Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Под электрической лампой кружат бабочки. То одна, то другая подлетает поближе, чтобы выразить восхищение ее желтым светом. Госпожа Даненберг заказывает черный кофе без сахара и без сахарина. Яир просит бутерброд с сыром и, после некоторого колебания, маленькую рюмку коньяка. Лили кладет руку на его широкую смуглую кисть и осторожно перебирает пальцы. У него слегка кружится голова, и он улыбается ей в ответ. Лили берет руку Яира и проводит кончиками его пальцев по губам.

VIII

В ресторане на рынке Махане-Иехуда, куда Лили привела Яира, был один шофер — здоровенный детина по имени Абу. Днем Абу спит, а к полуночи, как медведь, просыпается и выходит на улицу Яффо. Для таксистов он — царь и бог. Они сами поставили его над собой, потому что Абу силен, великодушен, а когда надо — тверд. В тот вечер он сидел за одним из соседних столиков в окружении трех-четырех самых молодых из своей братии и обучал их, как «приговорить» игральную кость выпасть именно той стороной, которая нужна для выигрыша в нарды. Когда Яир и Лили вошли, Абу сказал своим ребятам:

— Смотрите, царица Савская и царь Соломон.

Поскольку Яир молчал, а Лили улыбнулась, Абу не отставал:

— Наше дело десятое. Главное — здоровье. Мадам, почему вы разрешаете ребенку пить коньяк?

Шоферы, друзья Абу, повернули головы. На предстоящее представление настроился и чахоточный меланхоличный хозяин заведения.

— А тебя, парень, я, убей меня, не понимаю. Что, сегодня бабушкин день? Почет и уважение маминой маме? Что же ты выбрал себе для ночных прогулок модель типа "антик"?

Яир встал, у него покраснели уши, он был готов защищать свою честь. Но Лили удержала его, и, когда она заговорила, голос ее прозвучал дружелюбно и весело.

— Бывают модели, за которые человек с опытом и вкусом готов отдать душу, а вместе с ней и все новомодные игрушки из жести и стекла.

— Сахтен,[5] — рассмеялся Абу. — Так почему бы вам не попробовать, как держат баранку руки мастера, у которого в каждом пальце больше опыта и смекалки, чем у той мелюзги, с которой вы имеете дело?

Яир вскочил, усы его встали торчком. Но и на этот раз его опередил голос Лили, который разом притушилуже закипавшую ссору.

— Что с тобой, Яир? Этот господин вовсе не хочет меня обидеть. Наоборот, он хочет сделать мне приятное. Мы с ним прекрасно понимаем друг друга. Поэтому не кипятись, сядь и учись, что и как надо делать, чтобы доставить мне удовольствие. Вот сейчасу меня совсем легко на душе.

В порыве разбиравшего ее веселья Лили взяла его за подбородок, притянула к себе и поцеловала в ямочку.

Абу, словно теряя сознание от истомы, сказал, растягивая слова:

— О Боже, Боже милосердный, где же вы были, мадам, до сих пор, и где, где был я?

— Сегодня — день внуков, — ответила Лили. — А завтра или послезавтра бабушке, может быть, понадобится такси и, может быть, дедушка окажется поблизости или сам узнает, где обитает царица Савская, и, как водится, привезет ей в подарок попугаев и обезьян. Ну, пошли, Яир, нам пора. До свидания, мсье. Было очень приятно.

Когда они проходили мимо столика таксистов, Абу с благоговением пробормотал:

— Ступай-ка ты, парень, спать. Ты не стоишь ее ноготка. Ей-Богу.

Лили улыбнулась.

На улице Яир сердито сказал:

— Все они головорезы. И примитивны к тому же.

IX

Ее ногти впились ему в руку у локтя.

— Сейчас и мне холодно, — сказала она. — Держи меня крепко, если ты уже научился, как это нужно делать.

Яир обнял ее за плечи. От злости и обиды его движения стали резче, грубее.

— Вот так, — сказала Лили.

— Но… Я все-таки предлагаю, давайте вернемся домой. Уже поздно, — Яир машинально зажал мочку уха между большим и указательным пальцем. "Что она хочет от меня? Чего ей надо?"

