Нехорошо так ошибаться, Волкодав, нехорошо…

Юный "шкафчик" не зря намекнул на снисхождение друг к другу, коснись чего. Судя по поведению и реакции окружающих на его слова, он был телохранителем самой большой шишки на этом сборище.

Похоже, он вполне может располагать важной информацией, от которой зависят наши жизни. И это значит, что толковище за дубовой дверью могло закончиться и не совсем так, как мыслилось Кончаку.

Прошел час, второй, третий…

Наш треп постепенно сошел на нет, и теперь мы сидели по своим углам, поскучневшие и отрешенные. Несмотря на уютную обстановку и благостную тишину, в наши души неслышно, поступью хищного зверя, забралась настороженность.

Даже вальяжно рассевшийся в мягком кресле "шкафчик" подобрался и посуровел. Взгляды, которыми мы изредка обменивались, вряд ли можно было назвать братскими и дружелюбными.

Как-то неожиданно обнаружилось, что мы все выкормыши одного и того же зверинца, только сидевшие в разных клетках.

Мы незаметно – по крайней мере, нам так казалось – приглядывались друг к другу, оценивая свои шансы на случай времени "х", когда размышлять и колебаться будет недосуг.

И однако же ни кавказец, ни "старик", ни тем более остальные собеседники не привлекли такого пристального моего внимания как еще один, пятый.

Он практически не принимал участия в разговоре и, когда к нему обращались, только мило улыбался и в основном кивал, соглашаясь.

Симпатичное, резко очерченное лицо парня можно было назвать даже красивым, если бы не тяжелый остановившийся взгляд, в котором таилось такое страдание, что, когда я встречался с ним глазами, у меня по спине полз холодок, несмотря на мою толстокожесть.

Был он с виду не очень крепок, скорее строен, как тореадор.

Но его четко выверенные движения, стороннему наблюдателю кажущиеся плавными и несколько замедленными, были настолько наполнены первобытной звериной грацией, что временами казалось, будто он соткан из энергетических нитей, готовых при малейшей опасности взорваться и сжечь в неистовом огне все живое вокруг.

Похоже, пятый не был знаком с остальными, и по их несколько снисходительной реакции на его присутствие в такой солидной компании, я понял, что парня не считают серьезным противником.

Но я-то был стреляный воробей.

У нас в спецучебке были ребята и похлипче с виду, нежели этот. И тем не менее каждый из них разорвал бы на мелкие кусочки даже голубоглазого штангиста, поражавшего воображение глыбастыми мышцами и толстенной шеей.

Кто этот парень?

Почему он, едва я переступил порог нашей импровизированной приемной, резко отвернулся и прошел подальше, в тень от шторы?

Может, он из наших, кому доводилось встречаться со мной раньше?

Я мысленно прокрутил в голове ролик с сотнями лиц, но там не оказалось ничего подобного. Тогда почему я волнуюсь, черт меня дери! Что за мандраж бьет тебя, Волкодав?

Все в нем мне было незнакомо: и лицо, и фигура, и манера двигаться.

Разве что руки – такие я видел у многих, занимающихся восточными единоборствами: ороговевшие, почти негнущиеся пальцы, набитые в ванных с гравием и железными шариками, и бугорки мозолей на костяшках.

Глаза… Глаза! Нет, определенно я их где-то видел… Но где и когда?

Провал памяти… Или померещилось…

Мистика!

А вообще – на кой ляд он мне нужен? Встретились и разошлись, как в море корабли. Привет – пока.

Он явно меня избегает, ну и что из этого? Может, я ему просто не понравился. Такое часто случается: нет душевного контакта, и все дела.

И сколько ни бейся, такой человек уже не будет тебе даже приятелем. Значит, у нас разные характеры, разные поведенческие инстинкты, интуитивно неприятные обоим.

А, ладно! Было бы над чем думать…

И когда, наконец, закончится это большое сидение!? Мать бы их всех…

– …Ты что, замечтался?

Насмешливый голос Кончака вырвал меня из глубин отрешенной задумчивости.

Взглянув на шефа, я едва не выругался: несмотря на внешнее спокойствие, он весь кипел. Похоже, переговоры не сладились.

– Домой? – спросил я, внутренне готовый к положительному ответу. – Нет.

Кончак через силу улыбнулся.

