Результат был немедленно. Сердцебиение участилось, температура поднялась, расширились зрачки, покраснели лица. Через несколько минут они оба были болтливы, безостановочны, возбуждены. Они чувствовали уверенность в себе и в чём-то “больше-чем-жизнь”. Они вдохнули кокаина ещё на пятьдесят долларов.

Возбуждение от кокаина коротко и сладко. Но если человек может его себе позволить, он употребляет больше. Джим недавно пробовал гигантские количества наркотиков со Стивом Стиллзом и с кем -то ещё, а теперь он делал то же самое вместе с Ингрид. Через три часа коробка из-под фильма была почти пуста. Они сняли одежду и стали танцевать в лунном свете. Потом они бросились в кровать. Ингрид начала рассказывать о своей родной земле и о своих странных тамошних друзьях. Она сказала, что иногда пила кровь.

Ерунда! – сказал Джим.

Нет. Это правда, – поклялась Ингрид, горячо кивая головой. – Я делаю это. Иногда…

Хорошо, – ответил Джим, улыбаясь, – давай мы с тобой выпьем немного крови прямо сейчас. – Казалось, он был серьёзен.

Ингрид попыталась обратить это в шутку. Хрустнув пальцами, она сказала:

– Я забыла – кровавый человек сегодня не пришёл.

Давай выпьем сейчас немного крови, – повторил Джим.

Джим вспомнил кровь, которую Патриция взяла у него из запястья и предплечья во время их свадебной церемонии, и это действие, вероятно, способствовало тому, что он тогда потерял сознание. Джим страшно боялся острых предметов.

У тебя есть бритвенные лезвия? – спросил он.

Ингрид поняла, что он просил её вызвать кровь. Она отправилась в ванную искать лезвие. Вскоре она держала его в руке, едва касаясь одним углом мясистой подушечки кожи, где её большой палец соединялся с кистью левой руки. Она нервно ударила себя по руке, закрыв глаза. Когда она их открыла, крови не было. Она опять закрыла глаза и ударила ещё раз.

С пятой попытки кровь забила струёй, и Джим вскрикнул, хватая стакан из-под шампанского, чтобы собрать её. Они занимались любовью и снова танцевали, измазавшись в крови.

На следующее утро, проснувшись на простынях с запёкшейся кровью и с сухими бурыми полосками крови Ингрид почти по всему своему телу, Джим перепугался. Паранойя росла.

Конец ноября и всю первую неделю декабря почти каждый день в комнате “Chateau Marmont” Джима навещал Ларри Маркус и ещё один сценарист, друг Ларри, по имени Сайрус Моттель. Сначала они стучали “условным стуком”, на который Джим выглядывал из окна на втором этаже, чтобы посмотреть, кто там. Наконец, он впускал их к себе в комнату, которая была заставлена книгами, в основном – сборниками поэзии. Хотя в холодильнике было полно пива, там не было никакой еды.

Они обсуждали сюжет задуманного фильма. Было решено (идея Джима) рассказать историю молодого лос -анджелесского кинорежиссёра, который однажды, бросив работу, жену и детей, исчез в джунглях Мексики – Джим называл это “безумным поиском абсолютного нуля”. Джим и Ларри пожали руки, и с помощью Макса соглашение было подписано. В обязанности Джима входило быть соавтором, сопродюсером и “звездой”, Ларри лично гарантировал ему 25.000 долларов.

По вечерам они иногда ходили в “Cock’n’bull”, ресторан на Стрип. Однажды, вместе с Фрэнком Лишьяндро, Джим затеял словесную пародию на идею сценария и фактически её разрушил, разбив все надежды Ларри и свои собственные. В другой раз, в присутствии только Сайруса и Ларри, Джим за порцией второго выпил три бутылки скотча, а после этого бросился на Сансет регулировать движение, размахивая своим пиджаком, будто бы мимо неслись быки Памплоны.

Ещё раз Джим забрал Ларри Маркуса из студии “Columbia”, чтобы покататься с ним на последней из уродливых машин, взятых напрокат. Не говоря ни слова, он полдня ездил по Лос -Анджелесу. Он даже не включал радио. Ларри сидел в машине молча. Как в ловушке.

6 декабря Джим позвонил по телефону, который дал ему Джек Холзман, и поговорил со звукоинженером, который создавал студию “Elektra”.

– Послезавтра у меня день рождения, – сказал ему Джим, – и я хотел бы записать на плёнку стихи.

