Нынешним губернатором Мэриленда был Калеб Мандрагор, лорд Чизапик. Граф родился в Новом Альбионе и получил образование в Окефорде. Он был назначен на этот пост благодаря своей флегматичности, отсутствию воображения и непоколебимой верности Короне. Король Генрих однажды в конфиденциальной беседе сообщил Уэссексу, что ценность графа в том, что его поведение в любой ситуации всегда возможно предсказать. Если такие люди, как Бэрр или Уилкинсон, думали о новой структуре власти в Новом Альбионе, Чизапик насмерть стоял за интересы Короны, невзирая на собственные выгоды, которые мог бы получить в результате ослабления связей с родиной. Ему и в голову не приходило поднять мятеж или хотя бы выказать простую непокорность.

Уэссекс прибыл в Мандрагор-хаус незадолго до назначенного часа. В гостиной уже было полно народу — сливки местного общества, но, как он и ожидал, его проводили на второй этаж в библиотеку Чизапика.

— Силы небесные! Неужели в Лондоне сейчас носят такое? — воскликнул Чизапик, как только они обменялись обычными любезностями. Граф вставил в глаз монокль и критическим взглядом окинул туалет Уэссекса.

Оба они были в шелковых чулках, коротких брюках до колена и вечерних фраках модного покроя, но объемистое тело Чизапика было затянуто в бледно-голубой атлас и парчу, а на голове его был соответствующий случаю парик. Уэссекс был без парика, в безукоризненно строгом фраке из тонкого сукна с шелковой отделкой. Ослепительно белый шейный платок, заколотый жемчужной булавкой, был столь же безупречен, как и жилет из гладкого атласа жемчужно-серого цвета. Столь же простыми были и пуговицы фрака. Уэссекс не надел никаких украшений, кроме своей герцогского перстня с печаткой, если не считать жемчужной булавки и элегантного брелока для часов.

— Не все, — согласился Уэссекс — Принц Джейми — один из первых, кто начал так одеваться. Хотя многие полагают, что настоящий основатель подобного стиля — его камердинер Бруммель.[53]

— Хм… Ну что ж, могу я предложить вашей милости стакан шерри перед обедом? Это последняя бутылка из той партии испанских вин, что я закупил в прошлом году, и Бог весть, когда я сумею достать еще. Черт бы побрал эту проклятую войну, из-за нее жизнь становится просто невыносимой!

— Понимаю, — с сочувствием пробормотал Уэссекс и покорно принял стакан шерри — даже он был вынужден согласиться с тем, что вино более чем приличное. Теперь, когда Испания признала Наполеона — и, что еще важнее, когда де Шарантон взял за глотку порт Нового Орлеана, — нелегальная торговля между Луизианой и Новым Альбионом, на которую король Генрих и его министры смотрели сквозь пальцы, прекратится.

Уэссекс заставил себя поддерживать пустой разговор, пока губернатор не приблизился наконец к предмету их приватной беседы.

— Знаете, ваша милость, люди вашего ранга редко приплывают в Новый Свет ради удовольствия. Жаль, что письмо о вашем прибытии до нас не дошло и мы плохо подготовились к встрече столь высокопоставленного гостя. Мне также жаль, что ваш визит был оплачен столь высокой ценой.

— Я уверен, что легко приобрету другой корабль, милорд. Но, боюсь, мой визит в вашу прекрасную страну вызван не только желанием попутешествовать. На самом деле я приехал в некоторой спешке.

— О да. Вы о той молодой даме, что нанесла мне визит не более трех недель назад?

— О моей жене, — сказал Уэссекс тоном, не допускавшим никаких дальнейших дискуссий на эту тему.

— Я, конечно же, сделал все, чтобы ей помочь, — сказал граф, слегка меняя направление «прощупывания» гостя. — Мне было бы очень неприятно, если бы о Балтиморе говорили как о городе, в котором люди вот так запросто… исчезают.

— Не могли бы вы рассказать мне, что именно она искала? — спросил Уэссекс. Тон его снова стал дружелюбным, и лорд Чизапик с радостью откликнулся:

— Она искала сведения о молодой женщине, которая недавно проживала в одной из самых непрезентабельных гостиниц нашего чудесного города. Она не могла назвать нам имени, но сделала весьма хороший набросок.

