ноября полностью порвать отношения с Кубой, а 3 декабря в пылу эмоций заявил, что СССР никогда не подпишет соглашения о военном сотрудничестве «со столь безответственным человеком», как Фидель Кастро [449].
В дни, когда велись переговоры, Анастас Иванович Микоян получил известие о смерти в Москве своей жены Ашхен. И он принял мужественное решение – остаться в Гаване, чтобы продолжить переговоры, которые никак не складывались. Кастро, знающий цену чести и чувствительный к чужой боли, оценил поступок Микояна, и тогда сердце «железного Фиделя» немного оттаяло.
К концу 1962 года успокоился и Хрущев. В январе 1963–го он послал пространное письмо Фиделю Кастро, в котором еще раз обосновал свое решение убрать ракеты с Кубы «исключительно соображениями международной безопасности». Никита Сергеевич смог перебороть личную обиду, пригласил Фиделя Кастро в СССР, о чем кубинский лидер давно мечтал.
Кстати, во время своего визита в СССР в 1963 году Фидель Кастро дал такую оценку событиям на Кубе в октябре 1962 года: «Во всем величии будет сиять страна, которая во имя защиты маленького народа, на много миль отдаленного от нее, положила на весы термоядерной войны благополучие, выкованное за 45 лет созидательного труда и ценой огромных жертв! Советская страна, потерявшая во время Великой Отечественной войны против фашизма больше жизней, чем насчитывает все население Кубы, не поколебалась взять на себя риск тяжелой войны в защиту маленькой страны. История не знает подобных примеров солидарности. Это и есть интернационализм» [450].
Между тем США вовсе не смирились с мыслью о том, что им придется «мирно сосуществовать» с Фиделем Кастро. Касаясь положения в Карибском бассейне, высокопоставленный сотрудник МИДа Кубы Санта–Крус в беседе в советском посольстве 7 января 1963 года сказал, что «в настоящее время положение такое, каким оно было за 24 часа до кризиса». Кеннеди, столкнувшийся с непониманием его позиции во время кризиса со стороны злорадствовавших республиканцев и недовольных генералов, в конце декабря 1962 года попытался успокоить раздраженных оппонентов. На встрече с членами Комитета начальников штабов он заявил: «Хотя сегодня ситуация на Кубе кажется нам достаточно спокойной, мы должны учитывать, что когда–нибудь нам, возможно, придется пойти на Кубу» [451]. Возмущение американских военных вызывало то обстоятельство, что, по их оценкам, на Кубе продолжало оставаться до 40 советских ракет. Хрущев заверил Кеннеди, что уберет наступательные ракеты с острова, и сдержал свое обещание. Но ракеты другого назначения там все же оставались.
О том, насколько тревожной продолжала оставаться ситуация, свидетельствует содержание аналитической записки о политике США в отношении Кубы, подготовленной КГБ СССР для Центрального комитета ЦК КПСС в марте 1963 года: «Правительство США по–прежнему считает одной из своих главных целей в Латинской Америке ликвидацию существующего на Кубе строя. Однако в настоящее время правительство Кеннеди вынуждено учитывать как сложившуюся международную обстановку, так и положение на самой Кубе и, в частности, присутствие там советских воинских контингентов. Как заявил в узком кругу помощник президента по вопросам национальной безопасности Банди, свержение Кастро является важнейшей задачей США, но эта задача должна быть решена таким образом, чтобы не вызвать термоядерной войны» [452].
В спецсообщении подчеркивалось, что в антикубинских планах Белого дома особое внимание уделяется резкому усилению подрывной деятельности на острове, в первую очередь экономическим диверсиям и саботажу, с целью вызвать дезорганизацию кубинской экономики, массовое недовольство населения правительством Кастро и подготовить условия для контрреволюционного мятежа внутри страны. «По данным кубинских друзей, 97 процентов общего количества диверсионных актов за январь—февраль 1963 года приходится на диверсии чисто экономического характера. Только за период с 25 декабря 1962 года по 25 января 1963 года зарегистрировано 444 случая поджога сахарного тростника, а за первую половину февраля – 572 таких случая. У кубинских друзей имеются также данные о возможной засылке на Кубу в ближайшее время специальных диверсионных групп с целью организации покушения на Ф. Кастро. По данным, заслуживающим доверия, Ачесон и помощник президента считают, что единственным серьезным поводом, ради которого стоило бы рисковать организацией вторжения на Кубу, является широкое контрреволюционное выступление в стране или же убийство Ф. Кастро и возникновение в связи с этим массовых волнений среди ее населения» [453].