— Сейчас уже поздно идти домой, — прошептала она. — Дом пуст. В нем нет ничего, кроме отвратительных кресел. Кресел Эриха Даненберга, доктора Клайнбергера, твоего отца. Жалко их всех. Нам нечего делать дома. А здесь чего только не повстречаешь и чего только не перечувствуешь. Вон совы что-то колдуютнад луной. Ты же не бросишь меня среди ночи, когда вокруг одни шоферы, хулиганье и совы. Ты мой рыцарь. Нет, не думай, что у меня минутное помутнение. Рассудок мой ясен, и я совсем озябла. Не оставляй меня одну и не говори ни слова. Иврит слишком патетичен, Библия с комментариями, да и только. Ни слова на иврите, да и вообще ни слова. Только прижми меня к себе. Вот так. Не из вежливости, не для вида, а так, словно я пытаюсь вырваться, царапаюсь и кусаюсь, а ты не пускаешь. Молчи. И пусть замолчит эта проклятая сова. Ведь я ничего не слышу и не вижу, потому что ты накрыл мне голову, зажал уши и рот и связал мне руки за спиной, потому что ты намного сильнее, потому что я женщина, а ты мужчина.

X

Через квартал Макор Барух и потом вдоль каменной стены военной базы Шнеллер они дошли до последней незамощенной дороги и до зоопарка на северной окраине Иерусалима. Здесь город кончался и начиналась земля неприятеля. Дальше они не пошли.

Радиовикторина закончилась. Никто не разгадал секрета старой акации, и клад не был найден. Когда Иосеф Ярден вернулся домой от доктора Клайнбергера, Ури спал в гостиной, свернувшись в кресле. В квартире царил беспорядок. Посредине стола валялся раскрытый том Бялика. Всюду попусту горел свет. Яира не было. Иосеф разбудил младшего сына и, отчитав, отправил в постель. Яир, конечно, пошел на автобусную станцию встречать невесту. Завтра я предоставлю Лили возможность извиняться. Но ей придется долго приносить извинения, прежде чем я приму их и прощу ее. Но самое неприятное из того, что случилось сегодня — это, конечно, спор с Клайнбергером. Последнее слово, разумеется, осталось за мной, но, в целом, в споре я, как и в шахматах, потерпел поражение. Вещи нужно называть своими именами. Я не верю в то, что наша захудалая партия способна выйти из состояния уныния и апатии. Малодушие и слабохарактерность погубили все лучшее. А впрочем, все и так было безнадежно. Сейчас нужно лечь и уснуть, чтобы завтра не ходить, как эти лунатики, которых видишь среди бела дня на каждом шагу. Но стоит мне задремать, как явится Яир и поднимет шум. Тогда мне уже не заснуть до утра, и значит, меня опять ожидает еще одна кошмарная ночь. Кто там кричит? Нет, показалось. Наверное, птица.

Потушил свет в своей комнате и доктор Клайнбергер. Он так и застыл в углу у выключателя, лицом к темной стене, спиной к двери. По радио передавали полночную музыку. Доктор Клайнбергер беззвучно шевелил губами. Он пробовал слова, которые укладывались бы в лирическое стихотворение. Втайне он писал стихи. Он, который питал пылкую страсть к литературе на иврите и мог часами с пеной у рта защищать достоинства языка, стоя в темноте, шептал немецкие созвучия. Должно быть, потому он и скрывал это даже от самого близкого друга. Старый ученый сознавал, что на душе его грех и, самое неприятное, это то, что его можно обвинить в лицемерии. Губы пытались облечь в слова ускользающие образы. По темным полкам пробегали блики. На мгновение свет с улицы отразился в глазницах очков, и они полыхнули безумием или отчаянием. За окном закричала птица. В ее голосе было злорадство. Понемногу, натужно что-то стало проясняться. Но это «что-то» было по-прежнему очень далеко от слов. Покатые плечи напряглись, сдерживая наплыв. Но нужные слова не пришли, они опали, как газовая ткань, улетучились, как запах или легкая грусть. Стало ясно, что надеяться не на что.

Доктор Клайнбергер снова включил свет. "Боже мой, — вдруг подумал он, — как отвратительны все эти африканские безделушки и эротические вазы. И слова".

Он протянул руку и, не спеша, взял с полки какой-то научный труд. На кожаном переплете золотыми буквами было выбито по-немецки: "Бесы и духи в древнехалдейском культе". Слова — как потаскухи. Когда за них готов душу отдать, они изменяют, и потом ищи-свищи их по темным закоулкам.

вернуться

5

Сахтен (араб.). Примерно соответствует выражениям «порядок», "на здоровье".

7
{"b":"105144","o":1}