Граф достал листок пергамента из чайной коробки, стоявшей рядом с ним на столике, и протянул его Уэссексу. Герцог посмотрел на рисунок. Девушка, изображенная Сарой, была действительно очень похожа на Мириэль Хайклер-Капет.

— Я ее знаю. Это дочь графа Рипона, подруга ее светлости. Мы боялись, что леди Мириэль стала жертвой некоего… беспринципного авантюриста. — Уэссекс немного смущался, характеризуя таким образом Луи, поскольку он считал весьма вероятным, что юного короля уже нет в живых. Если за четыре месяца со дня его исчезновения не появилось никаких слухов о нем, то вряд ли можно прийти к другому выводу.

— Мне очень жаль, что я не смог оказать ей подобающей помощи. Но такой человек не попадал в поле зрения властей Балтимора или прилегающих областей, и не было обнаружено неопознанных трупов, подходящих под данное описание. Я предложил ее светлости послать запрос в Бостон и Нью-Йорк, но ее светлость были уверены, что леди Мириэль в Балтиморе.

— Я тоже был в этом уверен. Но возможно, она уехала, — небрежно предположил Уэссекс, чтобы не открывать степени своей заинтересованности в этом деле.

— Если бы она отправилась морем, то была бы запись.

«Если бы она путешествовала под собственным именем или по собственной воле», — мрачно подумал Уэссекс.

— А она могла уехать по суше?

— Женщина? Одна? — граф вздернул брови. — Дорогой мой герцог, вокруг города нет дорог, о которых стоит говорить. Кроме того, город окружен местными племенами, которые ведут тут себя как дома! Она могла уехать только морским путем. Если только не отправилась к индейцам, уж поверьте мне.

— Думаю, вы правы, — неохотно согласился Уэссекс. Казалось, следы Мириэль затерялись так же, как и следы ее супруга.

— А ее светлость присоединится к нашему обществу сегодня вечером? — осведомился граф.

Уэссекс немного помедлил, злясь в душе, что так легко попался.

— Да, я уверен, что присоединится. Знать бы только, где она. Но мне кажется, что она последовала за леди Мириэль. Как жаль, дорогой мой Чизапик, что вы так опрометчиво лишили нас общества нескольких юных леди. На вашем месте я постарался бы не упустить шанс, — сказал Уэссекс, искусно превратив любезность в колкость.

На торжественном обеде помимо балтиморской знати присутствовали и несколько представителей местной аристократии, носивших шелк и перья белой цапли столь же непринужденно, как их европейские собратья — свои наряды.

Уэссекс рассказывал английские новости, краем глаза наблюдая за своими соседями за столом. Граф сказал, что никто не может покинуть Балтимор по суше без помощи местных племен, а Сара, как помнил Уэссекс, говорила о том, что у нее есть связи с каким-то местным народом. Может быть, исчерпав все обычные способы поиска своей подруги, она обратилась к туземцам?

В то же время его разум изощренного политика подхватывал все осколки информации и складывал их в более или менее связную мозаику. Жестокое правление де Шарантона создаст еще больше беспорядков на границе с Луизианой, и этим воспользуются самые радикальные политические фракции в Новом Альбионе.

Но пока Сара не нашлась, ему не было до этого дела. Уэссекс с каким-то смутным удивлением понял, что готов послать к чертям собачьим всю сложную расстановку сил на политической шахматной доске Нового Света, если это гарантирует безопасность его жены.

Эта мрачная мысль, впрочем, не удержала его от попыток переговорить за обедом с сидевшим напротив джентльменом из племени кри.

По окончании трапезы леди Чизапик увела всех дам в маленькую гостиную, предоставив мужчинам возможность услаждать себя портвейном, зеленым сыром и грецкими орехами. Разговор сразу стал свободнее и перешел на мрачные перспективы, связанные с ситуацией в Новом Орлеане.

Этот порт всегда был местом средоточения самой нечистой магии, а репутация де Шарантона бежала впереди него. Собравшиеся опасались чего-то большего, чем мятеж местных племен или восстание освобожденных рабов. Они страшились тех самых черных сил, с помощью которых Тюдоры свергли Плантагенетов с английского престола несколько столетий назад.