– Отдохнем на природе еще денек, – сказал он как-то деревянно. – Идем устраиваться.

Кто возражает – дорога была длинной, и мне хотелось если не подремать часок, то хотя бы просто поваляться в постели.

Нам выделили две смежные спальни, сообщающиеся через общую ванную комнату. Подождав, пока Кончак смоет с себя дорожную пыль, я стал под душ и в блаженстве закрыл глаза.

Высший кайф!

Мысли стали легкими, прозрачными, спокойствие вливалось в душу через все поры тела, расслабляя натянутые нервы. Окруженный голубоватым импортным кафелем, я плыл над землей летней тучкой, наслаждаясь парной теплынью, раскрепощенностью и цветочными запахами шампуня.

Жизнь была прекрасна… но она стала бы еще краше, будь я от этого места на тысячу километров дальше.

Эта мысль, сродни ложке дегтя в бочке меда, вползла в мое сознание змеей подколодной и поторопила меня. Закутавшись в махровое полотенце, я выскочил из ванной, быстро оделся и прошел через крохотный тамбур к Кончаку.

Он лежал, закинув руки за голову, и о чем-то сосредоточенно думал.

Взглянув на меня, Кончак быстро приложил палец к губам. Все ясно: скрытых видеокамер нет, зато "жучков" – в изобилии.

– Как вода? – ленивым голосом поинтересовался шеф, вставая с кровати.

– Лучше бывает только ванна из нарзана, – бодро отрапортовал я.

– Есть предложение немного погулять перед ужином.

– С удовольствием, – бодро откликнулся я, хотя предложение шефа было для меня словно заноза в мягкое место.

– Тогда собирайся…

Территория дачи оказалась огромной. До забора, за которым начинался соседний дачный участок, мы шли минут десять, правда, медленно, беседуя и любуясь вечерними пейзажами.

Конечно, наши восторги природой имели под собой чисто прагматическую основу – мы с профессиональной цепкостью намечали путь возможного отступления, для чего знание местности было само собой разумеющимся делом.

Как я и предполагал, внутри периметра постов не выставляли – видимо, не хватало людей и больше надеялись на охранную сигнализацию.

– Есть трудности? – наконец решился я прервать ни к чему не обязывающий треп.

Мы как раз остановились в тени кряжистой сосны, которая в отличие от своих стройных товарок поражала причудливыми изгибами толстенных ветвей. Похоже, ей было не меньше сотни лет.

– Еще какие, – угрюмо буркнул Кончак, подозрительно поглядывая по сторонам.

Я понял, чего он побаивался – лазерного подслушивающего устройства.

И основания для этого были – кто-то "вел" нас от самого дома, тщательно маскируясь среди деревьев и пытаясь ступать бесшумно.

Не сговариваясь, мы укрылись за стволом сосны, оставив между нами и нашим преследователем открытое место. Теперь для того, чтобы нас подслушать, ему пришлось бы делать приличный крюк.

Что и следовало доказать – нам нужна была минута-вторая для свободного обмена мнениями.

– Страсти накаляются. – Кончак говорил шепотом. – У меня такое впечатление, что все эти переговоры – ширма, камуфляж. Похоже, кое-кто из наших хочет перехватить инициативу. Мне нужно узнать кто. Потому я и сблефовал, оставшись еще на день.

– Это опасно.

– Знаю. Но опасности – наша профессия, Волкодав. Отступать я не привык.

– Своя рубаха ближе к телу.

– Да. Однако это не тот случай. Слишком многие стоят за моей спиной, и отступить – значит предать.

– И в чем заключается ваш блеф?

– Я сказал, что жду дополнительных инструкций. Сегодня вечером мне предоставят сотовую связь, и я должен буду кое с кем и кое о чем поболтать.

Последние слова он произнес с угрозой.

– Что это даст?

– Этот кое-кто ждет, что мы отсюда живыми не выйдем.

– Даже так?

– Именно. Для понта со мной играли в кошки-мышки, хотя истинная цель этих, с позволения сказать, переговоров была известна только одному из собравшихся. Он-то и ведет главную скрипку в оркестре. Похоже, они уже сговорились и теперь делают хорошую мину при плохой игре. Главная цель переговоров – показать остальным, что все было в рамках договоренности. И не их вина, что я оказался чересчур строптивым и несговорчивым.