8го они были в “Village Recorders”, в двух кварталах от бара, куда Джим частенько заглядывал, учась в УКЛА – “Lucky U”. Прежде, чем войти в студию, он выпил с Фрэнком и Кэти, Аланом Ронеем и шведкой. Когда же они добрались до студии, звукоинженер вручил Джиму бутылку ирландского виски. Джим начал читать стихи и пить.

Как и его “Американская молитва”, большая часть того, что Джим начитал в тот вечер, напоминала по форме заклинания. Четыре часа Джим листал толстую стопу аккуратно отпечатанных листов бумаги, становясь всё более и более пьяным.

Окрылённый этой записью, Джим снова согласился на выступления в Далласе в пятницу 11 декабря и в Новом Орлеане на следующий день.

В Далласе был триумф. За этот единственный вечер “Doors” и Джим доказали себе и своим оппонентам, что они были ещё очень даже в силе, чтобы списывать их со счетов. Они продали билеты на два концерта в шеститысячном зале, и после каждого концерта дважды выходили на бис. Джим был в хорошем настроении, а группа выглядела собранной и сильной. Они представили восхищённой публике “Едущих в грозу”. После второго концерта за кулисами четверо “Doors” провозглашали тосты за успешное возвращение.

Новый Орлеан, тем не менее, оказался трагедией. Если Даллас был хорош, то Новый Орлеан стал концом. Тем вечером Рэй видел, как Джима покинула его душа. “Все, кто был там, это видели, парень. Примерно в середине выступления он растерял всю свою энергию. Он повис на микрофоне, и энергия просто выскользнула. Вы действительно могли видеть, как душа покинула его. Он был истощён”. Будто бросая вызов своей слабости, Джим поднял микрофонную стойку и ещё раз ударил ею о сцену, ещё, ещё и ещё, пока, наконец, не послышался звук треснувшей древесины. Он бросил стойку в оглушённую аудиторию, повернулся, упал на барабанную установку и сел там неподвижно.

Вчетвером “Doors” никогда больше не выступали.

По возвращении в Лос-Анджелес состояние Джима улучшилось, после того, как вернулась из Парижа и Памела. Ей было приятно узнать, что Джим в её отсутствие немного сошёл с ума, но она говорила друзьям, что и у неё не всё было гладко. Она говорила, что была рада вернуться на Нортон Авеню, даже при том, что Джим всё ещё оставался в “Chateau”. Как он говорил, ему нужно было место для деловых встреч. Памела знала, что довольно скоро Джим вернётся и в её постель, и за её стол.

Когда за несколько дней до Рождества Джим явился в офис “Doors”, Кэти Лишьяндро, жена Фрэнка и секретарь “Doors”, сказала, что на столе его ждёт записка.

Записка и в самом деле была. “Я в городе, – прочитал он. – Позвони мне. Патриция”. Записка была приколота к столу ножом.

Джим не видел Патрицию Кеннели после Майами, и не приехал поддержать её, когда она делала аборт. Она оставила номер телефона Дайаны Гардинер, бывшей журналистки “Doors”. Джим узнал этот номер, потому что Памела жила этажом выше Дайаны и, не имея собственного телефона, пользовалась телефоном Дайаны. Патриция остановилась у Дайаны.

Джим позвонил через полчаса. “Doors” решили записывать альбом в репетиционной комнате под офисом, и Джим пригласил Патрицию на запись. Она отказалась, заметив, что запись ей скучна, а почему бы ему не зайти к ней? Он сказал, что придёт, но не пришёл.

Через четыре дня, на Рождество, Патриция сняла трубку телефона Дайаны, звонили Памеле. Патриция решила подняться к Памеле. Она достаточно долго избегала конфронтации. Патриция мельком видела Памелу на вечеринке в гостинице “Hilton” в Нью-Йорке, и после того, как Памела поговорила по телефону, у них начался свой разговор. Памела была уже очень под кайфом, так что Патриция курила за компанию довольномного травы, используя полдюжины наркотиков. Они пили вино и говорили около трёх часов. Не возникало болезненных ощущений, и не было противостояния. Памела сказала Патриции, что они с Джимом не были в действительности женаты – это она редко себе позволяла, разве что близким друзьям, называя себя миссис Моррисон, даже когда звонила в офис “Doors”. Патриция рассказала Памеле про аборт, но не упомянула о колдовской свадьбе.